- Откуда они у тебя? - чуть взволнованнее, чем ему хотелось бы, спросил Кириллов.
- Ирочка сама же и дала. Она, видишь ли, доверчивая была. По крайней мере мне она доверяла.
- И ты решила воспользоваться ее доверчивостью.
- Ах, да ничего я не решила! Я же не могла знать, что она покончит с собой. И не знаю я - почему. Одно понятно: версия про несчастную любовь не канает. Не было несчастной любви, а был обычный роман. Один из тех, что случались у Ирочки каждый раз, когда она собиралась писать новую книгу... Да не смотри ты на меня так! Никакого особого цинизма в этом не было. Ей ведь не постель была нужна, не приключения, а только настроение соответствующее. Настроение легкой влюбленности. Вот она и добивалась настроения. Иногда для настроения приходилось ложиться с человеком в постель. А чаще обходилось романтическими прогулками при луне и умными разговорами. Гораздо чаще, если тебе от этого легче.
- Мне все равно.
- Не верю. Хоть ты и строишь из себя супермена, а врать не умеешь. Глаза выдают. Как у всякого нормального мужика. И Ирина была нормальная баба. Не нимфоманка, но и не фригидная. А вот работа у нее была ненормальная. Не могла она писать про всякие безумные страсти, оставаясь совершенно спокойной и равнодушной. Я вот смогу. Запросто! У меня чем жизнь спокойнее, тем фантазия ярче разгорается, а у нее было не так... Впрочем, чего я распространяюсь? Она ведь предупреждала тебя, когда у вас началось?
- Предупреждала, - кивнул Кириллов.
- Значит, не о чем тут говорить. В общем, так. В версию про несчастную любовь я не верю. И если начну копать - а копать я умею, я на этом собаку съела, - то рано или поздно до настоящей причины докопаюсь. Тебе это надо? Тебе это не надо. Поэтому договоримся полюбовно. Ты помогаешь мне по-братски, как завещала Ирина, - а я возвращаю тебе все ее письма и фотографии и навсегда забываю о твоем существовании.
- Чем же я могу тебе помочь?
Лара объяснила - чем. Теперь, когда Ирины не стало, Лара не хочет больше мучиться и прятаться от всех. Она давно любит Валерия Павловича. И он тоже к ней неравнодушен. Лара это знает. Женщины всегда знают. И Ирина тоже знала и ничего не имела против, но не могла же она сама уложить мужа к подруге в постель. Но теперь, когда ее нет... Нет, сводник в лице Кириллова ей без надобности. Сама управится.
У Лары проблема в другом. Анна Львовна - вот ее проблема. Она старуху хорошо знает. Снобизма и спеси в ней - немерено. Хоть и не дворянских кровей. И никогда, никогда не примет она Лару в семью с таким довеском. То есть с Лялей. Сенокосов добрый, он бы принял Лялю и полюбил, но Анна Львовна... Страшно даже подумать. Вот и получается, что взять Лялю с собой Лара не может. И оставить тоже не может. Какое-то странное противостояние у нее в семье по поводу Ляли. И муж, и свекровь каждый в отдельности вроде бы неплохо с ней обходятся, но вместе - никак. Словно поделить ее не могут. Вот Лара и хочет, чтобы Кириллов помог ей разобраться, в чем у них там причина раздоров.
- Ты же разведчик, правда? - усмехнулась она. - У вас там свои приемы, устройства разные, микрофоны... В общем, мне нужны твои наблюдения и твои предложения - как выбраться из моего болота, ног не замочив. Чтобы тут меня отпустили, а там приняли.
- На свободу с чистой совестью?
- Вот именно! Помоги мне, Игорь, я тебя очень прошу!
Кириллов развел руками. Странные существа - женщины. Сначала шантажируют, потом просят о помощи. И так искренне - не знал бы их, поверил бы. Но ведь знает точно, что стоит ему сейчас тебе отказать - и Лара снова начнет его шантажировать...
- Ладно. Иди пока домой, Пенелопа. Подумаю я над твоей проблемой. Через неделю позвони.
- А нельзя как-нибудь...
Кириллов встал и повторил - очень спокойно, но убедительно:
- Через неделю.
- Все-все, я поняла, я уже ухожу...
И она ушла. Кириллов проводил ее, запер дверь, вернулся в комнату, задернул шторы и только потом при свете настольной лампы достал из кармана и прочитал письмо. Спокойное и деловое. Не прощальное послание любимому человеку, а документальное подтверждение его невиновности. С полным изложением причин самоубийства. И даже справка о заболевании Ирины была к письму приложена. Дочитав, Кириллов порвал письмо, справку и конверт в мелкие клочья, клочья сложил в большую пепельницу и поднес зажигалку.
5
Прошла недели. И еще одна. И еще день или два. И вот однажды вечером муж Лары, Андрей Дмитриевич Фурманов, как обычно, в обычном своем виде: грязноватая майка, тренировочные штаны, несвежие носки - улегся в гостиной на диване. Он шуршал газетой, временами заглушая звук телевизора, прибавлял звук - и снова шуршал газетой, одним глазом кося на экран. Телевизор здесь с утра до вечера не выключали, только во время общих разговоров убавляли звук. Фурманов предпочитал спортивные передачи и боевики, а его мать, Марина Яковлевна, - сериалы. Тут же, возле отца, вертелась Ляля. На первый взгляд взрослая девушка, но одета, как ребенок: короткая клетчатая юбочка, кофточка на голое тело, белые гольфы. Она забралась на диван и ласкалась к отцу. Выглядело это несколько двусмысленно. Он нехотя, не глядя, поглаживал дочь по голове. Послышались звук отпираемой двери и в коридоре громкий голос Лары: "Сюда, пожалуйста... А теперь налево... Мама, отойдите, пожалуйста, вас придавят... А теперь сюда".
Фурманов убавил звук в телевизоре и приподнялся на локте, столкнув Лялю с дивана, как надоевшую кошку. Та без обиды вскочила и на одной ножке поскакала навстречу матери, которая твердым, решительным шагом входила в комнату. Следом грузчики, пыхтя, на толстых брезентовых ремнях тащили старое пианино. За ними с перекошенным от недовольства лицом шла Марина Яковлевна.
- Вот сюда, пожалуйста... - распоряжалась Лара. - Нет - чуть ближе к дивану... Да, пожалуй, вот так.
Грузчики поставили пианино недалеко от дивана. Лара достала из сумочки кошелек с деньгами, чтобы расплатиться с грузчиками, но спохватилась:
- Подождите, а где же...
- Не беспокойся, хозяйка, - стер пот со лба бригадир. - Сейчас доставим.
Грузчики, тяжело топоча грязными ботинками, ушли.
- И что сей сон означает? - удивился Фурманов. - Мама, ты понимаешь что-нибудь?
- Чего уж тут не понять? - Лицо Марины Яковлевны перекосилось еще
сильнее. - Я только не понимаю, откуда у твоей жены деньги завелись. Инструмент старый, но приличный, а стало быть - дорогой.
Лара между тем продолжала рыться в кошельке и отмахнулась от вопросов:
- Подождите, я никак не соображу: то ли я переплатила грузчикам сто рублей, то ли не доплатила...
- Что бы ты да не доплатила... Лялька и та в деньгах лучше разбирается!
- Да погодите вы, мама! - Лара шевелила губами, пытаясь подсчитать в уме. При этом она вместе с рублями достала из кошелька внушительную пачку евро, на которую Марина Яковлевна и Фурманов уставились с удивлением.- Нет, кажется, все правильно...
Она спрятала деньги.
Пока взрослые смотрели на Лару, достающую и считающую деньги, а Ляля, подкравшись к пианино, осторожно трогала клавиши, грузчики незаметно вкатили в комнату кресло на колесах, в котором сидел мужчина с отсутствующим, отрешенным выражением лица. Одет он был нелепо: дешевые джинсы велики размера на три, футболка надета поверх рубашки, но рубашка торчит из-под футболки, на футболке крупно написано: "Я люблю всех. Ты следующий!" На голове - нелепая вязаная шапочка, на ногах домашние тапочки. В руках мужчина держал горшок с кактусом. У ног мужчины грузчик поставил старый, перетянутый багажным ремнем чемодан.
Первым незнакомого мужчину заметил Фурманов.
- У блин! А это еще что за чудо в перьях?
- Карл Фридрихович Гофман! - торжественно отрекомендовала Лара.
- Немец! - воскликнул Фурманов.
- Фашист! - сурово заключила Марина Яковлевна.
- Мама! Ну зачем же вы так?! - возмутилась Лара. - Никакой он не фашист! Это мой брат Карл. Вы же знаете! Отца назвали в честь Фридриха Энгельса. А брата - в честь Карла Маркса.
- За умище, очевидно, - съязвил Фурманов.
- Да уж не за глупость! Между прочим, Карл не глупее некоторых. Он все понимает. Только не говорит.
Фурманов обрадовался, как ребенок:
- Все понимает, но не говорит. Прямо как соседский двортерьер! Собака Качалова. Дай, Джим, на счастье лапу мне. Такую лапу не видал я сроду... Фурманов подошел к Карлу, протянул руку. - Дай лапу! Лапу дай, Джим!
Неожиданно Карл протянул Фурманову руку, но не пожал, а только позволил Фурманову пожать свою.
- Ты смотри! - удивился Фурманов. - Понимает! - Он нагнулся и прочитал вслух надпись на футболке: - "Я люблю всех. Ты следующий!" Ты что - педик?
Фурманов уже отпустил руку Карла, но тот, похоже, не заметил этого так и сидел с протянутой рукой. На вопрос Фурманова тоже не реагировал.
- Я тебя спрашиваю, чучело: ты педик?
- Он тебя не слышит, - объяснила Лара.
- Как это? Ты же говорила, что он все понимает?
- Он понимает только то, что видит и слышит. Ты протянул ему руку, он увидел ее и протянул свою. Если ему дать какой-нибудь предмет, он возьмет его, изучит и отдаст обратно. Если ты подвезешь его к пианино, Карл начнет играть.
- Почему это я должен его возить?! - возмутился Фурманов. - Я вам не нанимался! А сам он подъехать не может?
- Сам - не может. Он не знает, куда ехать. Он видит только то, что прямо перед ним.
- Значит, пока я стою вот здесь, сбоку, он меня не видит?
- Не видит.
- И маму не видит?
Лара глянула на свекровь. Та молча и подозрительно смотрела на Карла.
- И маму не видит.
- И Ляльку не видит? И не слышит, как она на пианино бренчит?
- Не видит и не слышит, я же тебе говорю!
Ляля, услышав свое имя, оторвалась от пианино, осторожно подошла к Карлу, потрогала за плечо, обошла кругом, толкнула в колено. Карл ее не замечал.
- Дядя хороший? - доверчиво посмотрела Ляля на мать.
- Дядя хороший, - ответила та.
- Дядя хороший? - спросила Ляля у отца.
Фурманов посмотрел на Лару, на кошелек в ее руках, вспомнил заманчивый вид новеньких евро, что-то мысленно подсчитал и ответил недовольным тоном:
- Хороший дядя, хороший!
Ляля с тем же вопросом подошла к Марине Яковлевне:
- Дядя хороший?
- Да, детка. Дядя - хороший, - спокойно ответила Марина Яковлевна.
Ляля вернулась к Карлу и погладила по голове.
- Дядя хороший...
- Зоопарк! - пробормотал Фурманов
- Я бы все-таки хотела, чтобы мне объяснили, что здесь происходит, неприятным тоном сказала Марина Яковлевна.
- Мам, ну что тут объяснять? - ухмыльнулся Фурманов. - Я же говорю тебе: зоопарк.
- Перестань ерничать, Андрей! Тебе бы все шутки шутить! Смотри, дошутишься до того, что нас с тобой из собственного дома на улицу под зад коленкой!
- Мама! Ну что вы такое говорите?! - возмутилась Лара.
- Я знаю, что я говорю. А вот знаешь ли ты, милая, что ты делаешь?
- Но я же вам сто раз говорила! Мой брат Карл после смерти родителей жил в специальном доме для инвалидов детства. Дом закрыли, и мне предложили временно забрать его к себе.
- Временно? - спросил Фурманов.
- И вместе с пианино? - уточнила Марина Яковлевна.
- Да, временно. И вместе с пианино. Кстати, это наше фамильное пианино, от родителей ему досталось. Он с ним не расстается никогда. Пока не оформим все документы на опеку, будет жить у нас. А потом немцы заберут его к себе в Германию. Вместе с пианино - это тоже специально оговорено. Дадут ему приличную пенсию по инвалидности. Квартиру хорошую. Подберут работу.
- Работу? - Фурманов насмешливо ткнул пальцем в сторону Карла, неподвижно застывшего в своем кресле, глядя отрешенно вдаль. - Ему?
- Да, представь себе. У них там не считают, что если человек инвалид значит ни на что не годен. У них для любого найдут подходящую работу. Даже для тебя!
- Хочу быть немцем!
- Не смей так говорить! - закричала на сына Марина Яковлевна. - Даже в шутку не смей! - Она топала ногами, лицо ее налилось кровью. - Не для того мы с отцом кровь проливали, чтобы ты теперь перед ними... Из-за пачки дойчмарок!
- Мама! Ты отстала от жизни. Нет давно никаких дойчмарок. Теперь у них евро...
- А кактус тоже в Германию заберут? - не обращая внимания на сына, злобно спросила Марина Яковлевна.
- Кактус тоже. - Лара подошла к Карлу, забрала у него из рук кактус, поставила на пианино. - Это особенный кактус. Карл считает, что он предохраняет его от вредных излучений. Врачи обещали дать мне справку, что Карл не может без кактуса, а то на таможне могут не пропустить.
- Везет же кактусам... Кстати, насчет везения... Я на самом деле видел или мне показалось? Вроде бы солидная такая пачечка евро...
- Тебе не показалось. Эти деньги выделены на содержание Карла. Нам будут платить восемьсот евро в месяц до тех пор, пока он будет жить у нас.
- Восемьсот евро?
- Да.
- Это много или мало? - уточнила Марина Яковлевна.
Фурманов не слушал ее.
- Восемьсот евро... - повторил он, и в глазах его заплясали огоньки.
- Это почти две мои месячные зарплаты, - пояснила свекрови Лара.
- А мои - четыре! С лишним, - скромно уточнил Фурманов.
- Интересно, за что платят такие большие деньги? - язвительно спросила Марина Яковлевна. - Ему придется создать особые условия? Выделить отдельную комнату? Или, может быть, всю квартиру? И заказывать еду из ресторана? Черную икру, рябчиков, ананасы...
- Ничего подобного. Обычные человеческие условия. Жить он может в этой комнате. Поставим ширму. И питаться будет вместе с нами. Он отвык в доме инвалидов от домашней пищи. Из одежды ничего приобретать не надо, вот его чемодан. Лекарств дорогих тоже не требуется. Обычный уход.
- Обычный уход нынче недешево стоит, милочка! Не прежние времена. Не так-то просто найти желающих возиться с ночными горшками... Кстати, о горшках. Он хоть какое-то соображение о гигиене имеет? Или ходит под себя?
- Ну что вы, мама! Он же не идиот! Он практически самостоятельно справляется со всеми надобностями. Его достаточно довезти на кресле до дверей туалета, а там он уж сам. У него только ноги парализованы, а верхняя часть туловища и руки очень хорошо развиты. И в ванной тоже сам управляется. Наполнили ванну, подвезли, оставили - потом увезли.
- А сам до сортира он доехать не может?
- Не может. Я говорю: не запоминает дорогу. Не видит, где дверь, где коридор... Только то, что прямо перед ним.
- Я так поняла, что, пока вы оба будете на работе, возить его по коридорам придется мне. Мало мне одного инвалида детства, вы мне еще одного на шею навесили.
Лара достала из кошелька разноцветные купюры.
- Но ведь не задаром, мама. Это очень приличные деньги. Вы за год столько не получаете, сколько тут...
- Вот-вот! Еще этим меня попрекни! Мало я воевала, мало кровь проливала! А теперь ваше демократическое правительство платит мне грошовую пенсию. И мой сын, который, между прочим, работает на государство, получает в два раза меньше, чем ты, журналистка так называемая, которая обслуживает какого-то олигарха, укравшего наши народные деньги! - Марина Яковлевна забрала у Лары деньги, пересчитала, спрятала в карман кофты. Фурманов сделал движение, словно хотел отнять деньги. Мать остановила его жестом. Восемьсот евро. Скажите, пожалуйста! Могли бы и побольше предложить, чай, не нищие! Живут там, не бедствуют. Пенсионеры по всему миру раскатывают. Не то что мы, ветераны Великой Отечественной... Насчет денег я сама решу, как их применить наилучшим образом. Посчитаю, во что нам обойдется это сокровище, кивнула она на Карла, - кто какой конкретный вклад вносит в общее дело, и распределю по справедливости, не сомневайтесь. Мне только одно непонятно: каким образом общаться с этим... с этим чудищем? Как узнать, чего оно хочет? Знаки оно какие подает? Ведь оно у тебя не говорит?