— Ничего. И ничего не хочу знать, тогда я точно умру. Если вы позволите, я бы хотел вас пригласить на беседу — она продлится недолго, и к вечеру вы вернетесь в свой дом.
— Да легко.
— Да, — посмотрел я на храм, выстроенный Каритом. — Красиво, отлично, да просто великолепно все построено и в такие сжатые сроки. Карит, я тобой горжусь. И как-то он мне очень напоминает храм Создателя в Килене. Ну это понятно, ты ведь там срочную службу в качестве наказания отбывал викарием, после окончания одного интересного заведения, которое не совсем является духовной семинарией. Военкомат тебя призвал и все прочее, отработай долг родине. Храм почти один в один, класс. Ты наверняка досконально изучил параметры, стиль и все что угодно твоего бывшего храма. А теперь ты, Карит, будешь кое-что переделывать.
— Что? Тебе же он понравился! — возмутился юный епископ.
— Понравился, не спорю. Красивый храм для мирных мест. Каюсь, зря я хоть раз не заехал сюда на смотрины и пустил все дела на самотек. Теперь нужно будет переделать такие широкие и красивые окна в бойницы, увеличить толщину внешних стен, а также поставить решетки везде, где только можно, купол серьезно укрепить, входные ворота на более прочные поменять и много чего еще сделать по мелочи. Короче, получившаяся при подписании акта приемки-сдачи эта маленькая крепость должна дать шанс запершимся в ней разумным хоть две недели прожить, выдержать непрерывные атаки орд гоблов или иных тварей, или измененных. Карит, твою бога душу мать! Ты где сейчас находишься, в Килене? Ты сейчас находишься в Пограничье и строишь на века. Хрен знает, что тут будет через несколько десятков лет. Вдруг еще одна орда гоблов? Вдруг она сумеет внезапно перелезть через стену перевала каменных извращенцев? Не надо так тоскливо хвататься за голову, епископ. Школа Джокер тебе поможет, и все мелкие недостатки в ближайшее время исчезнут. Кстати, хорошо, что храм не освящен, проблем с применением магии здесь не будет.
— Вы ни в чем не виновны, — заявил мне доминиканец, — вы можете идти.
— Вот даже как? — восхитился я. — А если бы я был хоть в чем-то виновен? В сношениях с дьяволом, как обвиняли арестованных тамплиеров во Франции? Да еще во многом другом, даже в похищении юных крестьянок и юных крестьян для своих утех?
— Хватит издеваться, Иной, — устало вздохнул инквизитор. — И вы и я понимаем, кому выгодно уничтожение вашего бывшего ордена и присвоение его средств. А также списание своих долгов. Нигде, кроме Франции, на ваших бывших братьев серьезных гонений нет, и пытки при допросе применяются только там.
— А может, и меня стоит попытать? — поинтересовался я.
— А вы в ответ разрушите прецепторию ордена доминиканцев и убьете всех живущих здесь монахов. Мне этого не надо. Пусть хоть сам папа римский мне прикажет, но я этого делать не буду. Я так понимаю, что пытками нарушу это некое Соглашение, я прав?
— Полностью, Иной не может напрямую воздействовать на человека — это один из основных принципов, но если человек сам решит без всякой причины — по глупости, по недоразумению и так далее — причинить вред Иному, то за все возможные последствия этого поступка и выбранной меры наказания человеку Иной никакой ответственности не несет. Он в своем праве.
— Теперь я понимаю, насколько у меня серьезные враги в Риме и в руководстве ордена доминиканцев.
Боль, боль пронзила меня! Я рухнул на колени. Вскочивший и начавший суетиться вокруг меня инквизитор, вбежавшие в комнату охранники и монахи, вода, льющаяся мне на голову, я не чувствовал ее, я ее просто видел, я чувствовал только боль.
— Лучиана! — прохрипел я. — Она умирает — это ты сделал?! — Одежда стала трескаться на мне, я уперся головой в потолок. — Ты сделал? — Мой холод схватил инквизитора и поднес его к моему лицу. — Ты специально выманил меня сюда, а тем временем приказал убить мою не виновную ни в чем жену. Что же ты за мразь?
— Выйти всем! — закричал монах. — Иной, успокойся и не убивай меня и всех, кто здесь находится, я ни в чем перед тобой не виноват, — сказал доминиканец, когда мы остались наедине. — Жизнью клянусь, клянусь своей верой в Иисуса Христа. — Отпущенный мной инквизитор рухнул на пол.
— Коней нам, ты поедешь вместе со мной в деревню. И не дай Он, чтобы ты мне соврал. Я проведу тебя через круг ледяного ада, и не один раз, есть у меня там хорошие знакомые. — Я вышвырнул доминиканца из кабинета. — Ты еще не знаешь, каким я могу быть безжалостным. Мне теперь плевать на Соглашение. Если ты меня обманул, я лично попрошу Хель заняться тобой, она мне не откажет, я ее любимчик. Ты знаешь, кто такая Хель? Судя по твоему мертвенно-бледному лицу, ты догадываешься о том, кто она.
— Влад, очнись наконец-то! — ворвался в мою голову знакомый женский голос, да плевать.
Я не хочу его слышать, не хочу. Я воздвиг вокруг себя стену льда. Дайте мне побыть в одиночестве. Мне это сейчас надо больше всего на свете. Не пытайтесь верещать, едва знакомые мне разумные, мне не до вас.
Я смотрел на стоящий в центре деревни обгорелый столб. Я смотрел на изуродованное огнем тело моей жены. Лучиана, я был не прав, прости меня за это, я не должен был пытаться решить все дело миром с инквизиторами. Я забыл о своей сути. Я Ледяной Тур, а не кто-то еще, я их должен был сразу убить всех, а потом мы с тобой отправились бы путешествовать по миру. Я смотрел на нескольких воинов в ржавых кирасах и с примитивными бацинетами[5] на головах — явно работа какого-то деревенского кузнеца. Я смотрел на счастливо отчитывающегося монашка, руководившего казнью моей жены, перед белым как снег инквизитором, даже волосы у него частично поседели. Что он там говорит? Лучиана была ведьмой и даже колдуньей, даже так? Я спокоен, я полностью спокоен, века битв и мести научили меня кое-чему. Лучиана лечила селян всего графства и даже благородных, она приводила в порядок коров, овец и всякую прочую живность. Это уже сразу вызывает подозрение. Принимала роды и изгоняла болезни. Настоящая колдунья. Сначала насылала проклятья, а потом просто их снимала. Да еще денег за это не брала — точно колдунья: зачем ей деньги, когда она питалась жизненной силой убиваемых ею жертв? Ведь Лучиана несколько раз не смогла спасти серьезно больных людей, лечить которых не брался ни один лекарь графства. Большую часть из них она вытащила, но остальных убила. Этим Лучиана платила аду и самому Люциферу за свой дар, за покровительство себе Рогатого. В бумаге из Рима все было описано верно, отряд воинов во главе с этим фанатиком прибыл сюда вовремя. Лучиана как раз хотела принести еще одну жертву Люциферу. Она сказала одной привезенной к ней, два дня не могущей родить беременной женщине, что только разрезав ей живот ведьма сможет спасти ребенка и ее жизнь. Мы сумели предотвратить жертвоприношение Рогатому, монсеньор. Мы сожгли ведьму, но даже это нам удалось сделать с большим трудом. Огонь постоянно гас. Только полив Лучиану и дрова земляным маслом, мы смогли казнить ведьму без пролития крови.
— А что с женщиной и ребенком? — спокойно поинтересовался я.
— Они умерли, как и подобает добрым христианам, — заявил мне монашек. — Они отправились на небеса и не попали в ад по вине этой ведьмы. Мы спасли их души.
— Понятно, — улыбнулся я. — А кто вам, почти святой отец, отдал такой приказ?
— Мирянин, это не твое дело, — с презрением посмотрел на меня монашек.
— Согласен, — вновь улыбнулся я. Холод во мне и вокруг меня. Отброшенный в сторону подставленный инквизитор, мгновенно умершие воины монашка и жалобно верещащий фанатик. — Так кто же написал тебе это письмо, кто отдал приказ? — Я совсем ласково улыбнулся монашку. — Ты нарушил Соглашение. Кто?! — Я стал медленно холодом ломать все кости фанатику.
— Письмо пришло мне лично от отца Иртура, проклятый колдун-тамплиер. Ты умрешь так же на костре, как и ваш Жак де Моле!
— Ясно, мне все ясно. Господин инквизитор, все замешанные в этом деле умрут, и скоро, и не только они, слово Иного. Соглашение нарушено. Вы хотите к ним присоединиться? Вы хотите умереть? Заметьте, пока я еще вас спрашиваю, а не обвиняю со смертельным исходом. — Труп монаха, в котором не осталось ни одной целой кости, упал на землю под одобрительное ворчание наблюдающих за казнью крестьян моей бывшей деревни.
— Делайте что хотите, я в этом не участвовал и никогда участвовать не буду! Иной, вы не знаете одной вещи. Ваша жена… — Инквизитор рухнул на колени перед привязанным к столбу полуобгорелым телом моей Лучианы. — Однажды, три года назад она спасла мне жизнь. Я тогда умирал, я ехал в монастырь, но резкая боль в животе скрутила меня и сбросила с коня, я лежал на поляне, я умирал. А она подошла ко мне, отложила корзинку с грибами, вскрыла мой живот и что-то отрезала, потом очистила кишки от гноя, уложила их обратно и зашила мне живот. Она спасла мне жизнь! А я даже тогда боли не почувствовал. Боже, за что ты так меня наказываешь?!
— Да Ему все безразлично, как и мне теперь. Я проклинаю Его.
Мне стало скучно, мне стало холодно и одиноко. Тоска, холод и одиночество — это отныне моя судьба, я направился к нашему бывшему с Лучианой дому. Недолго я был рыбаком, всего несколько лет. Пора принять свою суть навсегда: я — убийца, и если бы я сегодня был им, то Лучиана осталась бы жива. Она звала меня, она надеялась на мою помощь, надеялась, что я ее спасу. Этого не произошло. Ну и как тебе такая мирная жизнь, Ледяной Тур?! Ты доволен?
Глава 2
НА ЧТО СПОСОБНЫ МЫШИ, КОГДА СПИТ КОТ
Свет и темнота.
Свет и темнота.
Свет и темнота.
Свет.
— Зачем ты меня позвал? — поинтересовался Хизар. — Что ты опять натворил? Тебе нужна моя помощь?
— А почему я сразу что-то натворил? — удивился я. — А твоя помощь мне нужна, для того тебя и позвал.
— Натворил, — усмехнулся Хизар, на этот раз пребывающий в обличье купца. — После того как ты убил Филипа, Ногарэ и Климента, а также десятки причастных к смерти Лучианы людей, я уже не знаю, на что еще ты можешь замахнуться. Зря ты полностью уничтожил династию Капетингов. Я окажу тебе любую помощь, мой кровный брат.
— Хизар, не зря я уничтожил династию. Как там Он говорил — что вроде за грехи нужно отвечать до четвертого или седьмого колена? И, заметь, никакого моего прямого вмешательства в тех случаях не было; Убийцы моей жены умерли, к этому я приложил свою руку, и никто не посмел мне ничего сказать, я был в своем праве. А во всех остальных несуразицах — другим просто не повезло. Я уничтожил Капетингов, и многие это знают. Уничтожил, пользуясь наработками порхатого: непрямое вмешательство. Пусть многие знают, но я еще не сквитался с тем, кто был организатором убийства Лучианы. Кто нашептывал в разные уши некие слова и посылал различным людям видения, кто хотел мне отомстить за свое справедливое унижение. Ты знаешь, о ком я говорю.
— А я тебе еще тогда, в Константинополе сказал, что ты зря завел себе такого врага.
— А у меня был выбор? — поинтересовался я. — Примкнуть к стае пархатых отражений Творца или остаться свободным? Это все в прошлом, но один урок серафима я усвоил очень хорошо: непрямое воздействие, позволяющее обойти Соглашение, — я несколько раз доказал, что я отличный ученик. Я усвоил урок и дождался ситуации, когда смогу ему отомстить так, что пархатый проклянет тот день, когда он встретился со мной и предложил мне стать одним из них. Как говорил мой дядя Ульрик: «Я не умею прощать, я не знаю, что это такое». Золотые слова, я всегда им следовал. Время мести пархатому пришло.
— Ты нарушишь Соглашение? — лениво поинтересовался у меня ледяной великан.
— Впрямую пока еще нет, — улыбнулся я. — А если оценивать мои предыдущие действия в общем плане, то тоже нет. Слово там, слово здесь, а полученный результат — так вы сами во всем виноваты. Я давно присматривался к некоторым вольнодумцам из числа церковной братии. А теперь Лев[6] дал мне отличную причину, дал мне отличный рычаг воздействия на разум вольнодумцев. Эта его булла об отпущении грехов и продаже индульгенций в целях оказания содействия построению храма Святого Петра и спасению душ христианского мира, — так для меня это как кусок хорошо прожаренного отличного мяса и бочонок вина. Долгие годы я ждал подобной помощи себе от этих невероятно жадных до денег скотов, прикрывающих свою страсть к обогащению лицемерием и именем Его. Долго я ждал, когда смогу наконец отомстить пернатому.
— Жить ради мести, Тур, — это неправильно. Ты убиваешь свою душу.
— А ее у меня практически не осталось, она сгорела вместе с Лучианой. Слушай дальше, брат. Уже несколько лет я изредка пересекаюсь с одним священником, его зовут Мартин Лютер. Я беседовал с ним и, пользуясь своими знаниями, выращивал в нем ростки сомнения в правильности церковных догм. Он наиболее перспективный человек для осуществления моего плана. А сегодня вечером я встречусь с ним и осуществлю прямое воздействие. Ненасильственное воздействие, не вскидывайся так, мой кровный брат. Я просто покажу ему то, что знаю об иерархах церкви, об их жадности и стяжательстве.
— Ты нарушишь этим Соглашение, брат.
— Да, нарушу, а когда это всплывет, когда церковь будет расколота — меня призовут на суд. К этому я и стремлюсь. Я ведь не полностью Иной, я — человек, я рожден человеком. Самое большее, что мне могут сделать, — это лишить меня долгой жизни. Я готов к этому, я подготовился к этому. Я умру через несколько десятков лет, но вернусь в виде одного из своих потомков из Московии. Зато я смогу заявить о том, заявить перед Высшими, почему я это сделал. Пархатому точно пару крыльев обломают, пусть попробует летать на четырех, скотина. Пусть всегда помнит о том, как он убил Лучиану. Я не умею прощать, я не знаю, что это такое.
— Ты будешь убивать своих потомков от Ульяны, вселяясь в их тела, Тур? — буднично спросил Хизар.
— Да за кого ты меня принимаешь, брат? Я не буду их убивать, я ведь не пархатый, просто моя душа, остатки моей души будут прилипать к душам новорожденных моих потомков, будут прилипать к тем из них, кто это сможет выдержать. Я никогда не посмею убить хоть кого-то из моих потомков, принести вред хоть одному моему родичу. Однажды я их всех потерял, мне до сих пор иногда снится залитая кровью палуба кнорра. А не получится моей душе прилипнуть — так я поселюсь у Хель. Она меня давно ждет.
— Ждет, — согласился со мной Хизар, — и не хочет, чтобы ты у нее оказался в неживом виде. В последние столетия у нашей старушки появился нездоровый интерес к тебе. Она лично допрашивает души тех, кого ты отправил к Лучезарному. Она восторгается каждым новым твоим трюком и тщательно его изучает, изучает то, как ты вновь смог не умереть.
— Она еще и у Лучезарного бывает временами? — удивился я.
— Постоянно, и Светоносный не может ей ни в чем отказать. Ему не хочется ссориться из-за такого незначительного повода с Хель. С ней никто не хочет ссориться. Так чем я тебе могу помочь, брат, в твоем самоубийстве?
— Ты предашь меня. Ты оскорбишь Хель, и…
— Ни за что! Я еще жить хочу, это ты ее любимчик и постоянно при ваших редких встречах можешь ей хамить, а она только улыбается твоей наглости. Да за гораздо меньшие оскорбления, постоянно вываливающиеся из твоего рта, эта старушка уничтожит любого, но только не тебя. Она же меня…
— Ты не дослушал, — перебил я Хизара. — Ты скажешь Хель, что это делаешь по моей просьбе. Ты оскорбишь ее при свидетелях, она придет в растерянность от такого, а ты, уловив момент, будешь вынужден спасаться бегством из Нильфхейма. А куда может податься один из свиты богини Смерти? Только в ад. Ты примчишься к Лучезарному и попросишь его о заступничестве. Предупреди Хель, чтобы она мягко настаивала на твоей выдаче. А потом вообще простила тебя: помутнение рассудка приключилось с тобой и все такое. Тогда Лучезарный тебя ей не выдаст, а вот кто возьмет тебя в свою свиту? Кто будет настаивать на этом?