На карте путешествий Рэсси была морская впадина с кладбищем кораблей. Сотни лет назад моряки прозвали это место Мысом — из-за коварной скалы, выступавшей из воды: здесь всегда свирепствовали штормы. Те, кого победил Мыс, покоились на дне. Мачты и трубы, заросшие водорослями, облепленные ракушками, торчали из песчаных дюн.
Спускаясь на глубину, Рэсси обычно чуть-чуть раздувался, становился похожим на толстого китенка. Даже там, где стальную подлодку могла сплющить тяжесть воды, Рэсси плыл спокойно, как брошенное на дно яйцо: его дельфинья шкура, подобно яичной скорлупе, понемножку пропускала воду, уравновешивая разницу давлений. Здесь надо было работать особенно четко, потому что гонцы-дельфины не могли долго задерживаться на глубине.
Кладолаз, разгребая песок, залез в древний корабль, но не нашел ничего нужного для себя, вернее, для своих хозяев. Потом он проник в пароход и, осмотрев каюты, коридоры, палубы, выбрался наружу через трубу.
В зеленом сумраке высоко над собой Рэсси увидел нового преследователя. Прилепившись присосками к отвесной скале, над затонувшим пароходом висел плоский диск. И хотя Рэсси находился значительно ниже, в непроглядно-черной глубине, он, ощупав диск сигналами, установил, что выпуклые глаза иллюминаторов, экраны и чувствительная электроника спокойно различают его силуэт среди кораблей. Рэсси мгновенно представил схему дна океана, разделив ее двумя линиями — своей жизни и смерти. Так обучал его когда-то Громов: в поединке с электронной машиной Рэсси всегда воссоздавал в памяти образец задания, и четкие линии жизни и смерти были границей его действий.
На этот раз они пролегали слишком близко, как ни хитрил Рэсси. Плоский диск, вращаясь, опускался за ним в глубину, катил на ребре по узкой расщелине, стремительно скользил в плотных слоях воды, ни на минуту не, теряя из виду пловца. Казалось, диск предугадывает действия Рэсси-Индекса, заранее рассчитав его и свою линии жизни. И в этой бесшумной дуэли две линии внутри механизмов Рэсси постепенно сближались, стремясь перечеркнуть одна другую.
Он выбрал единственно правильное решение: помчался к солнечному свету, в прозрачные воды, и, разрезая носом волну, предельно набирая скорость, выпустил из спины и развернул серебристые крылья. В тот момент, когда Рэсси взлетел над волнами и, изменив направление, подобно колибри «синяя борода», устремился ввысь хвостом вперед, его электрическая память Зафиксировала полную победу: внутри схем две линии, задрожав, резко разъединились, и сверкающая струя жизни вынесла Рэсси в солнечное небо.
А в крутящемся диске, блеснувшем далеко внизу, командир удивленно воскликнул: «Вот это игрок!..»
Но Рэсси не слышал восхищенного возгласа. Он летел над океаном, искал своих партнеров…
Только теперь, когда быстроходный пловец неожиданно взлетел и тем спас себя, командир подводного диска оценил по достоинству конструкцию профессора Громова. Что это был исчезнувший Рэсси, он не сомневался: Громов, получив от диспетчера Океана фотографии, сразу признал подводного кладолаза. Командир знал также, что Рэсси — неуловимая машина и обладает свободой действий. Но, пускаясь в погоню за Рэсси, командир не мог себе представить, что он не только не застигнет кладолаза на месте преступления, но даже не сумеет его догнать в быстроходном диске. А без точных улик диспетчер Океана не имел права задержать морскую яхту «Альбатрос», сопровождавшую Рэсси.
Командир подводного диска сердился на новых владельцев Рэсси: «Испортить такую машину, пустить ее разыскивать затопленные сокровища… Мы тут бродим по дну морскому, изучаем океан… И вдруг какой-то лохматый Рэсси показывает, что можно обойтись на глубине без подлодок, дисков, скафандров. Значит, этот точный, бесстрашный пловец способен помочь глубинникам…»
… Диск неустанно следовал за Рэсси. Бесшумное круглое привидение катило за пловцом из моря в море. Рэсси приходилось часто включать аварийное управление, чтобы успеть выполнить задание и вовремя ускользнуть от преследователя. Любая машина с минуты рождения обречена на смерть: со временем она изнашивается. Рэсси никогда не решал задач о своем будущем: наоборот, сталкиваясь с трудностями, он работал изо всех сил. Его обостренные чувства были подчинены заданной цели: найти очередной затонувший корабль и избежать опасности. В этой сумасшедшей гонке отстали от яхты дельфины и акулы. Индекс сам доставлял на «Альбатрос» полные мешки. Капитан чертыхался и клял глубинную бестию, заставлявшую его мотаться по океану, но покорно следовал за Индексом, выполняя приказ фон Круга. Возле капитана маячила квадратная фигура Мика Урри.
Доктор фон Круг, изучая информацию своей вычислительной машины, рисуя на карте маршруты Индекса, догадывался, что за Индексом кто-то охотится; однако смелые действия модели доставляли доктору большое удовлетворение, потому что Индекс ускользал от преследователей и, как и предполагалось, приносил ему реальные доходы со дна морского.
«Как это я раньше не увидел, что машина гениальна! — размышлял фон Круг. — Теперь я могу сказать вслух: по своим способностям модель превзошла творца!..»
А творец Рэсси тоже изучал данные наблюдений, которые передавал командир плоского диска, и покачивал головой. Казалось, он удивлен хитростью кладолаза.
«Одна восьмая золотого запаса человечества, — вспоминал, морщась, Громов. — Сколько еще осталось? Сколько у меня времени? И что будет потом, когда истощатся подводные клады? Может быть, я наделил Рэсси слишком большой самостоятельностью?»
Профессор был очень расстроен: не таким представлял он будущее Рэсси. А теперь, когда Рэсси попал к фон Кругу, он просто становился опасным. Как бывает опасен для общества очень ловкий разбойник. И вот он, творец Рэсси, должен придумать для своего изобретения ограничители — Запрещающие Теоремы…
Есть ученые, которые доказывают то, чего не может и не должно быть в природе. Это важные для науки работы; они предупреждают: по такому-то пути идти нельзя, там — тупик. Но эти ученые не составляют Запрещающие Теоремы.
Запрещающие Теоремы предназначены для действующих машин. Они прекращают жизнь любого опасного механизма, и придумывает их тот ученый, который знает, как устроен взбунтовавшийся механизм.
Это была мучительная работа. В строках обычных уравнений, которые ежедневно писал на листах бумаги Громов, таилась немая угроза. И не только для Рэсси. Если досконально разработать Запрещающие Теоремы, то можно остановить все в мире машины. Профессор прекрасно понимал, какие рискованные расчеты делал. Но он надеялся спасти Рэсси, не разрушая его.
Диспетчера Космоса срочно вызывал диспетчер Океана. Остались включенными морские трассы и города, космодромы и орбитальные станции. Четыре океана, ближний и дальний космос слушали краткий диалог. Капитаны, космонавты, смотрители морей и планет понимали: раз один диспетчер просит совета другого, значит, кому-то требуется срочная помощь.
— Астронавт, извини, всего несколько секунд. Нужен совет. Прием.
— Понял тебя, Командор. Слушаю. Прием.
— Аст, скажи, что вы делаете, когда обрывается лаг, космонавт теряет связь с кораблем, улетает в открытый космос и надо его поймать?
Несколько секунд молчания.
— Рассчитать орбиту полета. Догнать потерпевшего аварию. Подхватить на лету… Ни в коем случае — во встречном полете: разобьется. Прием.
— Спасибо, Астронавт. Отбой!
Все, кто слышал краткий диалог, понимали, что речь идет о спасении чьей-то жизни.
И никто не догадался, что Командор выручает из беды редкую машину.
… — Сыроежкин, что ты так смотришь на меня? — Таратар, открыв журнал, выбирал, кого бы вызвать к доске. — Ты хочешь что-то сказать? — спросил математик Сергея.
Сыроежкин едва заметно кивнул головой.
— Хорошо, сегодня я тебя не спрошу. О геометрии Вселенной расскажет нам Виктор Смирнов.
Сережка с гордостью оглянулся на товарищей. Опыт удался! Он мысленно внушил Таратару, чтоб тот не вызывал его к доске!
Никто в классе пока не знал о новых экспериментах Сыроежкина. Мысленное внушение не требовало никаких слов. Сергей с утра не раскрывал еще рта. Зато от него исходили невидимые волны.
Для Макара Гусева, сидевшего впереди, Сергей выбрал опыт попроще.
«Гусак, дотронься до головы, — твердил он про себя, сверля взглядом широченную спину Макара. — Ну!»
Макар почесал пятерней затылок, обернулся к Сыроежкину, зевая, проговорил:
— Голова что-то трещит. Мыслей много, даже ко сну тянет. Сколько там до звонка, Сыроега?
Сергей, взглянув на часы, пять раз махнул рукой.
— Ты что, онемел? — глухим шепотом пробасил Макар. — Подскажи, если меня спросят.
Сыроежкин молча рассмеялся.
«Ха-ха, мыслей, говоришь, много. Это я тебе велел почесаться. Проверим еще раз. — И он уставился на Вовку Королькова. — Чихни-ка, Профессор».
Профессор чихнул, не отрываясь от тетради, в которой рисовал какие-то символы.
Теперь Сыроежкин сосредоточил все внимание на Электронике. Это было очень важно. Он собирал свою волю, чтоб управлять не каким-то Макаром или Вовкой, а машинами. Он, один только он научился после долгих тренировок концентрировать волю. Электроник — слабак в этих вопросах и несчастный отличник, все делает одинаково хорошо. Иногда он, правда, приплясывает и напевает свое «бали-бали», отвлекаясь таким образом от неразрешимых для него вопросов. Ну да ладно, лишь бы не перегорел!
Электроник словно почувствовал сверлящий взгляд друга, поднял голову. По едва заметному движению губ Сыроежкина он прочитал безмолвный приказ: «Скажи что-нибудь умное…»
В эту минуту у доски мямлил Витька Смирнов, запутавшись в геометрии Вселенной. Электроник поднял руку.
— Мой ассистент хочет поправить отвечающего? — спросил Таратар.
— Да. — Электроник встал. — Как известно, — скрипуче сказал он, — не удар яблоком по голове заставил Ньютона догадаться о тяготении тел, а математически изученные им закономерности движения планет.
— Намек ясен? — спросил математик Смирнова, пряча улыбку в усы. — Надеюсь, ты разовьешь свою мысль, Электроник.
Ассистент учителя скрипучим голосом стал говорить о разных моделях Вселенной, и ребята в классе притихли, представляя, как они попадают в странные миры, а Сыроежкин тем временем не слушал Электроника: он концентрировал всю свою волю. Настала решающая минута его опыта: молнией своей мысли он был готов пробиться к далекому Рэсси…
«Рэсси, это я. Отвечай!» Луч его взгляда-мысли проник сквозь школьные стены, улетел во Вселенную, неся приказ пропавшему Рэсси.
И хотя от сильного напряжения в глазах изобретателя плыли огненные круги, он решил проверить управление на расстоянии. Остаток энергии можно было истратить на Электроника.
«А теперь скажи какую-нибудь глупость», — потребовал про себя Сыроежкин. Губы его чуть заметно зашевелились, и Электроник мгновенно угадал команду и умолк, запнувшись на полуслове.
— Ты не закончил свой рассказ, — сказал Таратар всезнающему ассистенту.
Электроник молчал, вытянувшись у доски. Таратар подошел к нему, тронул за плечо. Электроник словно окаменел.
Вдруг ассистент хрипло и внятно сказал, глядя в лицо учителю:
— Созови всех дельфинов, китов, акул…
— Каких… акул? — удивился Таратар.
Сыроежкин вскочил:
— Это не вам!.. Он говорит Рэсси!..
Сергей даже покраснел: неужели Рэсси его услышал, неужели он отозвался?
И, подтверждая «всемирное открытие» Сыроежкина,
Электроник внятно произнес:
— Спасайся с ними, Рэсси! Ты слышишь меня, Рэсси?
Ребята подбежали к доске, окружили Электроника:
— Рэсси? Где он? Неужели нашелся?!
Стекла очков Таратара победно сверкали; он не сердился за сорванный урок.
А Электроник стоял как вкопанный. Он совсем не радовался, что отозвался Рэсси. Он как будто даже побледнел.
— Что я наделал… — хрипло сказал Электроник. — Кажется, я погубил Рэсси. Он опять не отвечает…
Командир плоского диска, следуя за Рэсси, рассчитал, что кладолаз плывет в древний город. Оба они — преследователь и беглец — как будто привыкли друг к другу, но командир всякий раз удивлялся изобретательности механического пловца. Цена подобной игры равна особой величине — плате, когда один напрягает все силы, чтобы настичь жертву, а жертва, угадывая каждое движение преследователя, разрушает все его хитроумные планы.