— Ух ты!
— Разрази их гром!
Попрошайки прижались к стене, пропуская прихрамывающее бледное существо. Оно держалось за собственные уши так, словно пыталось оторвать себя от земли, и периодически колотилось головой о стену, вдоль которой шло.
Затем существо неожиданно выдрало один из железных столбов, отделяющих набережную от реки, и принялось лупить им себя по голове. В конце концов железный брус не выдержал и разлетелся вдребезги.
Существо в ярости отбросило обломок, снова схватилось за голову, открыло рот, из которого полился красный свет, и заревело, как разъяренный бык. После чего развернулось и исчезло в темноте.
— Снова этот голем, — сказал Человек-Утка. — Белый.
— Хе-хе, иногда по утрам я так же себя чувствую, — хихикнул Арнольд Кривс.
— Я все знаю о големах, — откликнулся Генри-Гроб, умело сплюнул и сбил жука, ползущего по стене в шести метрах от него. — Они ваще говорить не умеют, прикиньте.
— Разрази их гром, — авторитетно заявил Старикашка Рон. — Жим-жим крючок, та штуковина как шарах, и моллюск! Червяк на другой ноге! А то нет?!
— Он имеет в виду, это тот же самый голем, которого мы видели недавно, — сказал пес. — Ну, когда убили старого священника.
— Думаешь, стоит рассказать об этом кому-нибудь? — спросил Человек-Утка.
Пес покачал головой.
— Не-а, — ответил он. — У нас здесь классное место, не фиг его засвечивать.
Все пятеро продолжили свой путь в сырую тень.
— Ненавижу проклятых големов, они отбирают у нас работу…
— Какую работу? У нас же ее нет.
— Во-во, а я о чем?
— Что на ужин-то?
— Похлебка из старых башмаков. ХРРаарк, тьфу!
— Десница тысячелетия и моллюск, говорю вам!
— Хорошо, что у меня есть голос, правда? Я могу говорить с вами.
— Тебе пора кормить свою утку.
— Какую утку?
Туман мерцал и шипел вокруг Пяти-Семидворья. Пылающие огни наполняли облака тумана красным заревом. Потоки расплавленного железа застывали в своих формах. Из мастерских доносился веселый стук молотов. Кузнечные работы управляются не часами, они следуют куда более важным законам расплавленного металла. Хотя была уже почти полночь, в «Плавильнях, Цехах и Кузнях Рукисилы» продолжалась работа.
В Анк-Морпорке фамилия Рукисила была достаточно распространена. В особенности среди гномов. Именно по этой простой причине Томас Кузнец и сменил свое имя, также назвавшись Рукисилой, — это было полезно для бизнеса. Ну а что до ухмыляющегося гнома с молотом в руках, который был изображен на вывеске, — так в том виновато излишне богатое воображение художника. Люди считали, что надпись «Сделано гномами» является свидетельством качества, и Томас Кузнец решил не спорить.
Разумеется, Комитет «Гномы на высоте» тут же выдвинул свой протест, однако рассмотрение дела все откладывали и откладывали, пока совсем о нем не позабыли. На самом деле большинство из совета Комитета были людьми, так как гномам недосуг заниматься всякой бюрократией[13]. Кроме того, возникал логичный вопрос: да, господин Рукисила, он же Томас Кузнец, слишком высок, чтобы считаться гномом, но не является ли это видовой дискриминацией, против которой так яростно выступает Комитет?
Тем временем Томас отрастил бороду, стал носить железный шлем (когда слышал, что кто-то из Комитета ошивается поблизости) и поднял цены на двадцать пенсов с каждого доллара.
Целый ряд тяжелых молотов ритмично то опускался, то поднимался, приводимый в действие колесом, в которое были запряжены быки. Уже ждали своей очереди следующие мечи, которые нужно было обстучать, и тяжелые пластины, из которых потом получатся щиты. Во все стороны летели искры.
Рукисила снял шлем (ходили слухи, что сегодня в кузницы собрались наведаться члены Комитета) и вытер лоб.
— Диббук? Где тебя черти носят?
Ощущение, будто сзади возникла некая гора, заставило его обернуться. Кузнечный голем стоял почти вплотную, отблески пламени плясали на его темно-красной глине.
— Я же говорил тебе никогда вот так не подкрадываться! — заорал Рукисила, стараясь перекрикивать грохот.
Голем показал ему грифельную дощечку.
ДА.
— Ты закончил со своим святым выходным? Тебя не было слишком долго!
ИЗВИНИ.
— Ну ладно, а теперь пойди и встань за молот номер три. И пришли в мой кабинет господина Винсента.
ХОРОШО.
Рукисила поднялся по лестнице к своему кабинету. Наверху он повернулся посмотреть, как идет работа в кузне. Он увидел, как Диббук подошел к молоту и показал свою дощечку мастеру Винсенту. Передав работу голему, Винсент направился к лестнице. Диббук взял заготовку меча, сунул ее под молот, подержал буквально пару секунд, а потом вдруг отшвырнул далеко в сторону.
Нахмурившись, Рукисила бросился вниз по ступенькам.
И уже на полпути вниз увидел, как Диббук положил на наковальню свою голову.
Когда Рукисила спрыгнул на пол кузни, молот ударил первый раз.
Когда он одолел половину пути по засыпанному пеплом полу (за ним уже бежали и другие работники), молот ударил второй раз.
А когда он добежал до Диббука, молот ударил третий раз.
Свет потух в глазах голема. По бесстрастному глиняному лицу побежали трещины.
Молот поднялся для четвертого удара…
— Черт! — заорал Рукисила.
…И голова голема разлетелась на мелкие кусочки.
Когда грохот стих, хозяин кузни поднялся с пола и отряхнул со штанов пыль. По всему цеху были разбросаны черепки голема. Молот сорвало с креплений, и он валялся на наковальне, прямо на том, что осталось от головы Диббука.
Рукисила рассеянно подобрал обломок ноги, откинул его в сторону, затем еще раз нагнулся и вытянул из кучи черепков грифельную доску.
Он прочел:
СТАРИКИ ПОМОГЛИ НАМ!
НЕ УБИЙ!
ГЛИНА ОТ ГЛИНЫ МОЕЙ!
СТЫД.
ПОЗОР.
Через его плечо заглянул Винсент.
— Зачем он это сделал?
— Откуда я-то знаю? — огрызнулся Рукисила.
— Странно… Сегодня утром он, как обычно, разнес чай. Потом ушел куда-то на пару часов, только недавно вернулся… И вот на тебе.
Рукисила пожал плечами. Голем — всего-навсего неодушевленный истукан, кукла, ничего более, но это абсолютно равнодушное глиняное лицо, на которое падает здоровенный молот, не скоро забудешь.
— Недавно я слышал, на лесопилке, что на Колиглазной улице, хотят продать голема, — продолжал мастер. — Он распилил бревно красного дерева на спички или что-то наподобие. Хочешь, я схожу, поговорю?
Рукисила посмотрел на дощечку.
Диббук был немногословным големом. Он таскал туда-сюда раскаленные докрасна бруски железа, обстукивал кулаками заготовки мечей, вычищал окалину из все еще пышущей жаром печи… и не говорил ни слова. Разумеется, он и не умел говорить, но почему-то Диббук всегда производил впечатление, будто и сказать-то ему особо нечего. Голем просто работал. И он никогда не писал на своей дощечке столько слов за раз.
Слова кричали о черном горе, о существе, которое кричало бы о горе, если бы могло издавать звуки. Чушь собачья! У неодушевленных предметов нет жизни, которую можно было бы закончить самоубийством.
— Хозяин? — позвал мастер. — Я спросил, может, мне все-таки наведаться на ту лесопилку?
Рукисила отбросил дощечку и облегченно вздохнул, когда она разбилась о стену на мелкие кусочки.
— Нет, — ответил он. — Лучше проследи, чтобы здесь прибрались. И почините этот чертов молот!
Приложив невероятные усилия, сержант Колон высунулся из канавы.
— Ты… вы в порядке, капрал лорд де Шноббс? — промямлил он.
— Не знаю, Фред. Это чье лицо?
— Мое, Шнобби.
— Слава богам, а то я подумал, что мое…
Колон опрокинулся назад.
— Мы лежим в канаве, Шнобби, — простонал он. — У-у-у…
— Да, Фред, мы в канаве. Но некоторые из нас смотрят на звезды…
— Ну, лично я смотрю на твое лицо, Шнобби. Уж лучше бы я смотрел на звезды, поверь мне. Д'вай…
После нескольких неудачных попыток оба смогли, опираясь друг на друга, подняться.
— Г-г-где мы, Шнобби?
— Я помню, как мы ушли из «Барабана»… Слушай, а зачем я надел на голову простыню?
— Это туман, Шнобби.
— А что это за ноги внизу?
— Я думаю, это ТВОИ ноги, Шнобби. А у меня — мои.
— Правильно, правильно. У-у-у… Кажется, сержант, я слегка перебрал…
— Напился по-королевски, да?
Шнобби неуверенно потянулся к своему шлему. Кто-то нацепил на него бумажную корону. Под ухом он нащупал собачье дерьмо.
Распивочный день перешел в свою самую неприятную фазу, когда после нескольких отличных часов, проведенных в канаве, начинаешь ощущать приближение грядущего похмелья, а от того, что ты еще слегка пьян, становится только хуже.
— Сержант, а как мы сюда попали?
Колон почесал было затылок, но тут же опустил руку — грохот был неимоверным.
— Мне кажется… — сказал он, собирая разрозненные кусочки памяти, — мне… кажется… по-моему, мы что-то говорили о необходимости штурма дворца и предъявления твоих прав на трон…
Шнобби подавился самокруткой и закашлялся.
— Я надеюсь, мы не привели план в исполнение?
— Ты вопил, что мы непременно должны это сделать…
— О боги… — простонал Шнобби.
— А потом тебя вырвало.
— Да-да, я что-то такое чувствую во рту.
— В общем, ты облевал Хапугу Хоскинса. Он погнался за нами, но о кого-то споткнулся, и мы удрали.
Колон неожиданно хлопнул себе по карману.
— И у меня еще остались деньги, ну, те, что мы взяли из Копилки! — воскликнул он. Затем благостно-солнечный провал в памяти залатало очередное облако воспоминаний. — Пенса три где-то осталось…
— Три пенса?! — вскричал Шнобби, когда до него наконец дошел смысл последней фразы.
— Да, ну… после того как ты стал угощать весь трактир всякими дорогими коктейлями… в общем, у тебя-то денег не было, поэтому либо я платил, либо… — Колон провел ребром ладони по горлу и пояснил: — Вжик!
— Ты хочешь сказать, мы устроили в «Барабане» второй Счастливый час?
— Более чем счастливый и не совсем час, — с отчаянием в голосе откликнулся Колон. — Скорее, Сто Пятьдесят Минут Экстаза. До сих пор я и не подозревал, что джин может продаваться пинтами.
Шнобби попытался сфокусировать свое зрение на тумане.
— Никто не может пить джин пинтами, сержант.
— Именно это я тебе и твердил, но ты не слушал.
Шнобби принюхался.
— Мы рядом с рекой, — сказал он. — Давай попробуем…
Что-то зарычало, очень близко. Рык был низким и тяжелым, похожим на корабельный гудок. Подобные звуки могло издавать какое-нибудь привидение, шатающееся темной ночью по заброшенному замку. Рык не прекращался очень долго, но потом неожиданно оборвался.
— …Убраться отсюда как можно дальше, — быстро закончил Шнобби.
Рык произвел эффект одного холодного душа и двух пинт черного кофе.
Колон стремительно крутнулся на месте. Сейчас ему очень пригодилась бы прачечная.
— Откуда этот звук исходил?
— Оттуда… по-моему.
— А по-моему, ОТТУДА!
В тумане все направления были одинаковы.
— Я думаю, — медленно сказал Колон, — нам стоит подать рапорт о происшедшем. И как можно скорее.
— Правильно, — кивнул Шнобби. — Куда бежим?
— Здесь важнее не куда, а от чего!
Огромные круглые уши констебля Водослея затрепетали от звука, пронесшегося по городу. Констебль медленно повернул голову, фиксируя высоту, направление и расстояние. Тщательно все запомнил.
Рык был слышен даже в штаб-квартире Стражи, правда туман изрядно его приглушил.
Он проник в открытую голову голема Дорфла и завертелся эхом внутри, залезая в трещинки, наполняя глину отзвуками, пока не заплясали даже самые мелкие песчинки.
Пустые глаза таращились в стену. Никто не услышал ответного крика, что вырвался из мертвого черепа, ибо не было губ, с которых он мог сорваться, не было разума, который мог его породить, и тем не менее унесся в ночь отчаянный вопль:
ГЛИНА ОТ ГЛИНЫ МОЕЙ, НЕ УБИЙ! НЕ УМРИ!
Сэмюелю Ваймсу снились улики.
К уликам у него было язвительное отношение. Он инстинктивно не доверял им. Они все время мешались и препятствовали расследованию.
А еще он не доверял людям, которые, бросив на прохожего один-единственный взгляд, самоуверенно заявляли своему помощнику: «Увы, дражайший сэр, не могу сказать ничего особенного, кроме того, что этот человек — левша-каменщик, несколько лет плавал на торговых судах и недавно у него начались трудные времена». После чего следовали запутанные измышления о мозолях, манере держаться и состоянии ботинок, в то время как на самом деле все могло истолковываться совершенно иначе. К примеру, тот человек мог надеть одежду поплоше, потому как в настоящий момент у себя дома строил собственными руками (чем очень гордится) кирпичную площадку для барбекю, а татуировку получил однажды в молодости, когда был пьяный и семнадцатилетний[14]. И укачивало его разве что на мокром тротуаре. Сами посудите, какое высокомерие! Какое оскорбление для богатого и разнообразного человеческого опыта!
Так же дела обстояли и с более весомыми свидетельствами. Отпечатки ног на клумбе В РЕАЛЬНОМ МИРЕ мог оставить самый обычный мойщик окон. А жуткий крик в ночи мог испустить человек, поднявшийся темной ночью с постели и наступивший на валявшуюся рядом щетку для волос.
Реальный мир слишком реален, чтобы снисходить до тонких намеков. В нем происходит слишком много событий. Исключив все невозможное, до истины, какой бы невероятной она ни была, ты не доберешься. Действовать нужно несколько иначе, а именно: по очереди исключать все возможное. Терпеливо задаешь вопросы и внимательно все изучаешь. Ходишь и беседуешь со всеми подряд — и где-то в глубине души надеешься, что у преступника не выдержат нервы, и он сам себя выдаст.
Все события дня смешались во сне Ваймса. Големы бродили грустными тенями. Отец Трубчек помахал ему рукой, а потом его голова взорвалась, окатив Ваймса душем из слов. Господин Хопкинсон с куском гномьего хлеба во рту мертвым лежал возле своей печи. А големы в тишине проходили мимо. Там же присутствовал приволакивающий ногу Дорфл, голова которого была раскрыта, и слова клубились вокруг нее пчелиным роем. А в центре композиции танцевал Мышьяк, маленький, шипастый, зеленый человечек, — он хихикал и нес всякую чушь.
В какой-то момент Ваймсу показалось, будто один из големов закричал.
После этого сон начал потихоньку таять. Големы. Печь. Слова. Священник. Големы, грохоча ногами, маршировали, отчего весь сон начал ходить ходуном…
Ваймс открыл глаза.
Лежащая рядом с ним госпожа Сибилла изрекла презрительное «всфгл» и перевернулась на другой бок.
Кто-то колотил в дверь. Все еще сонный, с мутной головой, Ваймс приподнялся на локтях и спросил куда-то в пустое ночное пространство:
— Кого еще несет в это время ночи?
— Дзынь-дзынь-подзынь! — отозвался веселый голосок с той стороны, где Ваймс оставил свою одежду.
— О нет, только не это…
— Пять часов двадцать девять минут и тридцать одна секунда, утро. Пенни доллар бережет. Тебе напомнить твое расписание на сегодня? А ты, пока я буду говорить, можешь заполнить регистрационную карточку.
— Что? Кого? Да что ты такое несешь?!
Стук продолжался.
Ваймс выпал из кровати и начал искать спички. Наконец он зажег свечу и наполовину сбежал, наполовину скатился по длинной лестнице вниз, в холл.
В дверь колотил констебль Посети.
— Лорд Витинари, сэр! Ему стало хуже!
— За Джимми Пончиком уже послали?
— Так точно, сэр!
В это время суток туман отчаянно боролся с рассветом, отчего весь мир выглядел так, как будто его засунули внутрь теннисного шарика.
— Сэр, я заглянул к нему, когда заступил на дежурство, и обнаружил его лежащим без чувств!