— Тэри, — осторожно заглянула в лицо воспитанницы Бетрисса, дождавшись, пока их светлости добегут по прилизанному прибоем песку до воды и с визгом ринутся в прохладные волны, — я очень ценю и люблю новых подруг и, как мне кажется, поняла главное качество, за которое их выбрала ее величество. Но с тобой мы прожили рядом восемь лет, ты бежала ко мне и с радостями и с горестями… и стала мне стократ ближе, чем двоюродные сестры и племянницы, уже давно позабывшие о моем существовании и ни разу не поинтересовавшиеся, имею ли я кусок хлеба на обед и уголок для ночлега. Как бы ни повернула жизнь, ты всегда будешь занимать в моем сердце особое место, и твои беды всегда будут и моими. Я никогда этого не объясняла, да и сейчас говорю не просто так… в последние дни с тобой что-то творится, и у меня ноет сердце. Ты не можешь хотя бы намекнуть? Я пойму.
— Бет, — роняя слезы, прижалась к ней воспитанница, — прости… но это и в самом деле так запутанно…
— Ну хоть попытайся рассказать, в чем ты запуталась? Тут как-то замешан разбойник?
— Ну да… — всхлипнула Тэрлина, не в силах больше в одиночку тащить тяжкий груз своих сомнений и страхов. — Все началось, когда нам отрезали волосы… я сказала — не хочу нос, пусть вылечат Сюзи.
— Господи, — охнула Бет. — И чего же он с тебя за это потребовал?
— Ничего, — сквозь слезы пробормотала Тэри. — Но я не знаю, вылечили они Сюзи или нет. Маг должен был туда поехать… но разбойник показал мне монетку…
Путаясь и всхлипывая, она рассказала наставнице и о полузабытой встрече в саду, и о странном поведении коменданта.
— А после того раза он с тобой больше ни о чем таком не заговаривал? — пытливо заглянула в заплаканное личико воспитанницы Бетрисса, припоминая странности, которым своевременно не могла найти объяснений.
Особенно невероятную ловкость воспитанницы при прохождении проходов вредного пенька, как они дружно звали между собой загадочный лабиринт. Разбойник загонял их туда еще три дня, и каждый раз результат был один и тот же — первой выходила Тэри, даже если шла самой последней.
— Я и сама не знаю, почему так получается, — расстроенно оправдывалась она в ответ на шутливые обвинения подруг в утаивании секретного слова, которым можно задобрить пенек. — Просто иду и иду, никуда не сворачивая.
Тогда Бетрисса сочла это простым везением, хотя до этого особой удачливостью Тэрлина не отличалась. Смешно назвать везучей девушку, которую к ее годам ни разу не пригласили на свидание и не подарили хоть одного цветочка. Полевые букеты, собранные сельскими детьми, не в счет.
— Нет. Смотрит сквозь меня и усмехается, да ты и сама видела, привычка у него такая.
— Тэри… а ты сама как к нему относишься?
— Я его боюсь, — виновато призналась ее светлость. — Меня вообще настораживают люди, которых я не понимаю. А как я должна относиться?
— Ну вот, например, Кателла… ей он очень нравился.
— Боюсь, он всем нравится, — бледно улыбнулась Тэрлина с неожиданно взрослой, женской печалью. — Но я запомнила слова, которые Окти сказала Кателле. Нельзя делать больно подругам, с которыми потом придется делить и тайны и опасности.
— Я должна радоваться и гордиться тобой, ты выросла такой честной и справедливой, — невесело вздохнула Бетрисса, достала пудреницу и принялась приводить в порядок лицо воспитанницы. — Но за тебя мне особенно тревожно и больно. Что-то он темнит, наш изверг, особенно с Сюзи. Если ты разрешишь, я сама спрошу… тайком, разумеется.
— Спасибо, Бет. — Тэри немного помолчала, раздумывая, виновато глянула на наставницу и твердо отказалась: — Но лучше не делай этого. Подожду приезда ее величества. Если и она ничего не скажет, значит, я потребовала непомерно большое желание, и нужно стараться служить ей так, чтобы заработать здоровье для Сюзи.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ,
в которой придворных господ ждут
выяснения отношений, надежды и разочарования,
а также неожиданные подарки судьбы
— Ну вот зачем тебе понадобилась та раковина? — раздосадованно ворчал Мишеле, в нетерпении метавшийся впереди приятелей по чисто выметенной дорожке из бело-розового ракушечника. — Из-за нее упустили девушек.
Итель неторопливо шагал к летнему дворцу, разглядывая свой трофей и не обращая никакого внимания на эти обвинения. Ну проворонили они момент, когда фрейлины ушли с пляжа, так ведь сразу договаривались, что идут просто купаться. Хотя глупо спорить, идея выйти из павильона одновременно с девицами была весьма неплоха. Даже если не надеяться на знакомство, можно рассмотреть их поближе и попытаться подслушать разговоры. Нет, девичьих тайн ему не нужно, избави боги от головной боли. Но имена, титулы…
Итель был знаком со многими знатными семьями Тальзии, в одних служил учителем мечного боя, с другими встречался на турнирах, куда его вот уже четыре года приглашают как судью. Не может быть, чтобы он никогда не встречался ни с одной из таинственных незнакомок или хотя бы с их братьями, кузенами.
— Как только прибудет обоз, я назову вам не только имена и возраст наших недотрог, но и размер их приданого, — словно угадав мысли Ительниза, пообещал Тимуальд. — Хотя уверен заранее, ни одна из этих фрейлин не входит в число самых завидных невест.
— А зачем мне нужно знать про ее приданое? — едко огрызнулся рыжий шутник. — Я пока жениться не собираюсь. А если и решусь, то на девушке, а не на ее деньгах! Это вы как с ума посходили, все меряете количеством сундуков и коровников, а потом жалуетесь на плохой нрав жены.
— Какой жены? — возмутился Тимул. — У меня пока даже невесты нет!
— Будет, — зло пообещал расстроенный Мишеле. — Она уже тебя где-то ждет, твоя пышногрудая мечта со стадом из тысячи коров, тремя маслобойнями и тридцатью тысячами золотых.
— Ты сегодня невыносим, — обиделся блондин. — И было бы из-за кого! Из-за каких-то высокомерных выскочек! Как будто сам не знаешь, через месяц они станут покладистыми, как объезженные кобылки, и будут по первому знаку прибегать в любую спальню.
— Тимул, — граф Хангро остановился и резко повернулся на каблуках, оказавшись лицом к спутникам, — а тебе известно, кто учил меня обращаться с оружием?
— Ты уже всем уши об этом прожужжал, — примирительно буркнул граф Бризен, — но я не вижу повода…
— Зато я вижу! И если ты не смолкнешь сам, то я тебя заткну. Сталью.
— Все, смолк! Но ты все-таки не прав… они по тебе потоптались…
Негромко лязгнул вытащенный из ножен кинжал, и Итель вмиг забыл про роскошную, завитую в рог раковину, за которой нырял в подводные расщелины. В одну секунду оказался рядом с другом, крепко стиснул его вцепившиеся в рукоять пальцы, заглянул в веснушчатое лицо:
— Миш!
— Я ведь его попросил!
— А теперь я тебя прошу!
— Он назло…
— Я сам ему скажу! А ты убери оружие на место и иди вперед. И не спорь, королева нас не простит, если по приезде обнаружит тут свеженький труп. Ведь выбросить его в море стража не позволит — уверен, они уже следят за нами со всех башен.
— Умеешь ты испортить настроение. — Мишеле с демонстративной небрежностью не глядя швырнул кинжал в ножны и, разумеется, попал, за пять-то лет наловчился обращаться с оружием.
— Тимул, — устало глянул на спутника барон Габерд, — пугать и бить тебя я не собираюсь. Но если услышу еще хоть одно злобное замечание — просто выведу из Беленгора и прикажу больше не пускать.
— А ты имеешь право? — прищурился блондин.
— Ну ты же отлично знаешь, что я наставник принца? Поэтому могу выставить отсюда всех, кого сочту недостойными общения с ним. И чтобы ты не придумал какой-нибудь новой сплетни, скажу по секрету — это не приказ королевы, а мое условие.
Барон Ительниз Габерд со своим рыжекудрым другом уже скрылись за поворотом дорожки, укрытой аркой пышно цветущих вьющихся роз, а граф Бризен все не двигался с места, злобно кривя пухлые губы и стискивая в бессильной ярости кулаки. Его недавний попутчик был прав: не стоит задевать, хотя бы невзначай, саму королеву и принцев или преданных им людей. Ее величество с каждым годом все строже наказывает сплетников и любителей позлословить, с мужской прямолинейностью причисляя их к числу врагов королевства, а не своих собственных.
Значит, придется помалкивать и удовольствоваться ролью приглашенного из милости, сделал вывод Тимул и от расстройства зло пнул ближний куст, мстительно осыпавший его дождем алых лепестков. Плюнул на ни в чем не повинное растение и поплелся прочь, мрачно размышляя, стоит ли оставаться тут или все же лучше вернуться в столицу. Там он, по крайней мере, всегда желанный гость в тех домах, где любят первыми узнавать свежие новости и сплетни.
Вправленный в кольцо камушек мигнул и залился ровным сиреневым сиянием. Получивший этот знак мужчина облегченно выдохнул, достал рожок и три раза дунул, отдавая обозу приказ встать на привал. Кареты и повозки замедлили движение, начали разворачиваться в сторону реки, на берегу которой высланный вперед отряд егерей уже расставил шатры и палатки, огородив часть рощицы стальной паутиной, закрепленной на стволах и кольях. Те, кто никогда не видывал подобных сетей, легко могли принять их за рыбацкие, настолько тонкими и мягкими казались серые нити, изготовленные в подгорных мастерских гномов.
Еще не так давно жители полуострова и не подозревали о существовании подобных чудесных вещей, гномы никогда не имели привычки делиться с людьми своими секретами. Однако пару лет назад коротышкам все же пришлось расщедриться, и никто, кроме королевы и ее тайного советника, не знал, что благодарить за это нужно придворного мага. Именно Годренс посоветовал ее величеству проверить старинный договор, заключенный с гномами одним из давно ставших историей королей. Советники Зантарии, тщательно изучив пожелтевший свиток, обнаружили двояко читавшуюся каверзную оговорку, позволившую хитрым коротышкам беспрепятственно завладеть всеми богатствами, таящимися в недрах Синих скал и Северного хребта.
Разбирательство затянулось, но в конце концов гномам пришлось уступить очевидным выводам, и вот уже второй год королевские склады пополняются предметами и механизмами, о которых ранее жителям Тальзии не приходилось и мечтать.
Проехав через узкий проход в сетях, неприступных для любых зверей и нечисти, Дирард спешился и шагнул к принадлежащей магу палатке серого цвета. Полог сам приподнялся перед ним, впуская внутрь, и так же самостоятельно закрылся, разом отсекая от духоты и шума бивуака.
— Садись, — кивнул на походный стул Годренс, полулежащий в низком кресле перед плавающим в воздухе туманным облачком, в котором мелькали какие-то тени. — Хочешь холодного чая или горячего?
— Холодного. — Граф подхватил появившуюся перед ним кружку и пригубил кисловатый травяной настой. — Все спокойно?
— Да… кроме меня.
— А с тобой что? — настороженно сощурился граф.
— Меня все сильнее тревожит твое поведение.
— Год… Мы же договорились. Не нужно лезть мне в душу.
— Я никому не лезу в душу. Но ты ведешь себя нечестно. И со мной тоже. Почему ты никому не сказал о ее способностях? Если бы я сам случайно не услыхал, как она поет, мог бы и дальше ломать голову над странным поведением гнезда.
— Она пела? — Голос тайного советника ее величества по делам безопасности стал тих и бесцветен. — И кто еще слышал?
— Да все кадетки! Только Фаньи не было.
— Ну и что ты об этом скажешь? — Лицо графа снова было равнодушно и непроницаемо.
— Ничего особого. Родства с русалками и оборотнями у нее нет, ведьминских способностей — тоже.
— Ну и?
— Что «и»? Ты ведь этого боялся? Что она ведьма и потому так на тебя действует?
— Ничего я не боялся. И действие не настолько сильное, чтобы я не мог его преодолеть. Но оно есть, и мне хотелось бы знать, какие сюрпризы оно может преподнести.
— Так ты только поэтому был против контракта с ней? — прищурился Годренс, пристально рассматривая друга, потом укоризненно буркнул: — Лукавишь, Рад. Это была не единственная причина. А сюрпризов, скорее всего, никаких не будет. Маркиза ведь не деревенская сиротка, выросшая без присмотра, как лопух. В нее вложено столько усилий ее родителей и воспитателей, что чувство долга и справедливости в ней намного сильнее, чем присущий всем людям здоровый эгоизм и самозащита. Ты и сам помнишь, кроме нее, никто ничего не попросил для родни, хотя у всех есть дома какие-то беды. Не хмурься, я и сам знаю, что девушки не забыли про свои семьи, просто отложили на будущее.
— Тогда я спокоен, — гибко поднялся со стула граф и тотчас разъяренно зашипел, опущенный на место воздушной лианой. — Год! Что за шутки?
— Это не шутки, а вынужденная необходимость. Иначе мы так никогда и не доведем этот разговор до конца. Ради шутки я не стал бы тратить энергию. Я вместе с тобой отвечаю за безопасность кадеток, а как мне, скажи, это делать, если у девушек в душах шторма и грозы? Сегодня она плакала… Бетрисса вызвала воспитанницу на откровенный разговор, заметила, что с ней неладно. Вот в тот момент я с изумлением узнал про какую-то монетку и сразу вспомнил, а не та ли это, из которой я по твоей просьбе сделал амулет поиска с прядью волос в тайничке? Тогда я беспрекословно принял твои пояснения, хотя и с некоторым сомнением, но теперь подозреваю, что меня провели, как деревенского пастушка. И начинаю думать, не пора ли сообщить обо всем ее величеству. Иначе, боюсь, позже она не поверит, что я не действовал заодно с тобой.
— Ты все понимаешь не так, — помолчав, сухо возразил граф, — но ничего объяснять я не буду. Пока не могу. И не смей беспокоить подобными предположениями королеву, она и так извелась от тревоги за мальчишек. А сейчас лучше скажи, почему песни маркизы так действуют на людей?
— Разлом, — хмуро пояснил Годренс. — Первая волна была так сильна, что накрыла всех. Кого сильнее, кого слабее — сейчас неизвестно. Именно тогда на континенте появились выпни и полуденницы, русалки, мавки и древни. Ну и, разумеется, маги всех мастей, от магистров плато до оборотней, леших и ведьм. Впрочем, это ты и сам знаешь. Так вот, хотя основная волна прокатилась по континенту на юг, часть легкой энергии выбросило и через горные хребты. У всех, кто имел хоть крохотные способности к магии, этот поток вызвал всплеск совершенно непредсказуемых умений или отклонений. И теперь можно лишь гадать, от кого из предков Тэри досталась столетия дремавшая способность к чарующему голосу. Причем проявляется она, как я понял, исключительно в те моменты, когда у девушки соответственный настрой души. В прошлый раз она пела балладу о русалке, и рыдали все кадетки, даже у меня скребло на сердце, хотя я защищен амулетом учителя. Вот если бы я мог спросить у него, возможно, знал бы больше, но ты же не позволишь к нему обратиться?
— Как будто сам не знаешь, — хмуро блеснул золотом глаз тайный советник. — Враги королевы и из-за одного тебя изошли на яд, не устают вопить про указ, запрещающий на полуострове магию, пророчат и королевству и королеве страшные кары за его нарушение. А маги плато, насколько я знаю, тайком ничего делать не будут, им нужно всеобщее признание их полезности и безопасности. Нет, сейчас это невозможно, Зантария не вынесет новых нападок и обвинений в нарушении традиций, она и так измучена последними событиями.
— Поверь, я хорошо это понимаю, — убирая с друга лиану, с досадой буркнул дроу, — но своего мнения не изменю. Ты мог бы сберечь мои усилия и еще три месяца назад рассказать правду, ведь я тебя никогда не предам.
— Знаю и очень ценю. Но прости, Год… я хотел разобраться сам.
— И как, разобрался?
— Думаю, да, — безразлично кивнул Дирард и спокойно вышел из палатки.
Маг проводил его насмешливым взглядом и задумался. Поверить равнодушию друга он и не подумал, и не только собственная проницательность была тому виной. Грел запястье накалом чужих эмоций подаренный учителем амулет ментальной защиты, сделанный в виде простенького браслета. Жаль только, возможности различать, какие именно это были эмоции, амулет не имел.
Крохотный колокольчик, предупреждающий о приходе гостей, еще не отзвенел, а над Годренсом уже навис граф Шаграйн. И ни в его взгляде, ни на недавно бесстрастном лице больше не было и следа равнодушия.