Присев на корточки, удивленный Макар обнаружил под кустом уютно устроившуюся пеструшку, ни капли не испуганную его появлением.
– От стада отбилась? – вполголоса спросил у нее Илюшин. – Или наслаждаешься одиночеством?
Курица укоризненно посмотрела на него круглым глазом, похожим на ягоду черной смородины. Макар подтолкнул ее под бок, и птица нехотя сошла со своего места. Под ней обнаружились пять больших белых яиц, в некоторых местах перепачканных пометом. Макар посмотрел на яйца, ощущая в себе первобытную радость охотника, поймавшего легкую добычу и обеспечившего семье два дня сытой и ленивой жизни. Потом перевел взгляд на курицу. Курица моргнула, на секунду прикрыв смородиновый глаз пленкой. Илюшин вздохнул и выпрямился, мысленно пожелав курице всего хорошего. Пожалуй, стоило поторопиться к ужину, чтобы не сердить лишний раз Дарью Олеговну, и без того обозленную затеей племянника.
Кирилл вышел из дома через пять минут после того, как все стихло. «Вот мать раскричалась! Хорошо, что не попался ей под горячую руку». Он сел на крыльцо, думая, что если бы на месте Ольги был он, то ему грозила бы хорошая оплеуха от матери и порка от деда. А Ольге ничего, все с рук сошло. «Толстая сучка», – логично завершил он ход своих мыслей.
В доме хлопнула дверь, и Кирилл поспешно вскочил со ступеньки. «Если увидят – разорутся, типа, чего без дела сидишь. Уроды». Работать ему не хотелось, но Кирилл слишком хорошо знал на собственной шкуре, как относится к тунеядству дед. Он сплюнул и поплелся в теплицу – подвязывать огурцы, которые терпеть не мог.
Глава 13
Вечером Сергей Бабкин составил план действий, который собирался воплощать с завтрашнего утра. Действовать, как Макар, по наитию, он не мог, а если бы и попытался, то ничего не добился бы, и Сергей хорошо это знал. Когда-то, лет пять назад, он даже записывал на листке бумаги план предстоящего важного разговора, что неплохо помогало ему, позволяло не стушеваться перед собеседником. Те времена прошли, разговоры он теперь вел без всяких предварительных наметок, но вот действовать предпочитал по обдуманному плану.
Собственно, программа была проста и на первый взгляд незамысловата – следовало отловить оперативников, которые снова приедут в Игошино рано или поздно, и постараться разузнать у них максимум информации по убийству Ледяниной. В том, что оперативники появятся, Бабкин, сам бывший опер, ни на секунду не сомневался – опросить всех жителей Игошина в прошлый раз они точно не успели. Бабкин легко сходился с людьми и сейчас искренне надеялся, что оперативники окажутся вменяемыми мужиками и не станут растопыривать пальцы веером перед незнакомым частным сыщиком.
Утром он вышел из дома рано – Макар спал, тетушка Дарья хлопотала в огороде. По деревенским меркам было уже позднее утро, но Бабкин не знал, когда вздумают приехать оперативники, и решил перестраховаться. Теперь он стоял перед домом, скептически оглядывая пустую улицу, и размышлял о том, что так можно проторчать тут до вечера.
Конечно, по-хорошему нужно было пройтись по Игошину из конца в конец и найти машину оперативников. Но Бабкин неожиданно для себя самого направился к дому Вероники, негромко постучал в окно и, не дождавшись ответа, открыл калитку, которую Егоровы никогда не запирали на засов, а всего лишь накидывали маленький крючок.
На веранде было тихо. Не кричали дети, не громыхала посудой хозяйка, и Сергей невольно подумал, что здесь не скоро будет так же весело и шумно, как раньше. «Самый темный час», – вспомнились ему слова Вероники, и он поморщился, представив ее тогдашнее несчастное заплаканное лицо и собственную слабую попытку утешения. «Красивые слова это все – про рассвет и темный час, – подумал он. – Посадят Дмитрия, и никакого света у его жены и детей больше не будет. А будет разрушенная, страдающая семья». Неприятная мысль кольнула его: «Ты сам всегда считал, что убийца должен понести наказание. Вот он, убийца, и вот оно, наказание. Справедливо?» Он не стал отвечать на собственный вопрос.
За крыльцом послышался стук и звук льющейся воды. Обогнув дом, Бабкин увидел Машу, плескавшуюся под примитивным стареньким рукомойником, которым сами Егоровы давно не пользовались – предпочитали умываться из-под крана на кухне. Рукомойник часто оставляли открытым, и в дождь он наполнялся водой до самых краев.
Маша плескалась с удовольствием, разбрызгивая воду, и даже не заметила Сергея, остановившегося в двух шагах от нее.
– Доброе утро, – наконец сказал Бабкин, обращаясь к ее шее, на которой под линией рыжих волос, убранных наверх, виднелся вьющийся золотистый пушок.
Маша дернулась, резко обернулась и выпустила набранную в ладони воду.
– Нельзя так людей пугать! – укоризненно выдохнула она, выпрямляясь. – Доброе утро, Сергей.
Утром Маша порадовалась, что встала раньше всех, потому что собиралась написать в тишине сценарий. Но сейчас, стоя перед Бабкиным, она почувствовала себя неловко. «Ресницы не накрашены... – мелькнуло у нее в голове. – Я сейчас на моль похожа. Умытая моль – замечательно». Настроение у нее слегка испортилось, потому что для этого мужика, который явно пришел, чтобы поговорить о деле, в которое она же его и втянула, ей хотелось выглядеть хорошо. Господи, да что там лукавить – не хорошо ей хотелось выглядеть, а прекрасно! Так, чтобы он взглянул – и у него что-нибудь замерло. Как там пишут в современных женских романах? «Сердце у него замерло, а то, что он считал давно замершим, наоборот, отмерло и дало о себе знать...» Чем же оно дало о себе знать, интересно? Покалыванием? Ладно, пусть будет так: «... дало о себе знать покалыванием».
– Что смешного? – удивленно спросил Бабкин, когда Маша вдруг расплылась в идиотской улыбке.
– Не обращайте внимания... то есть не обращай, – попросила она, стараясь переключить мысли на что-нибудь другое с той веселой похабщины, которая ей представилась. – Это у меня профессиональный дефект: некоторые ситуации я начинаю как бы записывать в голове. Ну, проговаривать мысленно словами. Потом оно всплывает, когда я сценарий начинаю писать, – покривила она душой.
Бабкин смотрел на ее раскрасневшееся лицо и понимал, что нужно немедленно начать говорить о расследовании, но в голову приходило совершенно другое. Глаза у Маши были спросонья слегка раскосые, а губы припухлые. И никакой косметики на лице. Ему это очень понравилось, потому что можно не бояться смазать липкую помаду, чего всегда так боялась его бывшая жена, и можно...
– Завтракать с нами будешь? – перебила Маша его мысли. – Я творожники испеку.
– Нет, спасибо, – покачал он головой. – Я, собственно...
Что «собственно», он не успел договорить, потому что послышался звук открываемой двери, и сонный голос громко сказал с крыльца:
– Мам, я есть хочу! А с кем ты там разговариваешь?
– Ладно, я пойду, – торопливо сказал Бабкин и двинулся к калитке. – Вечером увидимся. Да, как там Вероника? – вспомнил он.
Маша немного подумала, прежде чем ответить.
– Плохо, – честно сказала она в конце концов. – Только из-за детей держится.
Сергей понимающе кивнул и скрылся за углом дома.
Поговорив с экспертом, Забелин нажал «отбой» и сразу набрал новый номер.
– Валера? – спросил он. – Слышь, Валер, ты еще не в Игошине? Когда доедешь, зайди к Егоровым и скажи, что они могут забирать тело из морга.
Валера начал говорить про экспертизу, и Забелин раздраженно отозвался:
– Да чего там ее делать, ту экспертизу? Готова она, сказано тебе. И так все понятно. Да, как и говорили, задушили ее. В общем, все понял? Выполняй.
Вероника никак не могла сосредоточиться. Последние два дня она начинала одно дело за другим и тут же бросала. Большой поддержкой оказалась Ирина, и Вероника была очень благодарна дочери – та взяла на себя Димку, и вместе с Костей они развлекали его, как могли. «Боже мой, у нее же скоро экзамены! – в ужасе вспомнила Вероника. – Это невозможно!»
Она не уточняла, что именно невозможно, потому что невозможным было все: и страшная смерть матери, и арест Мити, и все ее терзания и сомнения, из-за которых она не могла заснуть ночью. Снова подумала: «Как там Митенька, бедный?» – и опять чуть не расплакалась, но вовремя взяла себя в руки. Навстречу по тропинке шла Маша, и предстояло обсудить с ней очередную проблему.
– Вероника, здесь и думать не о чем, – недоуменно сказала Маша, выслушав ее. – Поезжай в город, похоронишь... – она чуть было не сказала «маму», но спохватилась и исправилась: – Похоронишь Юлию Михайловну, через два дня вернешься.
– Ты думаешь, мне хватит двух дней? – Вероника никогда не занималась похоронами и даже представить не могла, что ей предстоит делать.
– Конечно, – кивнула Маша, беря подругу под руку. От прикосновения ее крепкой руки Вероника почувствовала себя немного лучше. – Позвонишь в похоронную контору, телефон узнаешь в справочной, дальше они сами все расскажут. Денег я тебе дам.
– Не надо... – слабо запротестовала Вероника, но Маша даже слушать ничего не стала, понимая, что с деньгами у Егоровых сейчас туго.
– За детей не беспокойся, – продолжала Маша, – за Димкой я присмотрю, а Ирина у тебя совсем взрослая, поможет мне.
Она остановилась и с тревогой взглянула на бледное, за последние два дня ставшее каким-то остреньким, мышиным лицо подруги.
– Вероника, может быть, мне похоронами заняться? – предложила она, чуть подумав. – А ты останешься здесь...
Но та решительно покачала головой:
– Нет, Машенька. Спасибо тебе большое, милая моя, но это я должна сделать сама.
Маша не стала настаивать, и уже через полтора часа Вероника, собравшись и дав последние наставления детям, шла к автобусной остановке. Опаздывать не стоило – следующий автобус шел только вечером.
Оперативники приехали к обеду, когда уставший от бессмысленного и бесполезного ожидания Бабкин готов был лезть на стену. Но, увидев двух парней, вылезающих из машины, сразу воспрял духом. Младший выглядел серьезным, сосредоточенным, соваться к нему с расспросами, наверное, пустое дело, а вот старший Бабкину понравился – без лишнего гонора, взгляд спокойный, походка уверенная. Сергей считал, что по походке можно сказать о человеке больше, чем по его лицу. Не о каждом человеке, понятно, только о мужчине. Женщины – существа на каблуках, а каблуки искажают впечатление.
Подождав, пока парни закончат работать в одном из крайних игошинских домов, Бабкин подошел к ним и достал пачку хороших сигарет. Сигареты – обязательный атрибут знакомства, своего рода традиция, способ установления дружеских отношений, ничуть не худший для начала, чем бутылка. Сигареты были приняты благосклонно, и Сергей откровенно рассказал, кто он и чем занимается. Хитрить не стоило, да и незачем было. Спустя полчаса, покурив перед домом на старом срубе и найдя двух общих знакомых, что только способствовало сближению, Бабкин с Валерой обсуждали дело об убийстве Ледяниной.
...Вышедший из соседнего дома старик недовольно взглянул на троих мужиков, вот уже сорок минут протиравших штаны на бревнах. «Лодыри, – обругал он их. – Вот того, здорового, впору в борону запрягать, а он наверняка языком почешет и водку пить пойдет. Эх, гнилой пошел молодняк!» И, осуждающе покачав головой, старик вернулся во двор.
Увидев возвращающегося аккурат к обеду племянника, Дарья Олеговна сразу поняла, что дело плохо. Лицо у него было мрачное, насупившееся, и тетушка не рискнула расспрашивать его. Пусть сначала отойдет, грибного супчика поест, а там и поинтересоваться можно.
Деликатность тетушки Бабкин оценил, но веселее от этого не стал.
– Дохлая затея, – с порога объявил он Макару, валявшемуся на диване и обдумывавшему, стоит стянуть у курицы хоть одно яйцо или нет. – Надо им сказать, Макар, что ничего не выйдет. Вопрос только в одном – как это деликатно сделать? Елки, да никак!
Он тяжело опустился на стул и облокотился на стол.
Макару не нужно было спрашивать, кому «им» и что «не выйдет».
– Поговорил, значит. – Он не спрашивал, а утверждал. – Ничего не выяснил.
– Выяснил! – взорвался обычно уравновешенный и спокойный Бабкин, редко повышавший голос. – Все я выяснил, мать его!
В комнату вошла Дарья Олеговна и недовольно сказала:
– Тебя от магазина, должно быть, слышно. Что раскричался-то?
– Извини, тетя Даша, – буркнул Бабкин. – Расстроился. Просили помочь, а сделать ничего не смогу. Короче, Макар, никто ничего не видел. Нет свидетелей, понимаешь?
Макар, внимательно слушавший Бабкина, кивнул.
– Вернее, один есть, он и видел Егорова возвращающимся домой примерно в то время, когда старуху убили, – продолжал Сергей. Тетушка смотрела на него, нахмурившись. – И есть люди, с которыми женщина время от времени разговаривала и на свою тяжелую жизнь жаловалась.
– Говорила, что зять хочет ее извести, – снова понимающе кивнул Макар.
– Скучно с тобой, все знаешь, – хмыкнул Бабкин. – Вот именно. Гуляла наша покойница по саду, общалась с народом. Результат общения известен.
– Еще она с соседями ссорилась, – напомнила Дарья Олеговна.
– Ссорилась, – согласился племянник. – И что? Да ничего. Соседи и сами честно признают факт ссор, никто из них по Ледяниной особенно не скорбит. Но ты понимаешь, Макар, что все значит? Оперативники всех людей опросили, никаких зацепок не нашли. Вообще никаких! Один Дмитрий Егоров у них подозреваемый, потому что на нем все концы сходятся. А больше никому, кроме него, Юлию Михайловну Ледянину убивать не нужно было.
– Наволочка, – лениво протянул Макар.
– Ты предлагаешь пятьдесят домов обыскать? – скептически усмехнулся Сергей. – А заодно и огородов? Забудь про наволочку, мы ее не найдем никогда в жизни.
– Восемьдесят домов! – возмущенно поправила его тетушка Дарья. – Игошино, если хочешь знать, раньше селом было, до войны здесь церковь стояла...
Но племянник явно не был настроен выслушивать историю деревни, и Дарья Олеговна замолчала.
– Слушай, Серега, – Макар сел на своем диванчике и задумчиво посмотрел на Бабкина, – а кого ты в траве выслеживал?
– Ты о чем? – не понял тот.
– «Тощий такой гриб, гнилой. Если не ошибаюсь, Раскольников его фамилия», – процитировал Илюшин, и у Бабкина расширились глаза.
– Точно! – вспомнил он. – Елки, Макар, ну у тебя и память! Я думал, ты спал тогда!
– Вы о чем, а? – забеспокоилась Дарья Олеговна, переводя взгляд с одного на другого. – Что за гриб? Почему гнилой? Сережа, ты что молчишь?
– Вспоминаю, – отозвался племянник и в двух словах рассказал, что случилось тем вечером.
– Ну и при чем же здесь убийство? – разочарованно пожала плечами тетушка. – Кто-нибудь из наших алкашей испугал девчонку, вот и все дела.
Макар с Бабкиным переглянулись. Ни тому, ни другому не требовалось проговаривать вслух то, что было ясно обоим: никакими алкашами около бани Липы Сергеевны и не пахло.
– Знаешь, Сережа, а давай-ка я тебе погадаю, – неожиданно предложила Дарья Олеговна, роясь в кармане фартука. – Может, карты и подскажут, кто твою красавицу пугал.
Достав засаленную колоду, быстро раскидала карты по столу под недоуменными взглядами Макара и племянника.
– Тетя Даша, а ты столоверчением не занимаешься? – хмыкнул Сергей. – По ладони не гадаешь? Хочешь, я тебе свою линию ума покажу?
– Ой, была бы она, та линия... – пренебрежительно отозвалась тетушка, не глядя на него. – Между прочим, зря смеешься! Карты о многом рассказать могут, если правильно спрашивать. Меня старая Марья Ковригина, знатная гадальщица, научила.
Она метала одну карту за другой, время от времени на секунду задумываясь. Макар сдерживал смех, Бабкин нарочито громко зевал. Дарья Олеговна не обращала на них внимания, погруженная в чтение расклада и время от времени бормотавшая:
– Черный король на даму... близкая дорога, неприятная встреча, тайная любовь... Все не то. Десятку выкидываем...Что остается?