– Арезать? – в крайнем удивлении и даже с обидой завопил третий мясник, рубанув воздух тесаком.
– Невеста, я сказал! – угрюмо буркнул консервоголовый, поворачиваясь спиной ко всей нашей честной компании и направляясь по аллейке куда-то вдаль по своим консервным делам.
Я такому обороту не обрадовалась. Перспектива остаться в руках этих лихих бородачей – даже несмотря на объявление о состоявшейся помолвке с их предводителем – мне не казалась обнадеживающей.
– Эй, – робко позвала я, надеясь, но одновременно и боясь быть услышанной.
– Корней, – не оглядываясь, приказал консервоголовый, – княжну веди в терема. А вам – оставаться в дозоре. Что не так – сразу мне докладывать!
«Тюрьма? Меня бросят в тюрьму?» – заволновалась я не разобравшись. По сравнению с немедленным отрубанием головы это было, может, и неплохо, но неужто здесь так обращаются с невестами? Какая же участь тогда ждет жен?
Пока все эти нерадостные мысли вопящей сумасшедшей толпой проносились в моих не очень ясных мозгах, мир начал постепенно меняться к лучшему Хватку с правого моего бока так ослабили, что я даже смогла пошевелить рукой, с неудовольствием ощущая покалывание в затекшей кисти. С левой же стороны меня вообще отпустили на свободу.
Все еще опасаясь производить резкие движения, я осторожно поглядела через плечо и обнаружила, что один мой конвоир вместе с потенциальным моим убийцей вразвалочку направляются к стене. Высокой каменной стене из грубых булыжников, которая, оказывается, высилась за моей спиной. И еще одну деталь успел отметить мой мимолетный взгляд: широкий и довольно высокий металлический прямоугольник, тускло отблескивающий под серым небом. Слегка, надо сказать, попорченный прямоугольник. В нижней его части – прямо посередине – кусок жести был вырезан наподобие дверцы и отогнут.
«Моя работа!» – с гордостью подумала я. И только потом осознала, что за этой импровизированной дверцей не наблюдалось никаких терновых кустарников – а все та же унылая каменная кладка.
– Идем, княжна, – неожиданно мягким, почти деликатным тоном попросил меня бородач, все еще придерживающий мою правую руку.
– Идем, – тупо повторила я, не в силах поверить, что мне не приказывают, ломая при этом суставы, а ласково приглашают.
– Сам лыцар Георг просит вас пожаловать к нему в терема, – охотно пояснил бородач.
– Вы – Корней? – почему-то решила уточнить я.
– Он самый! – подтвердил бородач, широко улыбаясь щербатым ртом, в котором явно был недокомплект зубов.
Я присмотрелась к нему внимательнее и обнаружила некоторые отличия от парочки рыжебородых, оставшихся на посту возле проделанного мною лаза.
Отличия начинались прямо с бороды – у Корнея она была подстрижена. Не так чтобы очень, но некий намек на аккуратность имелся. Потом – фартук. Собственно, не фартук. То, что я с перепугу приняла за фартук, скорее было накидкой из толстой, многослойной кожи с дыркой для головы Одинаково у всех троих. Но если у бородачей, оставшихся позади, эта накидка была тщательно стянута веревочками на талии и на груди, то у Корнея имевшиеся в наличии веревочки свободно свисали – как будто он надел накидку впопыхах, просто натянул, просунув голову в дырку.
Были и другие отличия в одежде. Распознать их было трудновато из-за все тех же кожаных языков, свисающих с плеч, но мне показалось, что штанины Корнея (по крайней мере, их видимая часть) и рукава рубахи выглядят все-таки новее – они даже имели некоторую претензию на белизну, вероятно свойственную им изначально.
– Корней, а ты кто? – осторожно спросила я.
– Я-то? – Щербатая улыбка, возможно означавшая укор моей недогадливости, вновь озарила его широкоскулое лицо.
Он даже замедлил шаг, торжественно поднял указательный палец и, выпятив грудь, гордо произнес:
– Второй личный слуга самого господина лыцара Георга!
Бедняга, нашел предмет для гордости…
Впрочем, тут же я увидела и сам предмет: обогнув фонтан, мы повернули на более широкую аллею и почти ткнулись в кроваво-красную спину лыцара.
Он шествовал вальяжно, не спеша, шлем с головы снял, чинно нес в руке, и ветер теребил его жидкую, песочного оттенка, шевелюру.
– Н-да уж, господин так господин, – не удержавшись, скептически прокомментировала я это величественное зрелище, которое по замыслу исполнителя наверняка должно было внушать благоговение окружающим.
Проклятый мой язык! Лыцар услышал. Остановился и повернулся. И одарил меня бешеным взглядом, в котором причудливо сочетались ненависть и жалость.
Я поперхнулась и споткнулась. Если б Корней не поторопился меня поддержать под локоток, я бы точно грохнулась на ровненький песочек аллейки. Ибо обладатель бешеного взгляда был нечеловечески, просто-таки неестественно красив! Это было узкое породистое лицо норманна-завоевателя. Надменное и хищное. Пронзительные светлые глаза, тонкий нос, четко очерченные презрительные губы, крепкий волевой подбородок – и надо всем этим высокий лоб мыслителя и провидца.
Наши взгляды встретились, и мое ошеломление было, наверно, столь заметно, что льдистые глаза лыцара чуть смягчились (даже лыцарам, надо полагать, льстит искреннее восхищение), а резкие слова, готовые сорваться с губ, так и не сорвались. Он только качнул своей великолепной головой, на которой даже его песочные волосы выглядели очень благородно, отвернулся и вновь продолжил печатать свои путь державной поступью.
Я все смотрела в его гордо выпрямленную кроваво-алую спину, не в силах сдвинуться с места, пока в мое сознание не пробился наконец испуганный шепот Корнея:
– Сюда, княжна, прошу, тропинка на женскую половину здесь!
За кого он больше испугался – за себя, чуть не попавшегося господину под горячую руку, или за меня, которая тоже могла сейчас ощутить всю тяжесть карающей лыдырской десницы? Милый, забавный Корней…
Я еще раз обернулась в сторону главной аллеи, по которой шествовал господин Георг, – смертельно опасная красная клякса на фоне уютной желтизны песка и нежности зелени. Он направлялся к широким белым ступеням, ведущим к высокому порталу здания, размеры которого скрывали окружающие деревья, древними мощными кронами затеняющие фасад.
Впрочем, и беломраморного портала с колоннадой было достаточно, чтобы оценить масштабность сооружения.
И в этой масштабности что-то не вязалось с демонической личностью хозяина. Такой лыцыр должен жить в каком-нибудь узком, как корсет, замке на угрюмой скале. Со сторожевыми башнями, подвесным мостом и бойницами-щелями, в которые окружающая непогода вползает грязно-серым липким туманом.
А здесь… Да, сейчас небо тоже было хмурым, облачно-мглистым, но даже на таком фоне окружающий парк оставался нарядным, благоухающим чем-то фиалковым, а фонтан и колоннада – кокетливо-ампирными. А широкие ступени, ведущие к порталу, казалось, лежали в самодовольной неге и просто манили ногу прикоснуться к их мирному покою.
Мы свернули на боковую тропинку. Узкую и извилистую, все также аккуратно посыпанную песочком. Женская половина выглянула из-за очередного поворота веселым расписным фасадом, по которому летали разноцветные диковинные птицы. Небольшие окошки трех этажей смотрели на мир, широко распахнув резные ставенки. Водосточные трубы укутывало покрывало разросшегося плюща. Да, эти терема никак не походят на тюрьму Хотя… Заточить, как известно, можно и в райскую клетку
Корней затарахтел кулаком в крепкую на вид дверь и, когда она отворилась, сообщил:
– Принимай, Лизавета. Княжна пришла Невеста господина лыцара.
– А? – очумело захлопала ресницами веснушчатая девица в простом длинном платье, больше похожем на балахон. Чистое, но без малейшего намека на вышивку или рисунок, оно вызвало из моей памяти слово «домотканый». Очень хорошо к этому образу подходила длинная русая коса девицы и ее босые ноги с траурной каемкой под ногтями.
– Веди, говорю, в покои княжну Наталью, кликни всех девок, готовьте ее к обряду.
– Это к какому еще обряду? – забеспокоилась я.
– Узнаешь еще, княжна! – хохотнул Корней.
– Это что – сразу в постель? – Я уже была озабочена не на шутку.
– Почему – в постель? – вытаращил глаза Корней. – В постель – после свадьбы. А для нареченной обряд должно провести. Ишь – в постель! – И с довольной ухмылкой посетовал: – Экие вы, девушки, все нетерпеливые! Ты, Лизавета, поторопись, отведи княжну куда там надо…
– А? – Девица так и стояла с открытым ртом, не в силах преодолеть столбняк.
Корней, глядя на нее, задумчиво пожевал губами и решил подойти к делу с другой стороны:
– Ежели до вечерней зорьки княжна не будет приготовлена как надо, то лыцар Георг знает, с кого спросить за безделье.
И попал точно в цель. Лизавета взвизгнула и разом вся пришла в движение: широко распахнула передо мной дверь, одновременно склоняясь в низком поклоне, и быстро, шепеляво залопотала:
– Княжна, княжна, да как же это, да откудова это, да переступите через порог своими ножками, да зайдите в терема, да пусть вам хорошо здесь будет, да как же оно так…
Мне ничего не оставалось, как переступить.
Дверь за моей спиной проворно захлопнули, и в наступившей полутьме среди непрекращающегося лопотания мне наконец стадо страшно.
Куда я попала? Или – попалась? Что меня ждет? И как отсюда выбираться? Назад, домой, скорее! Ведь есть же путь назад, я сама его проделала – ножницами по металлу деда Миши…
Я было заскреблась в закрытую дверь, не в силах даже нащупать ручку, но тут же накатили воспоминания о дюжих молодцах, оставленных охранять мой лаз, о беспомощности перед их грубой рыжебородой мощью – и силы покинули меня. Я сползла по теплой деревянной двери, обхватила свою беспутную головушку и горько зарыдала.
Однако порыдать вволю мне не удалось. Только я вошла во вкус, как некий посторонний звук отвлек меня от этого утешительного занятия. Звук этот подозрительно напоминал мои рыдания, но исходил явно не от меня. Я подняла заплаканные глаза и обнаружила перед собой уже довольно отчетливо различимую в полумраке девицу Лизавету, которая, подперев щеку кулачком, старательно и, кажется, вполне искренне подвывала мне в моем горе.
Получившийся дуэт не порадовал. Еще с минуту послушав свои всхлипывания в ее исполнении, я пришла в такую ярость, что прошипела, не вставая с пола:
– А ну – цыц!
Как змеюка, ей-богу. Сам лыцар Георг мне бы зааплодировал.
Девица мгновенно смолкла. Я с остервенением вытерла слезы и зло бросила:
– Чем подвывать, делала бы, что сказали! Пошли искать, где тут у вас мои покои!
– Да, княжна, конечно, княжна, – залопотала Лизавета, торопливо помогая мне подняться на ноги.
И по узенькой скрипучей лестничке мы поплелись на второй этаж. В новую жизнь.
* * *
Кроме Лизаветы вокруг меня крутились еще три девушки. Они показывали имеющиеся платья, юбки, нижние юбки, сорочки, туфли, какие-то сеточки для волос, колечки, гребешки, сережки. Наряды и их аксессуары – даже самые старинные– были яркими, блестящими и, скорее всего, невероятно дорогими – В отличие от застиранно-блекло домотканеной одежки самих служанок. Моих служанок.
Я усмехнулась этой мысли. Моих. Подумать только: у меня будут служанки! И я, разумеется, должна блистать на их тусклом фоне, чтобы никто не усомнился в моем княжеском высокородстве. Только достаточная ли это компенсация за то, чтобы быть служанкой у здешнего господина, лыцара Георга? А в том, что он меня рассматривает только как свою служанку (даже если и служанку под номером один!), сомневаться не приходилось. Идея брака как союза двух равноправных людей, конечно же, еще не проникла в этот средневековый мир…
При этом еще вопрос – буду ли я на почетном месте первой служанки?
Он возник у меня, когда мы с девушками добрались до сравнительно новых и почти неношеных одеяний.
– А это чье? – полюбопытствовала я.
Мой невинный вопрос вызвал безмолвный переполох и даже легкую панику. Девушки нервно задергали головами, переглядываясь, и только Лизавета, как самая храбрая, смогла сформулировать достойный ответ:
– Это осталось от прежней хозяйки, – сообщила она, низко кланяясь.
Не затем ли, чтобы спрятать глаза? Уж слишком новым был демонстрируемый мне пышный желто-зеленый кринолин на тростниковых обручах чуть ниже сверхузкой талии.
Критически оглядев его, я задумчиво спросила:
– И где теперь эта самая прежняя хозяйка?
Девушки дружно посмотрели на Лизавету в надежде, что она выручит и на этот раз. Но выкручиваться дважды за столь короткий промежуток времени – это было для бедной конопатой девицы слишком.
Она залепетала нечто вроде: «Она вышла», потом поправилась: «Ушла», потом решила, что лучше будет: «Ее нет».
Я прервала это барахтанье, прямо поинтересовавшись:
– Это вещи бывшей жены Георга? Дружное «Нет!» было мне ответом.
– Значит, любовницы, – спокойно констатировала я.
Подтверждения не последовало. Как, впрочем, и опровержения. Служанки замерли, напряженно ожидая, как их новая госпожа отреагирует на новость о любовнице. Ведь мой ревнивый гнев мог излиться прямо на них!
Но мне было не до ревности. Для меня главным сейчас был совсем другой аспект проблемы любовницы.
– Что же с этой любовницей сталось? – продолжала допытываться я, предполагая, что ответ может пролить свет и на мою собственную участь. Из средневековой истории было известно, что феодалы, привыкшие казнить надоевших любовниц, не делали исключения и для опостылевших жен.
– Лизавета, я слушаю, – обратилась я прямо к главному источнику информации.
Но ответ явился в мои покои сам, собственной персоной. Его приближение обозначил грохот яростно распахиваемых дверей.
Я в недоумении оглянулась и увидела ее, мою неудачливую соперницу. Яркую блондинку в вычурном голубом атласном платье, с нежно подрумяненными щечками и огненными молниями в васильковых глазах. Через глубокое декольте отчетливо просматривались горделиво поднятые груди невероятных размеров.
– Проходите, пожалуйста, – вежливо сказала я. Мне было о чем побеседовать с очаровательной блондинкой.
Во-первых, я хотела выразить восхищение ее красотой, затем заверить, что не собираюсь претендовать на сердце лыцара Георга, и наконец посплетничать вволю, постаравшись выудить как можно больше информации о нравах мира, в котором застряла, похоже, надолго.
Разговор не получился. Моя вежливость деморализовала блондинку. Губы ее предательски запрыгали, из-под длинных ресниц блеснули слезы, она закрыла лицо руками и выбежала из комнаты так же стремительно, как и появилась.
– Это она? Любовница Георга? – потребовала я подтверждения очевидного.
Лизавета горестно кивнула.
– А это – ее наряды, – констатировала я.
– Нет, нет, – поспешно возразила Лизавета. – Это все уже было до нее! Ей пошили только вот, вот и вот!…
Она суетливо демонстрировала какие-то тряпки, но мне было не до них.
Меня радовал тот факт, что отвергнутая любовница жива и здорова. Значит, не все так уж страшно. Или, может, великолепный Георг планирует тихую супружескую жизнь втроем? При наличии как жены, так и любовницы?
– Как ее зовут? – задумчиво спросила я.
– Алевтина! – отрапортовала Лизавета.
– Она жила в этих покоях?
– Нет, нет! – с прямо-таки суеверным ужасом возразила Лизавета. – Это ведь супружеские покои! Алевтина живет на третьем этаже.
– А она – кто? Дворянка?
Служанки недоуменно переглянулись. Это слово они явно слышали впервые.
– Ну, она тоже из лыцарского рода? – уточнила я свой вопрос.
– Что вы, княжна! – с облегчением разулыбалась Лизавета. – Алевтина из слободы. Да я ее сызмальства знаю. Господин Георг ее за красоту приблизил, ну она и загордилась, начала тут всеми командовать…
Лизавета явно готова была излить наболевшее, но я со вздохом прервала ее: – Отнесите кто-нибудь ее платья к ней, на третий этаж. – И, видя недоуменные взоры, пояснила: – Пусть пользуется, чего ее обижать зря…