...В затемненной плотными шторами комнате серый сумрак, тишина. Только старинные, пережившие людские поколения стенные часы все так же четко, как и десятки лет назад, отсчитывают время. По обе стороны от них тускло поблескивают оклады икон — дань моде. Впрочем, не только капризная мода толкнула хозяина комнаты на приобретение этих икон: при случае их можно выгодно сбыть за валюту. «Старина» теперь в цене, вот только отыскивать ее становится все труднее.
Славик Рачинский лежит на тахте, закрыв глаза. Изредка потирает виски — голова тяжелая, мысли тянутся извилистыми, рвущимися нитями.
«Настрой на небытие», — так, рисуясь даже перед самим собой, красиво определяет Славик это все чаще охватывающее его состояние.
Все окружающее — противно. Тупой тяжестью давит на сердце ощущение одиночества, опустошенности, жалости к себе...
«Разве может давить пустота?» — лениво виляет в сторону ниточка мысли. Славик пытается представить себе, как выглядят со стороны его глаза с застывшим в них выражением разочарования суетностью и пустотой жизни. «Девочки должны обращать внимание, этакая отрешенность должна притягивать».
Послушное воображение рисует яркие, до сладкого ужаса будоражащие картины. Жизнь — игра. Вот он бросается с моста. Мелькают ажурные переплетения ферм, бетонные быки. Отчаянно визжит Ниночка, только сейчас понявшая его исключительность. Но... тяжелые, маслянистые от нефти воды уже смыкаются над его головой...
Он спокойно выходит на бойкий перекресток под окнами Зиночки. Нет, лучше на улицу, где живет Нэлли. Рев мотора. Он физически ощущает удар в грудь тяжелого автобусного рыла. Слышит треск ломающихся костей, громкие крики прохожих, видит испуганное девичье лицо в распахнутом окне... Славик стонет и поворачивается на бок, прогоняя радостную мысль, что ничего этого нет и никогда не будет.
— Вот захочу — и будет, — бормочет он, стираясь придать голосу уверенное звучание.
Часы хрипло бьют один раз. Хватит волнующих дум. Хочется пить. Бутылка из-под коньяка, сиротливо поблескивающая на столе, пуста. Рачинский нехотя сползает с тахты и идет в ванную.
...Агния Николаевна сидит в гостиной, перелистывая телефонный справочник.
— Ты дома? — удивленно спрашивает она. — Я думала, ты в институте.
— Перебьются без меня, — мрачно говорит Славик. — Я болен.
— Боже! — восклицает Агния Николаевна. — Вызвать врача?
— Обойдусь. Мне звонили?
— Да. Два раза.
— Кто?
— Твои друзья, Славик, как и папины, не считают нужным называть себя. Голос был сиплый, как у заядлого курильщика или пьяницы. Я решила, что этот тип не может быть твоим другом и повесила трубку.
Недовольно передернув плечами, Славик уходит в ванную. Через несколько минут Агния Николаевна стучит ему:
— Я ухожу к Эльвирочке. Ты будешь дома?
— Я уеду на дачу. Мне нужно отдохнуть. Ключ дома?
— Дома, миленький. Отдыхай.
...Была приятная, красивая жизнь. Она почти не поблекла, когда, получив наконец диплом, Славик по папиной протекции устроился в его министерство.
Крах наступил неожиданно — Сергея Марианновича арестовали. Вскрылось, что этот респектабельный мужчина брал взятки, был замешан в валютных махинациях. И жена, и сын сразу вычеркнули его из своей жизни. Уже через полгода Агния Николаевна вновь вышла замуж, прельстив квартирой какого-то периферийного дельца. Но у дельца были и свои дети. Славику в новой семье места не нашлось. Загородная дача Сергея Марианновича, место пьяных оргий молодого Рачинского, была конфискована. Не стало внушительных папиных субсидий на рестораны, не стало автомашины — и модные молодые люди теперь едва кивали ему при встречах. В его понимании, не стало жизни...
— В это время Рачинский и уехал из Москвы. Утверждать, конечно, трудно, но, думаю, на неудовлетворенности жизнью и купил его «Оборотень», — закончил Климов.
— Да, экий гусь вырос. — Васильев протер очки, сердито крякнул. — Вот ты говорил, Алексей Петрович, что он писем ни от кого не получал. А может быть, получал? До востребования, например. Попробуй-ка проверить.
5
Вся оперативная группа была в сборе. Сидели, как обычно, в кабинете Климова, подводили итоги дня, намечали задачи на завтра. Алексей Петрович поставил и вопрос, предложенный полковником. Неожиданно для всех слово взял Колосков.
— У меня есть идея, — бойко начал он, но вдруг смутился, покраснел и менее уверенно продолжил: — У меня есть знакомая...
— Это хорошо, когда есть знакомые идеи, — ободряюще пробасил Евгений Гребенщиков. — Особенно полезно студентам — глядишь, поможет выплыть на экзамене по философии.
— Я же серьезно, — дернул плечом Саша. — Знаю я, как это на нашем почтамте делается. Там до десяти разных работниц к выдаче корреспонденции «до востребования» привлекаются. И среди них всякие есть. Вот недавно одну болтушку за сплетни обсуждали. Наговорила на хорошего человека, что у него три жены в разных городах, а оказалось, что это его сестры. Расскажи такой о Рачинском — всему городу раззвонит.
— Да тебе-то, Саша, откуда все это известно? — Гребенщиков снова не удержался от шутки: — Ты, что же, задания за сутки до их получения выполнять научился?
— Я же говорю, знакомая у меня есть — Галя Чернова. Работает она там и всех знает. Хорошая девушка, то есть, я хотел сказать — надежный товарищ. Комсомолка активная. В политехнический на заочное поступила. И знаете, как учится? На одни пятерки. Я думаю, она помочь сможет. Я уверен, что сможет. Я ручаюсь...
— Свидание у тебя, конечно, уже назначено? — спросил Климов.
— Нет еще. Вы же знаете, Алексей Петрович, что мы заканчиваем работу в разное время, заранее договориться нельзя. Но она не обижается. Понимает. Я ей звоню вечерами домой. У нее есть телефон.
— Ну что же, как исключение, на сегодняшнее свидание сходим вместе. Не возражаешь? — улыбнулся майор. — Тогда звони...
6
Операционный зал почтамта был уже закрыт для посетителей. Сотрудницы собирались расходиться по домам после не долгого, но бурного собрания. Стройная, красивая девушка с золотистыми косами, торопясь к выходу, нечаянно зацепилась сумочкой за угол стола, и к ногам шедшей за ней подруги, кружась в воздухе, опустился черно-белый лист — фотография молодого представительного мужчины.
— Ой, Галочка, кто это? — глаза спутницы загорелись любопытством.
— А что, хорош? — лукаво улыбнулась девушка. — Кстати, познакомилась я с ним здесь, это наш клиент.
Фотокарточка пошла по рукам. Галя внимательно прислушивалась к репликам сослуживиц.
— Галюша, а я его знаю, — к Черновой с фотокарточкой в руке подошла маленькая брюнетка с большими миндалевидными глазами. — Ты будь с ним осторожней, — шепнула она на ухо девушке.
— Пойдем, Ниночка, вместе. Расскажешь мне все-все. Мне так интересно. Ты же понимаешь...
Оживленно разговаривая, девушки прошли в городской сад, присели на скамейку под густой акацией.
— Лучше бы ты, Галя, с ним раззнакомилась, — посерьезнев, сказала Нина. — По-моему, он женат.
— Что ты, Ниночка? Откуда ты знаешь?
— Я познакомилась с ним перед майскими праздниками, в театре. Помнишь, мы с Майкой ходили на «Стряпуху»? Ну вот, места наши оказались рядом, и он весь вечер за мной страшно ухаживал. Так разливался, все уговаривал назначить свидание. Такой был внимательный, подлец, конфетами угощал, рассказывал, что научной работой занимается. Ну, в общем, встретились мы через день, в кино сходили, договорились, что май будем вместе праздновать. А накануне он пришел к нам на почту, я как раз сидела на «до востребования», Раечку подменяла. Еще тогда Лидка вернулась из Ленинграда, привезла мне кофточку, ту, синенькую с белой полоской, и косыночку синенькую. Я их первый раз надела, а он меня, видно, сразу не узнал, молча так сует паспорт и не смотрит, кому сует. Я тоже молчу. Ну, думаю, удивлю тебя. Посмотрела — ему письмо лежит. Ну, меня сразу в жар бросило, потом злость взяла.
— Почему же, Нина?
— Да письмо же от женщины, ясно. Из Верхнереченска. Почерк такой мелкий, кругленький. Конверт «Красной Москвой» пахнет. А вместо обратного адреса такая завитушечка. Я письмо бросила ему и говорю: «Это что, супруга вам пишет, Владик, или знакомая?» Тут он так зло на меня посмотрел, что у меня мурашки по спине побежали. «Извините», — говорит, и ушел. И больше при мне на почту не показывался и вообще, как в воду канул. Правда, и писем ему больше не приходило. Так что смотри, Галочка. Обманет он и тебя... Лучше брось его.
— Да у нас ничего серьезного и нет, — рассмеялась Галя. — Так, была внезапная симпатия. Ну, пойдем?
У выхода из сада девушки остановились, поболтали о последнем фильме и о новой юбке кассирши Марии Петровны и разошлись.
Так в опергруппе появились данные о том, что в Верхнереченске проживает человек, связь с которым Рачинский скрывал от окружающих. А поддерживал он эту связь почти до момента своего исчезновения. Климов считал, что нужно ехать в Верхнереченск.
7
Шифровка из Туркмении пришла утром двадцать восьмого июля. Начальник Кизыл-Дагского городского отделения КГБ коротко сообщал: «С двадцать шестого по двадцать девятое июня и повторно с первого по третье июля в гостинице «Дружба» проживал Рачинский Владислав Сергеевич, 1932 года рождения. Цель приезда — отпуск. Приезжал один. При выписке указал, что выбывает в г. Минск. Администратором гостиницы по присланной вами фотокарточке опознан».
Главная версия подтверждалась: Рачинский появился в приграничном районе. И появился под своей фамилией: значит, он уверен, что чекистам о нем ничего не известно. Но почему он приехал в Кизыл-Даг один? Где же Колчин?
На внеочередном докладе Климов предложил Ивану Сергеевичу направить в Кизыл-Даг лейтенанта Березкина — для тщательной проверки обстоятельств появления там вероятного преступника, и в Верхнереченск — Гребенщикова, для организации с помощью товарищей из местных органов КГБ поисков таинственного знакомого или знакомой Рачинского.
— Правильно ли посылать Березкина одного? — усомнился полковник Васильев. — Молод, хватит ли опыта?
— Я не питаю иллюзий найти Рачинского в Кизыл-Даге, Иван Сергеевич, — ответил Климов. — Не будет он так долго жить на виду вблизи границы, он же понимает, что этим может привлечь к себе внимание наших пограничников. Мне кажется (впрочем, это только предположение), что во время своей однодневной отлучки из гостиницы Рачинский либо сделал неудачную попытку уйти за кордон, либо осуществлял подготовку к переходу. Полагаю, что с помощью кизыл-дагских чекистов Березкин сумеет быстро и полно в этом разобраться.
— Добро. Давай мне на подпись командировки и пусть вылетают сегодня же. Да, насчет Минска. Думаю, это липа, но все-таки ориентируй белорусских товарищей. Рачинский не специально обученный шпион, вполне вероятно, что он может допустить ошибку.
1
Палящий зной затопил Кизыл-Даг, расплавленным свинцом разлился по тихим бело-зеленым улицам. За окном — мутное марево дрожащего от изнеможения воздуха. Редко-редко прорвется через пустыню измученный ветерок. Вобрав в себя по пути весь жар раскаленных песков, он не освежает, а обжигает кожу. Рубашка противно прилипла к телу. Николаю Березкину кажется, что и мозги его медленно плавятся и, смешиваясь с потом, капельками скатываются за шиворот. Непривычен, тяжек для сибиряка среднеазиатский климат. И все-таки Березкин отказывается от отдыха: надо спешить, в Долинске с нетерпением ждут вестей.
С завистью смотрит Николай на собеседников — сухощавого, с узким коричневым лицом начальника городского отделения КГБ майора Рагимова и его гостя, седоватого подполковника Осипова, заместителя начальника пограничного отряда. Они чувствуют себя вполне нормально. Рагимов даже при галстуке.
— Нет, нет, я уверен, в июле за кордон не могла уйти ни одна живая душа, — настаивает Осипов. — Зверь не проскочил, не то чтобы человек. Судите сами: наряды весь месяц были усиленные, и ни один не отметил ничего подозрительного. Контрольно-следовая полоса оставалась девственно нетронутой, даже кабаны в этакий жар из камышей не вылезали. Поступившие за это время сигналы от местного населения и медработников проверены, никаких данных о состоявшемся прорыве границы не получено. И учитывайте — вдоль всего рубежа протянулся второй заслон, медицинский.
— Медицинский? — удивленно переспросил Березкин.
— Да, Николай Иванович, медицинский. Разве вы не знаете? На сопредельной стороне отмечены заболевания холерой, налицо угроза эпидемии. Там, к сожалению, такое еще случается. Наше население об этом оповещено, и к границе сейчас на аркане никого не затащишь. Всем местным жителям и приезжающим в приграничную зону делаются прививки.
Березкин присвистнул. Да, в такой ситуации Рачинский вряд ли стал бы пытаться идти через границу. Скорее всего он бы поторопился уехать подальше отсюда. Однако обстоятельства его пребывания в Кизыл-Даге необходимо выяснить, они могут послужить ключом к дальнейшему розыску. И главное — Колчин. Был ли «Оборотень» здесь с Рачинским, верна ли основная версия — о намерении врагов вместе бежать за границу?
С просьбой помочь разобраться в этих вопросах и обратился лейтенант к собеседникам.
— Я остановлюсь в гостинице и, если не возражаете, работой среди ее персонала займусь сам, — предложил он. — Разумеется, я рассчитываю на предварительную консультацию ваших сотрудников, товарищ майор. Кстати, в каком номере жил Рачинский?
— В седьмом, — ответил Рагимов, — на первом этаже.
— А с кем вы о нем уже беседовали?
— Только с одним из дежурных администраторов — Расуловым. Но, к сожалению, опознав Рачинского, он ничего интересного о нем сообщить не смог.
— Понятно. К вам, товарищи, просьба: по возможности выяснить, не появлялся ли в городе Колчин, и собрать сведения о поведении Рачинского. Ходил же он куда-то, разговаривал с людьми. Помощников у вас здесь много, граница. И люди бдительнее: незнакомцы всегда привлекают внимание. Быть может, что-то и удастся узнать важное. Только прошу учитывать, что фотокарточка Колчина двадцатилетней давности. Конечно, узнать по ней человека трудно, но что-то в теперешнем облике преступника должно сохраниться с тех времен.
— Что ж, договорились, — резюмировал Осипов. — Обмен информацией — завтра утром. А в гостиницу, Николай Иванович, вас отвезут, машина у подъезда.
2
Большое двухэтажное здание гостиницы «Дружба» отделано в восточном стиле: резные орнаменты, цветная эмаль. На полу в вестибюле яркий ковер. Здесь прохладно, в середине просторного холла журчит небольшой фонтан. Радуясь прохладе, лейтенант Березкин поворачивает направо от входа, где за невысоким барьером под черной с золотом табличкой «дежурный администратор» скучает полная черноволосая женщина. Она охотно вступает в разговор с вежливым молодым приезжим; он так любознателен, а она любит свой город и умеет красочно рассказать о его достопримечательностях.
Николай протягивает паспорт.
— Мне бы хотелось получить седьмой номер, — говорит он.
— Странные вкусы у нынешней молодежи, — как бы про себя произносит администратор, пожимая плечами. — Самый плохой из дорогих номеров, а вот опять на него спрос.
— Опять? — улыбается Евгений. — Значит мой вкус разделяют многие?
— Ну, многие, это очень громко сказано. Правда, недавно один молодой человек тоже настойчиво просил этот номер. — Женщина листает книгу регистрации приезжих. — Да он же ваш земляк, тоже из Долинска. Рачинский Владислав. Он вам и нахвалил эту комнату?
— Действительно, земляк, — перегибаясь через барьер, Березкин заглядывает в книгу. — Хорошо бы встретиться с ним.
— К сожалению, вам придется потерпеть до возвращения домой. Он уехал еще третьего числа. Я сама заказывала ему такси до вокзала.