Тело все еще представлялось одним сгустком боли. Я попытался пошевелить пальцами рук, но не смог сообразить, где они находятся и какие мышцы отвечают за это движение.
Наверное, мне пора было паниковать.
Но я не стал. Мне для этого все еще было слишком больно.
Белое пятно, имевшее характерные очертания кленнонца, нависло над моей койкой.
– Вам лучше? – Это был обладатель второго голоса, отрекомендовавший себя корабельным врачом.
– Немного, – голос хрипел и дрожал, но это был мой голос.
В горле пересохло, и слова давались мне нелегко, но по крайней мере не придется больше моргать по команде.
– Вы быстро восстанавливаетесь.
– Я… рад.
– Аномально быстро для человека.
– Этому… тоже рад, – я вообще полон сюрпризов, док. Но о некоторых вам все же лучше не знать.
– Зрение возвращается?
– Отчасти.
– Скоро я смогу дать вам болеутоляющее.
– Какой… год?
– Какой сейчас год?
– Да.
– Боюсь, я не могу вам этого сказать.
– Сволочь.
– У меня инструкции, – сказал он. – Я должен как можно быстрее поставить вас на ноги, и я не имею права давать вам никакой информации о текущем положении дел.
– Сколько… еще людей вы… разморозили?
– И этого я не могу вам сказать.
– Тогда зачем… ты здесь вообще?
– Для того чтобы дать вам обезболивающее.
– И где оно?
– Скоро подействует, – пообещал он.
И не соврал.
Когда я в следующий раз попробовал открыть глаза, зрение уже почти вернулось. Вокруг по-прежнему преобладали красно-белые тона, а предметам недоставало резкости, но по крайней мере я мог понять, где нахожусь.
В одной из многочисленных кают «Одиссея».
Рядом с койкой стояло какое-то хитроумное медицинское приспособление, от которого к моему телу вело сразу несколько трубок, по ним подавалась прозрачная жидкость. Вряд ли это просто витамины.
Дисплей хитроумного медицинского приспособления был в поле моего зрения, но прочитать данные с него я не мог.
Острая боль сменилась тупой и ноющей, но, хотя она не покинула мое тело окончательно, теперь ее можно было терпеть, и она не мешала думать.
Одна из трубок аппарата была присоединена к правой руке, и, чтобы ее не потревожить, я начал экспериментировать с левой. Пальцы слушались. С третьей попытки мне даже удалось оторвать руку от кровати и поднести ее к лицу. Вопреки моим ожиданиям, рука выглядела вполне нормальной. Никак не похожей на руку покойника. Ожогов на ней тоже не обнаружилось, хотя я был готов поклясться, что еще некоторое время назад меня поджаривали на медленном огне, как какого-нибудь средневекового грешника. А ведь кленнонская медицина считалась самой продвинутой в исследованном секторе галактики.
По крайней мере, она считалась таковой до того, как Визерс попытался засунуть этот сектор галактики обратно в средневековье.
Итак, что мы имеем в сухом остатке?
Азим мертв.
На борту «Одиссея» кленнонцы.
Визерс и Риттер в криостазисе и вполне могут умереть в процессе оттаивания.
Кира тоже, но еще не факт, что ее вообще попытаются разморозить. Не думаю, что кленнонцам потребуются все члены экипажа. Разве что они прилетели сюда, чтобы ставить на нас какие-то опыты, как на лабораторных мышах.
Какой сейчас год? Неизвестно. Что произошло за то время, что мы пропустили, пока валялись в холодильниках? Тоже неизвестно.
Восхитительная ситуация. Впрочем, это ведь у меня уже не в первый раз.
– Как вы себя чувствуете?
– Полон сил и готов сыграть в американский футбол.
– На каком языке вы сейчас говорили?
– На русском. Был раньше такой язык, док.
– Я не специалист по мертвым наречиям, – сказал кленнонец. – Так как вы себя сейчас чувствуете?
– Вполне сносно, спасибо.
– Слабость, головокружение?
– Не без этого. Но по сравнению с тем, что было совсем недавно…
– Это обычные побочные эффекты быстрой разморозки. Нормальный эффект восстановления после нахождения в криокамере занимает…
– Недели. Я знаю, док.
– Вас помещали в криостазис и ранее?
– Нет. Не меня, знакомого. Но я успел более-менее ознакомиться с процедурой…
– Хорошо. Теперь вы должны ответить на несколько вопросов. Мне нужно убедиться, что ваш мозг работает, и вы не страдаете криоамнезией.
– Я вообще не знаю, что такое амнезия, док.
– И все же… Ваше имя?
– Алекс Стоун. – В конце концов, оно похоже на настоящее, и в этом времени именно Стоуном мне довелось пробыть дольше всего.
– Когда вы родились?
Я сказал.
– Не самый удачный момент для шуток.
– Это долгая история, – сказал я. – Если считать чистое время, я полагаю, что мне под тридцать. Я сказал бы вам точнее, если бы вы сообщили мне, сколько времени мы провели в полете. Хотя… для установления чистого времени это вроде бы и неважно, да?
– Вы помните алфавит?
– Даже несколько.
– Назовите хоть один.
Я назвал все буквы, входящие в алфавит общего языка Альянса. Кленнонский доктор сделал отметку в своем КПК.
– Таблицу умножения рассказать? – поинтересовался я.
– На восемь.
Еще одна отметка.
– Вы знаете, где находитесь?
– Полагаю, что все еще на борту космического корабля, который вы захватили. Кстати, как вы это сделали?
– Вы помните, откуда летел ваш корабль? – спросил доктор, проигнорировав мой собственный вопрос.
– А должен?
– Куда вы направлялись?
– Док, кто тут у вас главный?
– Капитан Рейф.
– Чудесно. Давайте мне сюда капитана Рейфа.
– Прежде чем я позову его, я должен убедиться, что вы полностью отдаете себе отчет…
– Я вполне адекватен, – сказал я. – По крайней мере, по моим собственным стандартам, которые, вне всякого сомнения, несколько отличаются от общепринятых. Но я вас уверяю, адекватнее вам меня уже не сделать. Я таким родился.
Обладающий властным голосом и хамоватыми манерами капитан Рейф соизволил явиться пред мои светлые очи только через два часа, чем вызвал немалое мое раздражение. Впрочем, хорошие манеры среди кленнонцев являются такой же редкостью, как воздержание среди кроликов.
Капитана сопровождали доктор и двое штурмовиков в легких доспехах. Интересно, что именно Рейф обо мне слышал?
– Назови себя, – заявил он с порога.
– Алекс Стоун, и вы чертовски хорошо это знаете.
– Перечисли другие имена, которые ты носил.
– Алексей Каменский, – назвал я имя, значившееся в моих детдомовских документах.
Я и раньше не очень любил это имя, а после того как детективы Александры Марининой и их главная героиня приобрели бешеную популярность, и вовсе начал его ненавидеть. Каждый раз после того, как я называл свою фамилию, мне приходилось выслушивать какую-нибудь дежурную шутку.
– Еще, – потребовал Рейф.
– Называйте меня просто Лёшей.
Рейф обернулся в сторону доктора:
– Мы можем применить пентотал-3?
– В его состоянии? Это будет равносильно убийству.
– Жаль, – поморщился Рейф и снова повернулся ко мне. – Какие еще имена ты носил?
– Вы просто назовите то, которое хотите услышать, а я скажу, так это или нет, – предложил я. – Это сэкономит время нам обоим.
– Амаль ад-Дин, названый сын Асада ад-Дина.
– Да, это я. Не слышали, как там папа?
– Что ты делал на Веннту?
– Как обычно. Пытался спасти мир, но не преуспел.
У кленнонцев нет бровей, поэтому капитан Рейф поиграл складками на лбу.
– Как была уничтожена Веннту?
– Во время альтернативной операции по спасению мира. О ней вам лучше поговорить с генералом Визерсом. Или вы забыли его разморозить?
– Не забыли.
– Так у него и спросите, он лучше в этом разбирается.
– Мы бы спросили, но по причинам медицинского характера генерал Визерс сейчас не очень разговорчив. У него криоамнезия.
– Не повезло вам.
– Поэтому я спрашиваю тебя.
– Я и рад бы вам помочь, но дело в том, что я совершенно не разбираюсь в технической стороне вопроса, – сказал я. – Видите ли, на Веннту я как раз занимался тем, что пытался помешать генералу Визерсу делать то, что он делал.
– Объясни, как умеешь.
– Тогда в двух словах, – сказал я. – Генерал Визерс взорвал системообразующую звезду и часть энергии от этого взрыва попытался направить в гиперпространство, в попытке спровоцировать там колебания, которые уничтожили бы стержни Хеклера. Скажите, он преуспел?
– Значит, Веннту не являлась основной целью?
– Насколько мне известно, нет.
– А ты пытался это остановить?
– Да. Но как потом выяснилось, шансов для этого не было.
– Почему?
– Мы просто опоздали, – сказал я. – Времени не хватило.
– Я не об этом. Почему ты пытался его остановить?
– Мне не очень нравятся планы, побочным эффектом которых является гибель населения целой планеты.
– Но теперь вы с ним на одном корабле. Почему?
– Я здесь, как бы это сказать… почетный гость.
– Хочешь сказать, ты здесь против своей воли?
– На борт меня вообще притащили в бессознательном состоянии.
– Не верю ни единому слову, – объявил капитан Рейф. – Док, когда мы сможем повторить этот разговор с применением пентотала-3?
– Не раньше, чем через три-четыре дня, – сказал тот. – Может быть, через неделю. Это зависит от того, с какой скоростью будет идти процесс восстановления.
– Слишком долго.
– Вы и так заставили меня действовать с нарушением протокола…
– Команда этого корабля – не ваши пациенты, – сказал Рейф. – Они – военнопленные…
– Разве император разрешил применять пытки? – спросил доктор.
– В экстренных случаях.
– Даже если сейчас мы имеем дело с экстренным случаем, статус этих людей под вопросом.
– С кем теперь воюете? – поинтересовался я.
Рейф смерил меня гневным взглядом и ничего не сказал ни мне, ни доктору. Вместо этого капитан подал знак следовать за ним, и все четверо покинули мою каюту, так и не ответив на вопрос.
Глава 2
После этого разговора несколько корабельных суток меня никто не трогал. Трижды в день приходил доктор, проверял мое самочувствие и кормил питательным желе из тюбиков, старательно игнорируя все мои попытки заговорить с ним на не связанные с медициной темы. Видимо, капитан Рейф настоятельно посоветовал ему избрать именно такую линию поведения.
Я потихоньку возвращался в нормальное состояние. На второй день после разговора с капитаном меня отсоединили от медицинского агрегата, а в конце третьего дня я уже смог самостоятельно встать с кровати и проковылять пару шагов до противоположной стены моей каюты. Правда, потом мне пришлось опереться на эту стену обеими руками и провести так минут сорок, ожидая, пока закончится головокружение, а в конце обратного пути я бревном рухнул на кровать.
Понемногу я пытался размышлять, что же представляет собой дивный новый мир, в котором я оказался, но созданный вокруг меня информационный вакуум этим размышлениям отнюдь не способствовал.
Кленнонцы все еще являются Империей, и, судя по заявлению капитана Рейфа о военнопленных, они с кем-то воюют.
Либо план Визерса не сработал, и Веннту погибла зря, либо ребятам потребовалось не так уж много времени, чтобы восстановить необходимое для войны количество прыжковых кораблей. Либо – и этот вариант, пожалуй, был бы самым неприятным – мы провели на борту «Одиссея» куда больше двухсот пятидесяти лет, на которые рассчитывали изначально.
Хотя… мне-то какая разница? За пределами «Одиссея» у меня практически не осталось знакомых, а мир, который мы потеряли… по большому счету, он никогда и не был моим.
На четвертый день в каюту заявились двое штурмовиков, которые принесли с собой легкий «гостевой» скафандр.
В отличие от боевых и технических костюмов, такие скафандры не предлагают своему владельцу ничего, кроме небольшого запаса кислорода, коммуникатора и регулятора температуры. Ни оружия, ни инструментов, ни собственных двигателей. Собственно говоря, он потому и называется «гостевым».
Один штурмовик держал меня под прицелом, второй помог влезть в амуницию и проверил, правильно ли сидит шлем.
– Мы отправляемся в новое путешествие? – спросил я, но ни один из штурмовиков не снизошел до ответа.
Ладно, не очень-то и хотелось.
Убедившись, что костюмчик на мне сидит, штурмовики взяли меня под руки и поляризовали лицевую пластину шлема до полной непрозрачности.
Ого, как здорово!
Иногда осторожность граничит с паранойей, и сейчас как раз тот самый случай. Сомневаюсь, что в нынешнем своем состоянии я мог представлять для кого-то угрозу, даже если бы на мне был тяжелый боевой доспех «Черного дракона» в полном снаряжении.
Сто двадцать шагов по коридору, лифт на нижние уровни, шлюзовой отсек, пять ступенек вверх по трапу легкого десантного катера.
Штурмовики помогли мне устроиться в кресле и пристегнуть ремни, через несколько минут я почувствовал легкую вибрацию корпуса, соответствующую включению двигателей, а потом – легкий толчок, свидетельствующий о том, что катер отправился в полет.
Поскольку коммуникатор мне отрубили, поинтересоваться, куда мы летим, пусть даже не надеясь на ответ, не представлялось никакой возможности, и весь полет я провел в тишине и темноте. Еще и с двукратными перегрузками в конце полета, что тоже было не очень комфортно.
Пять шагов вниз по трапу мне пришлось проделать на подгибающихся от слабости ногах.
То ли за время полета мне сильно поплохело, то ли гравитация в пункте назначения оказалась выше, чем на «Одиссее». Учитывая, что хозяевами положения являются кленнонцы, я мысленно проголосовал за второй вариант. Похоже, меня переправили на их корабль.
Сто семьдесят три чертовски тяжелых шага, короткая остановка у лифта, подъем, еще пятьдесят восемь шагов, снова остановка, пятнадцать шагов, поворот налево… Ага, кресло. Судя по всему, еще и компенсирующее повышенные нагрузки.
Неплохо. А могли бы просто выстрелить в затылок и выбросить тело в космос. Или просто выбросить в космос, забыв подарить скафандр.
Чьи-то руки стянули с моей головы шлем, и мне пришлось зажмурить отвыкшие от света глаза.
– Оставьте нас, – приказал кто-то по-кленнонски.
Удаляющиеся шаги, звук аккуратно закрываемой двери.
– Удивительно, – сказал тот же голос уже на общем языке Альянса. – Жизнь все же полна неожиданностей. А вы практически не изменились за все эти годы, Алекс.
Голос показался мне знакомым, но ни с каким конкретным лицом не соотносился. Впрочем, для неискушенного уха все кленнонцы рычат одинаково.
– Пока не могу ответить взаимной любезностью, – сказал я, отчаянно пытаясь навести резкость. Фигуру кленнонца на другом конце довольно просторной каюты я уже мог рассмотреть, но детали от меня по-прежнему ускользали. – Я вас знаю?
– Скажем, мы однажды встречались и были представлены друг другу, – ответил кленнонец. – Так что это вторая наша встреча, и проходит она при не менее драматических обстоятельствах, нежели первая.
– Если обстоятельства первой встречи были столь драматичны, вы могли бы их мне напомнить, – сказал я.
– Новая Колумбия, – сказал он. – Лагерь для военнопленных.
– Адмирал Реннер? – удивился я.
Не помню, чтобы мне там представляли еще какого-то кленнонца.
– Герцог Реннер, – поправил он. – Я уже слишком стар для того, чтобы командовать боевыми кораблями. Теперь я занимаюсь дипломатией.
– Дипломатия – это продолжение войны, только другими средствами, – сказал я.
– Да, цели прежние, а набор средств изменился. Пришлось мне обучиться паре новых трюков.
– Не сомневаюсь, что обучение было успешным.
– Император придерживается того же мнения, и я не осмелился бы с ним спорить, – сказал Реннер. – По крайней мере, в этом вопросе.