Обдумывая, что именно вытащить из его чемодана, Маша поднялась наверх, открыла дверь в свою комнату и застыла на пороге. Около ее кровати стоял человек, наклонившись над подушкой.
Переход от изумления к ярости был у Маши молниеносным. Она могла испугаться злоумышленника, пытавшегося проникнуть в дом ночью, но тот же злоумышленник, творящий свое дело днем, вызвал у нее лишь злобное возмущение, потому что наглых людей Маша на дух не переносила. Она не успела подумать о том, что Лесника убили средь бела дня, что человек, забравшийся в дом, может быть крайне опасен – у нее не осталось на это времени, как и на то, чтобы рассмотреть преступника, хотя бы его спину. Подбежав к фигуре, одетой во что-то пестрое, Маша схватила со столика первое, что попалось под руку, и со всей силы ударила человека по голове.
Тот охнул, обернулся и свалился на кровать, слабо перебирая ногами. Онемев от изумления, Маша узнала соседскую девчонку, которая сорок минут назад рвала вишни около их забора. Девчонка сознания не потеряла и с ненавистью смотрела на нее маленькими серыми глазками из-под тонких бровей.
– Люблю Лукьяненко, – признался Бабкин, взвешивая в ладони увесистый том, которым Маша огрела Ольгу Балукову. – Сильный писатель, основательный. Здесь все дозоры?
– Кроме последнего, четвертого, – ответила Маша, ярость которой сменилась ошеломлением. – Сережа, зачем она притащилась сюда?
После того как Костя привел Бабкина, пока Маша сторожила Ольгу, тот отвел девчонку в соседнюю комнату, поговорил с ней минут пять и вернулся, морща нос. Выудил из Машиной кровати дохлую мышь с расплющенной головой, из Костиной – вторую, с перебитым хребтом и, держа трупики за хвостики, отнес их вниз. Все это время Маша стояла, открыв рот, потому что появление мышей в постели поразило ее даже больше, чем то, что соседская девочка Ольга Балукова залезла к ним в дом.
На лестнице показалась лобастая голова Сергея.
– Пойдем на веранду, – позвал он. – Нечего тут стоять.
– А... она? – Маша неуверенно махнула рукой в сторону второй комнаты.
– Пусть посидит пока. Потом решим, что с ней делать.
Мальчишек Бабкин с веранды выгнал, Ирину, подумав, тоже. «Незачем про гадости слушать».
– Зачем она это сделала? – спросила Маша, усевшись напротив него.
Вздохнув, Сергей рассказал ей о том, как они выслеживали Родиона Копушина и что обнаружили в итоге.
– Девочка рассердилась и придумала маленькую месть, – закончил он. – Особенно и не отпиралась, призналась честно. Фантазия у нее небогатая. Она видела фильм, в котором трупы домашних животных приносили врагам, и решила не изобретать велосипед.
– А мышей где взяла? – спросила Маша, в голове которой бабкинский рассказ пока никак не укладывался.
– Ну не сама же изловила, – сочувственно посмотрел на нее Сергей. – Вынула из мышеловок. Они уже не очень свежие, как ты могла заметить.
Маша перевела на него взгляд и вдруг засмеялась, представив себе диалог в магазине:
«– У вас мыши свежие?
– Признаться, не очень. Вчерашние. Возьмите лучше тараканов».
– Сережа, а при чем здесь мы? – Она вытерла слезинку, появившуюся от смеха. – Ведь это вы с Макаром испортили ей удовольствие!
– Девочка хоть и дура, но не полная, – пожал плечами Бабкин. – Что она могла нам сделать? В дом так просто не зайдешь, а мышей моя тетушка может на завтрак съесть и не подавиться. У вас же калитка на крючочке с ноготок, днем дом вообще не запирается. Нет, она хотела именно тебе напакостить.
– Да почему мне-то?!
– Потому что она видела, что я ночую в этом доме, – терпеливо объяснял Сергей, словно учитель глупому ученику, – и решила, что ты – моя... бойфрендиха, телка, бабенка... В общем, ты поняла.
– Герлфрендиха, – поправила его Маша и встала. – Понятно. И что мы с ней дальше будем делать?
– Можно заявление в милицию написать, – предложил Сергей, но Маша покачала головой. – А проще всего отвести ее домой, чтобы с ней родные разбирались. Из того, что мне Макар рассказал, я понял: дед у нее суровый.
– Вот и веди ее... к суровому деду, – согласилась Маша. – Фу, противная девица. Надо же такую гадость придумать – мышей дохлых...
– Да у них вся семья такая, – вполголоса сказал Сергей, поднимаясь в мансарду за Ольгой Балуковой.
Калитку открыл Кирилл, и когда он увидел Ольгу, безуспешно пытавшуюся спихнуть широкую ладонь Бабкина со своего плеча, лицо у него стало злое и агрессивное.
– Чего случилось? – спросил он грубо. – Почему вы ее...
– Меньше надо по чужим домам лазить, – ответил Сергей, легко отодвигая парня плечом и заводя девчонку во двор. – Позови деда.
– Как... по чужим? – Кирилл стоял на месте, словно не расслышав про деда.
– А так, – Бабкин огляделся, высматривая хозяев в огороде. – Сестрица твоя залезла к соседям в дом, а это, между прочим, уголовное дело.
Лицо парня изменилось на глазах, из агрессивного стало растерянным и немного жалким.
– К Егоровым? – спросил он недоверчиво.
– К Егоровым, к Егоровым, – подтвердил Бабкин. – Деда сам позовешь или мне в дом зайти?
Но Кирилл словно не слышал его. Он не сводил недоверчивого взгляда с сестры, и та вызывающе посмотрела на него.
– Ты... в чужой дом... – наконец выдавил он. – Как воровка...
В глазах его вспыхнул гнев.
– Не твое собачье дело! – огрызнулась Ольга. – А ты вообще отпусти меня! – Последние слова относились уже к Сергею.
– Дрянь! – Кирилл поднял руку и почти залепил Ольге оплеуху, но в последний момент оказалось, что его руку крепко сжимает Сергей.
– Девочек бить нельзя, – укоризненно покачал он головой. – Во всяком случае, по лицу. По заднице можно, но это не тебе решать.
Покрасневший, как рак, парень выдернул руку, и тут как раз на тропинке появился наконец хозяин дома. Не выпуская Ольгу, Бабкин дождался, пока старик подойдет, и рассказал ему о случившемся.
Ни слова не говоря, тот подошел и три раза ударил кулаком в стену дома, отчего бревна отозвались тоскливым гудением. На стук выскочили всполошившиеся женщины – одна пожилая, другая лет тридцати пяти – и с испугом уставились на старика.
– Дело есть, – мрачно сказал тот, не глядя на них. – Позовите Василия.
Одна из женщин бросилась к огороду, а хозяин перевел тяжелый взгляд на Бабкина.
– Мы разберемся, – пообещал он. – Больше она у вас не появится.
Сергей кивнул, открыл калитку и вышел, оставив девчонку в кругу ее родных.
«Как они ее накажут, интересно?» – подумал Бабкин, останавливаясь у дороги и вспоминая пораженное лицо старшего брата девочки, узнавшего о ее проступке. Парень казался Сергею слегка придурковатым, но уважение к закону предки, видимо, вбили в его голову хорошо.
Наверняка он знал одно: ему очень не хотелось бы оказаться сейчас на месте Ольги.
Глава 18
После обеда Маша, несколько выбитая произошедшим из колеи, легла на кровать и задремала, проверив предварительно, закрыта ли наружная дверь. Мера предосторожности была вообще-то бессмысленной, потому что ребята днем выходили из дома, а ключ у них был один на всех. «Не давать же его каждому по очереди, чтобы они всякий раз запирали дверь, а возвращаясь, отдавали товарищу... – подумала Маша с иронической усмешкой. – Глупость полная». Поэтому засов она, конечно, задвинула, но исключительно для собственного душевного комфорта. И, успокоившись, уснула крепким сном.
Проснулась оттого, что в доме пахло блинами. Поначалу она не поверила собственному обонянию, но, принюхавшись, вынуждена была признать, что нос ей не изменил. «В воздухе отчетливо пахло маленькими бифштексами», – вспомнила она цитату из любимых Стругацких, потому что и запах блинов был особенным – пахло не плотными блинами, не толстыми оладьями с жирными золотистыми корочками по краям – нет, пахло тонкими кружевными блинчиками, нежными и аристократическими. Такие блинчики, вспомнила Маша, истекая слюной, не макают вульгарно в сметану или варенье. Нет, с ними обращаются уважительно: выкладывают на середину начинку, загибают уголки или сворачивают в трубочку – и потом едят. Нет, не едят – вкушают!
«Боже мой, неужели Ирина расстаралась?» – изумленно предположила она, спускаясь по лестнице и выходя на веранду.
Дети, включая Ирину, сидели вокруг стола и покорно ждали. У плиты, боком к Маше, стоял Бабкин и ловко выпекал один блинчик за другим на толстой старой сковородке, которая валялась у Вероники с незапамятных времен и которой никогда не пользовались, потому что она была закопченная и без тефлонового покрытия.
– Проснулась? – Сергей на секунду отвлекся на Машу и тут же вернулся к сковородке. – А мы как раз заканчиваем. Блинчики будешь?
– Буду, конечно! Еще спрашиваешь! – Маша уселась на стул, вдыхая аромат, заполнявший кухню.
– Ничего, что я эту сковородку взял? – Бабкин качнул ручкой чугунной сковороды. – На таких лучше всего блины получаются.
– Мы ее отмыли, – похвастался Костя.
– Ну ты, положим, не особенное участие в мытье принимал... – поддела его Ирина.
– Точно-точно, – поддакнул Димка, – не особенное.
– Клевета! – возмутился Костя. – Я ее мочалкой тер!
Между ними немедленно разгорелся спор о том, кто внес наибольшую лепту в возвращение сковороды в строй рабочей посуды. Маша сидела, откинувшись на стуле, невидящим взглядом созерцая спину Сергея, который, топчась у плиты, тихонько бурчал себе под нос песенку, как Винни-Пух, и в голове ее устанавливалась удивительная, прозрачная ясность. За окном стоял ранний летний вечер, на веранде было еще солнечно, но не жарко, и все вместе: запах блинов, шумный разговор детей, бормотание Сергея – выглядело так, словно было тем, чем на самом деле вовсе не являлось: традицией. Словно было хорошей привычкой печь блины раз в неделю и болтать обо всякой ерунде. Словно там, во дворе, ходили Митя и Вероника и скоро должны были войти в дом, торжествующе выкладывая на стол ранние полосатые яблоки с красными боками. Словно не было никакого темного часа и никто не умирал в этом чудесном просторном доме, никто не плакал от горя и неизвестности. Но на самом деле он был, темный час, и Маша не могла обманывать себя, как бы ей этого ни хотелось...
– Готово, – объявил Бабкин, выставляя на середину стола здоровенное блюдо, на котором горой лежали блины. – Нижние – остывшие, верхние – горячие. Прошу!
После блинов сидели в саду, где Бабкин показывал мальчишкам, как правильно вставлять перья в стрелы. Ирина подавала советы и тоже поглядывала с любопытством, а Маша сидела, привалившись к стволу яблони и чувствуя, что живот раздулся до неприличных размеров. «Пузо, – подумала она. – Не живот, а пузо». Ужасно хотелось расстегнуть «молнию» на шортах, но она стеснялась Сергея.
– Нельзя стрелу обвязывать перьями, – говорил между тем Бабкин, нависая над двумя мальчишескими головами, темной и беленькой. – Объясняю почему: взялся ты за стрелу двумя пальцами, натянул лук – и что?
– Что? – хором спросили Костя, Димка, а заодно Ирина.
– То, что все перья у вас в пальцах остались вместе с ниткой. Слезет она, понятно?
– Понятно, – так же хором ответила троица.
– Дядя Сережа, подождите! – вмешалась Ирина. – У них ведь арбалет, а не лук!
– Сегодня арбалет, завтра лук, – солидно ответил Димка. – Стрелы должны быть этими... как их...
– Универсальными, – подсказал Сергей. – Молодец, все верно.
– Что же с ними делать, если не обвязывать? – прозвучал Костин голос, озабоченный.
Маша улыбнулась.
– Берем стрелу... – послышался шорох и тихое сопение. – Аккуратно расщепляем ее на конце... – потрескивание. – И вставляем перышко. Одно! Не весь пучок.
– А потом обматываем ниткой? – догадалась Ира.
– Угу, обматываем. – Бабкин быстро проделал все необходимые манипуляции и продемонстрировал готовую стрелу. – Ну как, нравится?
– Классно!
– Прикольно!
– И что, она в самом деле полетит?
– Обижаете, Ирина Дмитриевна! – с обидой отозвался Бабкин. – Не полетит, а со свистом помчится в цель.
Он наконец повернулся к Маше, чтобы и та оценила его работу. А она только что расстегнула «молнию» и верхнюю пуговицу на шортах, и живот ее испытал такое облегчение, что лицо Маши озарилось лучезарной улыбкой, подобной той, в которой расплывается человек, освободившийся от острого камешка в ботинке. От ее улыбки и взгляда Сергей чуть не сломал стрелу, засмущался и взял очередное перо.
– Вторую делайте сами. – Он протянул перо Димке. – Только ножом я расщеплю...
Маша закрыла глаза и блаженно вздохнула. Пузу было хорошо.
Вечером объевшиеся блинами Димка и Костя уснули почти одновременно – Димка на кровати сестры, а Костя – на Димкиной. Подумав, их решили не будить, и Ирина отправилась спать в свою бывшую комнату.
– Завтра Вероника должна приехать, – вслух подумала Маша, зажигая свет в мансарде. Сергей стоял на лестнице и смотрел на нее. – Узнает про Лесника, расстроится... Кстати, блины у тебя получились очень вкусные. Научишь меня печь такие?
Бабкин продолжал стоять неподвижно. Маша шагнула к нему и сделала то, что давно хотелось, – провела рукой по коротким темным волосам.
Волосы были мягкие, и она удивилась – ей казалось, что на голове у него должны быть колючки, как у кактуса. Сергей перехватил ее руку, провел по своей щеке.
– «А если он на ночь бреется...» – вполголоса процитировала Маша Вишневского.
– «То, значит, на что-то надеется», – закончил Бабкин, не сводя с нее глаз и усмехнувшись.
Она стояла на верхней ступеньке и была почти вровень с ним – глаза в глаза. Сергей обнял ее, с силой прижал к себе, проводя рукой по нежной коже на шее. Поцеловал, ощущая, какие теплые у нее губы – почти горячие. Горячие и требовательные.
– Ты целоваться не умеешь, – прошептала Маша, оторвавшись от него и улыбаясь.
– А ты научи, – так же шепотом сказал он. – Можешь прямо сейчас начинать.
Он легко поднял ее, оторвал от пола и попытался донести до комнаты, но доски безбожно заскрипели, и Сергею пришлось ее отпустить. Они рассмеялись вполголоса, как дети, проказничающие втайне от взрослых, но проказничающие легко, несерьезно.
– Не получится романтики, – прошептал Бабкин, снова наклоняясь к ее губам.
Маша не ответила. Ей было наплевать на романтику.
Сергей проснулся как-то резко, рывком выдернув себя из сна, хотя ничего плохого ему не снилось. Маша спала рядом, и рыжие волосы, рассыпавшиеся по подушке, в полумраке казались темными. Он хотел погладить ее по волосам, но побоялся разбудить. И только наклонился, заглянул ей в лицо. Оно было спокойным и таким безмятежным, словно она проспала уже сто лет. Спали ее глаза, спали волосы, спали ресницы. В уголках губ спала улыбка – тихая, почти незаметная. Сергей в ответ улыбнулся чуть недоверчиво и осторожно вылез из теплой постели.
За окном была ночь, но чувствовалось, что она уже подходит к концу. Светлой полосой выделялась дорога, а над домом тетушки Дарьи бесшумно поворачивался черный силуэт человечка с подзорной трубой – флюгер, который когда-то вырезал сам Бабкин. Небо за ним чуть заметно светлело внизу, как будто и там, по краю неба и земли, тоже шла дорога.
Темный час закончился. Начиналось утро.
Сергей появился, когда Макар с Дарьей Олеговной уже позавтракали, и тетушка неодобрительно покосилась на племянника. Ишь, ходок. Довольный, как кот.
– «Я хотел быть высокой сосною... – басом напевал Бабкин, плескаясь под умывальником, хотя уже умывался сегодня один раз. – Чтоб бездельничать век напролет... по утрам не расчесывать хвою и не мыться, пока не польет. Та-ра-ра-ра! И не мыться, пока не польет». Уф, вода холодная!
Он вошел в комнату, уселся за стол и вопросительно посмотрел на Макара.
– Что делать будем, господин сыщик? – спросил. – Кстати, как спалось? По грядкам не бегал?
Макар зевнул, потянулся и сообщил:
– Сон мой был крепок и чист. С утра нас успели посетить оперативники. Судя по их вопросам, они не сдвинулись с места ни в какую сторону.