И теперь Зейн оказался сверху, вскарабкавшись на него. В руках у него блестел короткий и тонкий, как игла, кинжал. По торчащему кончику рукояти Вельс узнал серебряную безделушку из причёски хозяина. У того было оружие… в волосах запрятанное…
- Их обычно убивал Хасан, - хрипло ответил Зейн на вопрос и тут же закашлялся.
Вельс почти не чувствовал боли в перерезанном горле, только утекающую из него жизнь и наползающую смерть.
- Тебе выпала большая честь, раб, – умереть от руки царевича.
Всё вокруг исчезало – даже боли не было. Вельс медленно тонул в зелёных глазах, смотрящих прямо на него, в сияющей яростью изумрудной мгле.
Умирать тяжело. Но эта смерть была всё же лучше, чем предыдущая…
========== Глава 3 ==========
Он плыл в зелёном мороке, и плыл, и плыл, и плыл, пока тот не начал сгущаться и темнеть и не превратился в черноту. Потом всё пропало, но через мгновение, хотя на деле могла пройти и вечность, звуки и ощущения опять вернулись.
Вельс лежал на чём-то жёстком, угловатом, остром, как будто на камнях. Рядом слышались голоса - всё тот же проклятый гортанный язык! Глупо было надеяться, что смерть перенесёт его в другое место. А было бы неплохо… Попасть бы домой…
Он открыл глаза: над ним было полутёмное розоватое небо в длинных лиловых облаках. И вместе с утренним светом на Вельса хлынули запахи и звуки во всей полноте, а на языке у него…
Вельс перевернулся, скорчился, и из горла полился поток грязной воды. Он кашлял до колющей боли под рёбрами, так, что его чуть не наизнанку вывернуло… Разговоры, которые он недавно слышал, стихли, а потом послышались испуганные вопли и топот нескольких пар убегающих ног.
Он сел и осмотрелся. Тело немного ныло, голова была мутноватая, но для недавнего мертвеца он чувствовал себя вполне сносно.
Находился он под городской стеной, на узкой каменистой отмели, которую намыла грязная река, вытекавшая из-под специально устроенной арки в стене. Какие-то бедняки, видимо, промышляли тем, что вылавливали из воды всякий хлам, надеясь отыскать там что-то ценное. Вот, например, мешок, из которого они вытащили его самого, - отличные куски кожи. Могут сгодиться на обувь или сёдла… Или же можно продать их в городе.
Вельс встал сначала на четвереньки, потом и на ноги. Его слегка шатало, но идти он мог. Куда вот только идти? Да ещё в таком виде. На нём не было никакой одежды, но – Вельс ощупал шею – и ошейник раба тоже пропал. Шрама от удара кинжалом там тоже не было, по крайней мере, на ощупь. В прошлый раз от раны на животе осталась только белая полоска незагоревшей кожи, через неделю скрылась и она.
Вельс почесал спину между лопатками: рубцы от кнута тоже исчезли. Но это оказалось слабым утешением – из-за проклятого мальчишки он потерял ещё одну драгоценную жизнь! Чтоб он сдох, тощий похотливый ублюдок! Ему показалось, что тот называл себя царевичем, но не был уверен, что это не послышалось ему. Ничего, он всё выяснит… Вот доберётся до города и выяснит!
Только в чём же ему добраться? Не идти же голым. Вельс стал озираться по сторонам в поисках хоть чего-нибудь, чем можно было прикрыться. Неподалёку была свалена куча каких-то мокрых тряпок – видимо, улов нищих, которые вытащили его из воды. Скривившись от отвращения, Вельс начал в них рыться.
Силу и решимость придавала мысль о коварной твари, из-за которой он тут оказался. Кинжал в причёске – это ж надо додуматься! Вот ведь змеёныш! Он ещё полюбуется, как дрянного мальчишку погонят по городу с позором, или как он там рассказывал… Камнями забросают? Тоже неплохо.
Только вот как быть с кольцом? Гадёныш к нему прикасался, он может знать, где оно находится, или же привести к нему. Может, рано забивать его камнями… Надо подумать. Надо поесть, поспать и подумать.
<center>***</center>
Через две с лишним недели после того, как она купила северного варвара, загадочная госпожа снова появилась на невольничьем рынке. Торговцы вытаскивали в первые ряды самых высоких и крупных рабов, зная вкус покупательницы. Они, конечно, подозревали, что за этими покупками могло скрываться что-то недоброе, но какая разница? За невольников она платит хорошо, почти не торгуясь, а там уж её дело, что она с ними делает… Вон, говорят, ванны из молока ослиц и крови юных девственниц помогают сохранению красоты и молодости. А вдруг мужчины тоже подходят, пусть и не девственники?
Стройная и высокая покупательница, пожалуй, очень высокая для женщины, неторопливо переходила от одного помоста к другому. Сегодня на ней было покрывало густого тёмно-красного цвета, фиолетовые шаровары и фиолетовая же вуаль сверху.
Покупательница остановилась напротив мускулистого раба, который не только за ногу был прикован, как все остальные, но и руки у него были в кандалах. Тело и лицо раба украшали многочисленные шрамы. Один наискось проходил через весь лоб к скуле, задевая глаз, из-за чего тот был странным образом перекошен. Покупательница помедлила, посмотрела внимательно на лицо невольника, но потом всё же развернулась и отошла. Видно, уродство не понравилось.
Вельс наблюдал за её перемещениями с небольшого расстояния. В рыночной толчее легко было оставаться незамеченным, а самому всё видеть.
Последние две недели он приходил сюда каждый день и крутился меж помостами, надеясь увидеть в толпе ту самую покупательницу, царевича Зейна. Теперь он знал, кем был мерзкий мальчишка, купивший его. Вызнать это не составило труда, гораздо труднее было устроиться в городе, придя туда замотанным в отвратительнейшие тряпки и не имея кроме них ничего. Для начала пришлось ограбить какого-то бедолагу, но потом дела пошли на лад. Вельс, благодаря высокому росту и крепкому сложению, нашёл себе работу в курильне опиума. Оттуда редко кто мог уйти своими ногами. Хозяин заведения платил ему за то, чтобы он вышвыривал неугодных или безденежных клиентов, а их родственники – за то, что он помогал дотащить блудных сыновей, мужей и отцов до дома. Поблизости находились маленькие грязные бани (такие бани в странах франков назывались публичным домом), Вельс иногда и там подрабатывал. Зачастую разбушевавшимся посетителям достаточно было взглянуть на светловолосого варвара, чтобы отпала всякая охота бесчинствовать.
У своего нанимателя Вельс расспросил, что он знал о царевиче Зейне. Тот рассказал, но не много. Царевич был младшим из трёх сыновей. Старшему, наследнику Хангиру, было уже за тридцать, среднему – около двадцати пяти. Зейну было девятнадцать, и он был любимцем отца, осыпавшего его подарками и выполнявшего любую прихоть. По рассказам, услышанным от местных жителей, Вельс знал, что слепой любовью отца Зейн был обязан своей матери: шаху Захабу было уже более пятидесяти лет, когда он женился на шестнадцатилетней красавице, наследнице трона Ситии.
Вельс, как в Ситии побывавший (немногие мужчины могли бы этим похвастаться до недавнего похода шаха), знал, что никакого там трона не было, и королев не было, а была верховная жрица. Та ещё тварь!.. Наследницей называли, вероятнее всего, её дочь. Брак был заключён, чтобы скрепить перемирие между двумя государствами – Ситией и Дарази.
Шах, разумеется, влюбился в молодую ситийку до беспамятства и дал её титул любимой жены (отняв его у матери среднего сына, Казвина). Новая жена отказалась войти в гарем и жила в построённом для неё загородном дворце. Её сын находился все эти годы при ней, приехав в столицу лишь после смерти матери три года назад. «Быстро же нашёл тут себе развлечение!» - зло думал про себя Вельс, собирая сплетни и слухи, насколько знание языка ему позволяло.
В эти недели, чтобы не терять на рынке времени зря, Вельс старался расширять своё знание местного наречия, особенно налегая на бранные выражения: готовился к встрече с Зейном. Тот не показывался.
Из подслушанного ещё раньше разговора надсмотрщиков Вельс знал, что покупательница приходит на рынок раз в две или три недели. Правда, в тот раз она за северным варваром быстро прибежала, недели не прошло… «Видно, под хвостом ему пекло, щенку паршивому!» - не переставал ругаться Вельс, стоило ему вспомнить о юном царевиче, отнявшем у него жизнь ни за что ни про что и с которым он… Нашёл, что вспомнить, даже думать не смей!
Вельс, отработав в курильне всю ночь чуть не до зари, ложился спать, а после полудня приходил на рынок, надеясь застать там Зейна. Наконец, удача ему улыбнулась. Царевич пришёл, всё так же в сопровождении стражников. Одежда на нём была другой, но Вельс узнал его по росту и по лёгкой красивой походке, не столько танцующей, сколько крадущейся. Уж он-то знал, что под покрывалом скрывается не томная красавица, а настоящее исчадье ада, бешеный зверёныш.
В лесах его родины водилось много зверей, но ни одного охотники так не боялись, как рыси. Она страшнее и волка, и медведя. Зверьё, если не сильно оголодавшее, не в гоне и не обороняющее детёнышей, на человека обычно не нападало, наоборот, сторонилось и старалось уйти в чащу. А вот рысь, огромная дикая кошка, набрасывалась. Страсть у неё была – убить, растерзать! И нападала обычно из засады: сидела на ветвях дерева, невидимая в своей пятнистой шкуре, и обрушивалась на человека сзади, вонзаясь когтями так, что даже если и было кому помочь, то всё равно не оторвать было рысь от её жертвы. Вот и младший царевич Вельсу рысь напоминал: коварную, опасную, смертоносно быструю…
Вельс пристроился сбоку от охранников Зейна и вместе с ними остановился у ещё одного помоста, где царевич засмотрелся на двух коренастых рабов, то ли очень похожих братьев, то ли вообще близнецов. Засмотрелся, но прошёл мимо, а Вельс всё ближе к нему подбирался. Наконец, когда мальчишка начал присматриваться к ещё одному рабу, Вельс ловко обогнул стражников, так что они даже и не заметили, и громко произнёс над ухом Зейна:
- Купи меня! Не пожалеешь! – и тихонько добавил шёпотом: - Царевич…
Тот отшатнулся, даже руками зашарил по боку, словно оружие искал: если бы кто на него смотрел сейчас, сразу бы мужчину по этому движению распознал. Жаль, что под плотно вуалью глаз не было видно, Вельс бы дорого отдал, чтобы посмотреть на выражение лица Зейна.
Стражник бросился к Вельсу и схватил его за руку.
- Закричать? – спросил тот, не сводя глаз с царевича.
Тот помедлил секунду, словно не сразу сообразив, а потом махнул рукой, подав стражнику знак. Вельса тут же отпустили. Зейн смотрел на варвара и не шевелился, и из-под покрывала ни одного звука не долетало. Но Вельс чем угодно поклясться мог, что юноша напуган: и тем, что объявился тот, кто знает его самые страшные тайны, и тем, что ожил убитый им раб.
- Что?.. – прошелестело из-под покрывала. – Что тебе нужно? Убить меня?!
- Ещё раз попасть во дворец. Веди!
- Я не могу… Зачем?
- Веди! – повторил Вельс с угрозой в голосе.
Он только на то и рассчитывал, что царевич в первые минуты растеряется и станет слушаться. Зейн наверняка был не из пугливых, но воскресший мертвец кого угодно мог привести в ужас.
Зейн развернулся и торопливо пошёл к выходу с рынка, не задавая больше никаких вопросов. Когда они дошли до занавешенных носилок и царевич начал усаживаться внутрь, Вельс забрался туда вслед за ним, надеясь, что рослые рабы смогут унести их двоих: отпускать от себя царевича он не собирался.
Как только занавеси опустились за ними, Зейн сорвал с себя покрывало. Он был бледен, а зелёные глазищи казались ещё больше прежнего.
- Кто ты? – прошептал он дрожащим голосом. – Злой дух?
- Нет, но я буду преследовать тебя не хуже злого духа за то, что ты сделал! – рявкнул Вельс в ответ.
Зейн, выбравшись из-под покрывала, скрывавшего обыкновенную мужскую одежду, скинул с себя вышитые туфельки с загнутыми носами и поменял их на низкие сапожки из мягкой кожи. При этом он ни на мгновение не отводил глаз от Вельса, словно боясь, что тот сейчас на него набросится.
- Мне надо найти во дворце одну вещь, - сказал ему северянин. – Ты мне поможешь. А не поможешь – сильно пожалеешь. И я не буду тебя убивать: для такого как ты позор хуже смерти.
Царевич ничего не говорил, как язык проглотил. Вельс радовался: значит, не пришёл ещё в себя. Пока поганец в растерянности, надо действовать.
Какое-то время Зейн просто ошалело таращился на недавнего раба, а потом, словно опомнившись, вытащил из-под подушек тонкую тряпочку и флакончик с маслом и начал оттирать краску с глаз. Потом он выудил откуда-то маленькую бархатную шапочку, украшенную пёстрым соколиным пером, и надел на голову. Вельс внимательно посмотрел на его причёску – оценить, не могло ли в ней опять оружие прятаться. Пепельные волосы были сплетены в короткую толстую косу, украшенную подозрительными побрякушками.
Едва Зейн успел переодеться в полагающуюся царевичу одежду, как паланкин остановился и снаружи послышались голоса. Вельс выглянул наружу: они уже добрались до одних из тридцати ворот в стене, окружающей дворец, его павильоны и сады. На воротах вопросов не возникло: стоило только царевичу показать своё лицо, как их тут же пропустили внутрь. Стражники лишь спросили, кто такой Вельс. Юноша растерялся на секунду, но быстро придумал, что сказать:
- Это иноземный лекарь.
Больше им вопросов не задавали. Покои Зейна находились поблизости от этого входа, и через минуту паланкин остановился возле деревянной двери, покрытой золочёной резьбой. Там их встретил дородный господин, разряженный в пышные и пёстрые одежды, и перегородил проход:
- Что за гостя вы привели, царевич? – спросил он густым басом.
- Это иноземный лекарь, - повторил Зейн свою отговорку.
Придворный всплеснул руками:
- Разве вам нездоровится? Тогда надо пригласить почтенного Генгиза! Этот грязный чужеземец недостоин вас касаться!
Зейн бросил отчаянный взгляд на стоявшего рядом Вельса, словно надеясь, что тот придёт ему на помощь, но, не услышав ни слова, выдохнул и сказал:
- Для кошек.
- Простите, царевич?
- Это лекарь для кошек. Для моих кошек, - на этот раз у Зейна получилось соврать увереннее. – Дайте дорогу!
Придворный попятился, увидев, что царевич злится: гнева Зейна здесь, наверное, боялись. Они вошли внутрь, и царевич быстрым шагом пошёл через покои. Комнаты открывались одна другой краше, светлее, изысканнее. Наконец они вошли в комнату, где было на удивление мало ковров и подушек, зато на тех немногочисленных, что здесь были, сидели и лежали кошки. Вельс быстро их пересчитал: шесть штук. Кошки были не те мохнатые и курносые комки шерсти, что ценились в этой стране больше всего, а гладенькие, стройные, грациозные животные, похожие на самого хозяина. Вид у кошек был довольный, ленивый и холёный. На больных они не были похожи.
Видимо, для того, чтобы животные не разбегались по всем комнатам, здесь были поставлены настоящие деревянные двери, а не обычные в этих краях плотные занавеси, их заменявшие. Царевич захлопнул тяжёлую створку сразу, как они вошли, и сдавленно произнёс побледневшими губами:
- Что тебе нужно от меня, демон?
Вельс вместо ответа подошёл вплотную к Зейну, скинул с него шапку и начал выдёргивать украшения из причёски. Мальчишка взвыл от боли, когда грубые пальцы особенно неловко потянули его за волосы. И не только взвыл – ещё и по руке Вельса ударил. Тот в ответ хлестнул его по щеке – наотмашь, с силой. Давно ему хотелось.
Мальчишка от удара на пол упал, но даже не вскрикнул, только зубы сжал и прищурился зло.
- Я тебя ещё раз убью! И прикажу сжечь! А пепел разбросать!
- Всё равно к тебе вернусь, - с угрозой в голосе пообещал Вельс. – Нет, не к тебе, сразу по всем площадям и улицам кричать начну, зачем ты рабов покупаешь.
Вельс обманывал: если тело сжечь, он бы не ожил, но сейчас единственное, на что он надеялся – запугать мальчишку хорошенько. То поднялся с пола, тряхнул распущенными волосами, упавшими до середины спины, и прошипел:
- Что ж тогда оружие ищешь, раз всё равно вернёшься?
- Думаешь, умирать приятно?
- Тогда я прикажу тебя в темницу бросить, и будешь там от голода и жажды вечно мучиться!
Хитрый бесёнок, ишь что выдумал!..
- У меня колдовство и посильнее воскрешения имеется, - заявил Вельс, - только попробуй что-нибудь выкинуть, я тебя выдам, и погонят тебя через весь город…