— Будь здоров, — сказал я, — и не спеши напиваться.
Пит игнорировал мой совет. Он был воспитан лучше меня и хорошо это знал. Наш официант стоял у кассы, трепался с кассиром. Делать им было нечего — народу в баре было полтора человека. Похоже, официант услышал нас и кивнул в нашу сторону. Оба они вдоволь попялились на нас, потом кассир вышел из-за стойки и направился к нашему столику.
— Линяй, Пит, — тихо сказал я.
Он оглянулся и нырнул в саквояж, а я немедленно задернул “молнию”. Кассир подошел и оперся о столик, раскорячившись, словно над унитазом.
— Извините, приятель, — заявил он категоричным тоном, — но кота вам придется унести.
— Какого кота?
— Того самого, что пил из этого блюдца.
— Я не видел никакого кота.
Он нагнулся, посмотрел под столиком.
— Вы спрятали его в саквояж, — обвинил он.
— В саквояж? Кота? — удивился я. — Это какая-то метафора, друг мой?
— Что? Я и слова-то такого не знаю. У вас в саквояже кот. Откройте-ка “молнию”.
— А у вас есть ордер на обыск?
— Откуда? Бросьте дурачиться.
— Это вы дурака валяете: хотите осмотреть мой саквояж без ордера на обыск. Четвертую поправку[5] никто не отменял. Мы заплатили и будьте любезны, передайте официанту, чтобы он принес еще раз то же самое — или принесите сами.
Он помялся.
— Браток, не подумай, что я имею что-то против тебя и потому пристаю. “Ни кошек, ни собак”, — так сказано в инструкции, что висит у кассы. Мы стараемся не ссориться с санитарным управлением.
— Тогда плохо ваше дело, — я поднял свой стакан. — Видите — след губной помады. Вам следует лучше следить за посудой и беречь здоровье клиентов.
— Я не вижу никакой помады.
— Большая часть ее уже стерлась. Но стакан можно отправить в санитарное управление, пусть они там посчитают микробов на нем.
— Вы инспектор? — спросил он со вздохом.
— Нет.
— Тогда мы сможем поладить. Я не буду соваться в ваш саквояж, а вы не станете жаловаться в управление. Идет? Если вы хотите выпить еще, подойдите к стойке и возьмите что угодно… домой. А здесь нельзя.
Он повернулся и пошел к своей кассе…
— А мы как раз собирались уходить, — сказал я, проходя мимо него.
— Надеюсь, я не очень вас огорчил?
— Ничуть. Но я хотел как-нибудь выпить здесь со своим конем. Теперь я передумал.
— Как угодно. О конях в инструкции не сказано. А скажите, ваш кот действительно пьет имбирный эль?
— Четвертая поправка, не забыли?
— Да я не хочу его видеть, просто мне интересно…
— Ну ладно… — сдался я. — Он любит эль с перцем, но если перца нет, пьет и так.
— Это испортит ему почки. А теперь посмотрите-ка сюда.
— На что?
— Нагнитесь ко мне. Взгляните на потолок. Видите зеркала? Я знал, что с вами кот, потому что видел его.
Я, согнувшись, смотрел на потолок. Тут и там среди декора поблескивали зеркала. Таким образом, кассир не сходя с места видел весь зал.
— Мы вынуждены так поступать, — сказал он, словно оправдываясь. — Люди натворят черт знает чего… если за ними не присматривать. Это плохой мир.
— Аминь, брат мой, — ответил я и вышел.
На улице я открыл саквояж и поманил Пита. Он охотно высунулся.
— Ты слышал, Пит, что сказал этот человек? Это плохой мир. Хуже некуда, если два друга не могут вместе выпить без того, чтобы их не выследили. Давай-ка покинем его.
— Сейчас?[6] — спросил Пит.
— Если ты настаиваешь… Если мы решимся, назад пути не будет.
— Сейчас!
— Принято единогласно. Осталось только перейти улицу.
Регистраторша Компании Взаимного Страхования была отличным образцом функционального дизайна. Помимо обтекаемых форм она могла похвастаться буферами величиной с радарную антенну каждый. При ней было и все прочее, что нужно для ее основного предназначения. Тут я напомнил себе, что она будет уже бабушкой, когда я проснусь, и объявил, что желаю видеть сейлзмена.[7]
— Садитесь, пожалуйста, — сказала она. — Я посмотрю, кто из наших служащих сейчас свободен…
Прежде, чем я успел присесть, она добавила:
— Наш мистер Пауэлл готов принять вас. Пройдите, пожалуйста, сюда…
Кабинет Нашего мистера Пауэлла внушал уверенность, что дела Компании идут как нельзя лучше. Он пожал мне руку, усадил меня, предложил сигару и попытался освободить от бремени саквояжа. Саквояж я не отдал.
— Итак, сэр, чем мы можем быть вам полезны?
— Мне нужен анабиоз.
Его брови взлетели вверх, жесты стали еще более предупредительными. Такому человеку можно было доверить все свое состояние.
— Очень мудрое решение, — почтительно сказал он. — Я и сам не прочь бы улечься в анабиоз, но… семейные обязанности, знаете ли.
Он подобрался.
— Наши клиенты, как правило, спешат. Если позволите, я не стану занимать ваше время рекламной болтовней… и провожу вас прямо на медицинский осмотр.
— Минутку…
— Да?
— Один вопрос. Можете ли вы погрузить в анабиоз кота?
Он удивился, потом огорчился.
— Вы насмехаетесь над нами.
Я открыл саквояж, и Пит высунул голову.
— Моя половина, прошу любить и жаловать. Итак, что вы ответите? Если “нет”, я обращусь в “Миссисипи”. Их контора находится в этом же здании, не так ли?
Он пришел в ужас.
— Мистер… О, простите, как ваше имя?
— Дэн Дэвис.
— Мистер Дэвис, когда человек обращается к нам, мы берем на себя все его заботы. Я не могу вам позволить пойти в “Миссисипи”.
— Каким же образом вы мне помешаете? Дзю-до?
— Ну, пожалуйста, не надо! — он выглядел ужасно огорченным. У нас порядочная фирма.
— Вы имеете в виду, что “Миссисипи” непорядочна?
— Я этого не говорил. Мистер Дэвис, позвольте вам объяснить…
— Попробуйте.
— …разницу. Возьмите и сравните образцы договоров — наши и “Миссисипи”. Обратитесь к адвокату, а еще лучше — к семантику. Вы узнаете, что предлагаем (и исполняем) мы и что обещают они. — Он быстро оглянулся. — Я не хотел говорить… Надеюсь, вы не будете ссылаться на меня… Они используют свои формулировки вместо общепринятых.
— Может быть, они оставляют клиенту хоть какую-то лазейку?
— Что? Дорогой мистер Дэвис, мы вкладываем средства клиентов в верные предприятия. Этого требует наш устав… а “Миссисипи” образует из них свой акционерный капитал.
— Может быть, и я куплю их акции… Вам не кажется, мистер Пауэлл, что мы даром теряем время? Примет ваша компания моего товарища? Или нет? Если нет, то я и так слишком у вас засиделся.
— Вы желаете, чтобы мы сохранили это создание живым при помощи гипотермии? И согласны заплатить за это?
— Я хочу, чтобы вы погрузили в анабиоз нас обоих. И не называйте его “этим созданием”. Его имя — Петроний.
— Простите. Я перефразирую свой вопрос. Вы готовы заплатить два взноса и вверить нам себя и э-э… Петрония?
— Да. Но не два взноса. Конечно, сколько-то я доплачу, но ведь можно запихать нас обоих в один гроб? Разве честно брать с кота, как с человека?
— Все это так необычно…
— Да, конечно. Но мы еще поговорим о цене, позднее… или я пойду в “Миссисипи”. А сейчас я хочу узнать, сможете вы сделать это или нет.
Он побарабанил по столу.
— Один момент… — он взял телефонную трубку. — Опал, соедините меня с доктором Берквистом.
Больше я ничего не услышал, — он врубил защитную систему. Минуту спустя он положил трубку и улыбнулся так, словно у него помер богатый дядюшка.
— Хорошие новости, сэр! Я вовремя вспомнил, что первые удачные опыты анабиоза делались именно на котах. Техника и методика для них хорошо отработана. Вашего кота можно поместить в Морскую Исследовательскую Лабораторию в Аннаполисе. Некоторые животные уже двадцать лет лежат в гипотермическом сне и ничего, живы.
— А я думал, что МИЛ уничтожили, когда бомбили Вашингтон.
— Только наземные сооружения, сэр, но не подземные этажи. Совершеннейшая техника сохраняет животных долгие годы, они живы, не изменились и не состарились. Вы уже надумали, сэр, в какой эпохе вам угодно проснуться? — вдруг перебил он сам себя.
— Хорошо, давайте обговорим и это…
Вопросов было всего четыре: во-первых, — сумма взноса; во-вторых, — когда меня разбудить; в-третьих, — куда вложить мои деньги и в-четвертых, — что с ними делать, если я не проснусь.
Я выбрал 2000 год — приятная круглая дата, до которой оставалось всего тридцать лет. Я боялся утратить чувство времени, если просплю дольше. За те тридцать лет, что я прожил, событий хватало: две большие войны и дюжина маленьких, падение тоталитаризма, Великая Паника, искусственные спутники, переход на атомную энергетику… Однако, чем бы меня не встретил 2000 год, я знал, что проспи я меньше, у Белл не будет времени обзавестись шикарным комплектом морщин.
Потом мы обсудили, куда лучше вложить мои деньги. Мне не хотелось вкладывать их в государственные облигации — инфляция могла обратить их в прах. Я решил оставить свой пай в “Горничных, Инкорпорейтид”, а наличные поместить в перспективные отрасли. Одной из них я считал автоматику. Кроме того, часть денег я вложил в акции некой санфранцискской фирмы, производящей удобрения. Они экспериментировали с дрожжевыми культурами и съедобными водорослями. С каждым годом все больше людей покупали такую пищу, а мясо, похоже, дешеветь не собиралось. Остальные деньги я вложил в фонд Компании Взаимного Страхования.
Теперь предстояло решить, что делать с деньгами, если я умру во сне. Компания уверяла, что мои шансы — семь к десяти и была готова заключить пари на благополучный исход. Шансы были неравны и мне, конечно, не хотелось выигрывать. Риск — элемент любого честного бизнеса (только шулера талдычат о равных шансах), а страхование — риск узаконенный. Даже Ллойд — фирма старейшая и известнейшая — готова заключить любое крупное пари. Но не надейтесь на выигрыш — кто-то ведь должен платить портному Нашего мистера Пауэлла.
Я распорядился, чтобы в случае моей смерти все до цента отошло в фонд Компании… за что мистер Пауэлл чуть меня не расцеловал и рассыпался в уверениях, что семь из десяти — чудесный процент. Вложив деньги в Компанию, я автоматически стал сонаследником всех прочих клиентов (если я выживу, а они умрут). Это было что-то вроде русской рулетки,[8] с которой компания, естественно, стригла проценты. Кроме того, это позволяло мне остаться при своих, если прогорят остальные вложения. Мистер Пауэлл любил меня, как крупье любит чудаков, ставящих на зеро. Приведя в порядок мои дела, мы занялись Питом и сошлись на 15 % обычного взноса. Для Пита составили отдельный контракт.
Оставалось получить разрешение суда и пройти медицинское освидетельствование. За здоровье свое я не беспокоился — теперь Компания будет спасать меня даже на последней стадии чумы, а вот судейские могли тянуть и тянуть.
Но беспокоился я напрасно. У Нашего мистера Пауэлла наготове были все документы, общим числом девятнадцать штук. Я их подписывал, пока не свело пальцы, потом посыльный унес их куда-то, а я отправился на обследование. Судью я так и не увидел.
Обследование было самым обычным, если не считать того, что под конец доктор посмотрел мне в глаза и спросил:
— Сынок, давно у тебя запой?
— Запой?
— Запой.
— Отчего вы так думаете, доктор? Я не пьянее вас, — и в доказательство довольно четко отмолотил скороговорку.
— Брось придуряться и отвечай мне прямо.
— Ну… недели две, пожалуй. Или чуть дольше.
— И, конечно, в силу особых причин? А раньше это с тобой часто бывало?
— Честно говоря, ни разу. Видите ли… — и я стал рассказывать, что со мною сделали Белл и Майлз и почему я решился лечь в анабиоз.
Он положил мне руку на плечо.
— Ради бога, не надо. Я не психиатр и у меня тоже хватает проблем. Меня интересует одно: встанет твое сердце, когда тебя охладят до четырех градусов или нет. Вот и все. И мне наплевать, отчего ты ложишься в анабиоз. Одним дураком меньше, если хочешь знать мое мнение. Но остатки профессиональной чести мешают мне санкционировать анабиоз человека, одурманенного алкоголем. Повернись кругом.
— Что?
— Повернись кругом. Я кольну тебя в левую ягодицу.
Я повернулся — он кольнул. Пока я растирал инфильтрат, он продолжал:
— Теперь выпей вот это. Через двадцать минут у тебя первый раз за весь месяц будет ясная голова. Итак, если у тебя есть капля разума (в чем я сильно сомневаюсь), ты сможешь подумать и решить, что лучше: бежать от неприятностей или встречать их как подобает настоящему мужчине.
Я выпил лекарство.
— Вот и все. Можешь одеваться. Документы твои я подпишу, но помни — я могу наложить запрет даже в последнюю минуту. Ли капли алкоголя, легкий ужин и никакого завтрака. Завтра в полдень я снова осмотрю тебя.
Он отвернулся, даже не попрощавшись. Я оделся и вышел. Внутри все болело, словно огромный нарыв. Мистер Пауэлл уже приготовил мой комплект документов. Когда я взял его, он сказал:
— Можете оставить их у нас и взять завтра в полдень. Этот комплект отправится с вами в будущее.
— А другие?
— Один мы оставим себе, другой направим в суд, третий, после того, как заснете, — в пещеры Карлсбадского Архива. Кстати, доктор сказал вам о диете?
— Конечно, — сердито сказал я, перебирая документы.
Пауэлл потянулся за бумагами:
— Я возьму их с собой, на случай, если захочу что-нибудь изменить.
— Вам не кажется, дорогой мистер Дэвис, что вносить изменения уже поздно.
— Не давите мне на психику. Я успею внести любые изменения, если приду пораньше.
Я открыл саквояж и засунул бумаги в боковое отделение рядом с Питом. Я часто хранил там важные бумаги. Конечно, это не Карлсбадский Архив, но тоже вполне надежное вместилище. Всякого, кто сунется туда, Пит встретит зубами и когтями.
II
Машина дождалась меня там, где я вчера ее оставлял — на стоянке в углу Першинг-сквер. Я бросил в счетчик несколько монет, выпустил Пита на сиденье, вывел машину через западный проезд и расслабился.
Попытался расслабиться. Для ручного управления движение в Лос-Анджелесе слишком интенсивно, а автоматическому я не доверял. Мне давно хотелось перебрать машину по винтику и сделать ее по-настоящему безопасной. Проехав Уэстерн-авеню, я перешел на ручное управление. Я был раздражен и хотел выпить по этому поводу.
— Вижу оазис. Пит.
— Блуррр?
— Полный вперед!
Лос-Анджелесу не грозит интервенция — захватчики просто не найдут места для стоянки. Высматривая, где бы поставить машину, я вспомнил, что доктор не велел мне пить.
Я заочно объяснил ему, что он может сделать со своими советами.
Удивительно, если он почти через сутки сможет определить, пил я или нет. Конечно, я мог бы обмануть его дюжиной способов, но это было не в моих правилах.
А ведь он был совершенно прав, черт возьми, когда не хотел подписывать мои бумаги. Похоже, я только и ищу случая сыграть втемную.
Пора было складывать пожитки.
— Сейчас? — спросил Пит.
— Чуть попозже. Сперва зайдем, перекусим.
И тут я осознал, что пить мне не хочется. Мне хотелось поесть и выспаться. Док не обманул — я был абсолютно трезв и чувствовал себя лучше, чем когда-либо раньше. Наверное, подействовало лекарство. Мы зашли в ресторан. Себе я заказал цыпленка, а Питу — полфунта ветчины и немного молока, после чего выпустил его поразмяться. Здесь нам было хорошо и Питу не надо было прятаться.
Через полчаса я забрался в машину, почесал Пита под челюстью и закурил, предоставив ей самой выбираться со стоянки.
“Друг мой Дэн, — подумал я, — а ведь док совершенно прав. Ты пытался утонуть в бутылке и что же вышло? Голова в горлышко пролезла, а вот плечи — застряли. Сейчас ты сыт, спокоен, тебе хорошо — первый раз за всю неделю. Чего же тебе еще? А может быть док прав и насчет анабиоза? Что ты — дитя малое? Разве у тебя не хватит мужества пережить неприятности? Зачем ты идешь на это? Только ради новых впечатлений? Или ты просто бежишь от себя самого, ползешь назад, в материнское лоно?”