Раньше Василий с Антоном платили ему, и все шло у них как нельзя лучше. Тот договаривался с латышскими коллегами, и те закрывали глаза, пропуская «Ниву», груженную контрабандным товаром. Сейчас же у Василия Круталевича и Антона Сокола в сарае хранилось сорок килограммов вольфрамовой проволоки, на которую уже был покупатель в Латвии. Единственным условием, которое было поставлено перед контрабандистами, так это самовывоз, самостоятельная переброска товара на другую сторону Двины.
Самым сложным для контрабандистов была дорога к Двине. По шоссе и по проселкам не пройдешь, там все схвачено. Все дороги и проселки пасут таможенники и милиция. Да еще белорусский президент начал борьбу с вывозом товаров за пределы республики. Президента контрабандисты не то что не любили, они его ненавидели, ненавидели люто — так, как можно ненавидеть своего кровного врага. Они посылали на его голову самые страшные проклятия.
В десять Вечера Круталевич с Соколом загрузили в коляску мотоцикла весь вольфрам, предварительно разложенный в два рюкзака. План у них был прост: перевезти вольфрам на другую сторону Двины, там где?нибудь спрятать, а затем легально переправиться на пароме на другую сторону и прийти к своему тайнику уже с покупателем. Вручить ему металл, получить деньги и так же вполне легально, паромом, вернуться в Беларусь. Но это была последняя часть операции, а первая и самая важная заключалась в том, чтобы переправить металл на другую сторону Двины.
И здесь Антон Сокол проявил, как всегда, изобретательность и находчивость. Упаковывая металл в коляску мотоцикла, Антон негромко бурчал:
— Ну вот смотри, все просто, как дважды два. Сколько будет дважды два?
— Пять, — шутливо бросил Круталевич.
— Пять… Не пять, братец, полштуки зеленью, понял? С дедом Мазаем я договорился.
— С каким еще, Мазаем?
— Ну с тем Мазаем–Михасем, который живет на хуторе возле малой речки.
— Возле Быстрянки?
— Быстрянка, засранка… Какая на фиг разница? Главное, что у него хорошая лодка.
— Ну и дальше?
— Вода сейчас высокая, ты хоть это усек?
— Знаю, что вода не сильно упала.
— Так вот, по Быстрянке от дедова хутора сплавимся в Двину.
— Ты что, с ума сошел? Речка через болото течет, она вся деревьями завалена!
— Ха–ха, деревьями! — засмеялся Антон. — Ты про это забудь. Дед сказал, на лодке пройти можно.
— Что, волоком лодку переть?
— Зачем волоком? Она нормально проходит. Дед в Латвию картошку возил и сахар. Если он один прошел, то мы с тобой как дважды два четыре.
— Дважды два — полштуки баксов, — мужчины рассмеялись.
— Давай сверху палаточку кинь.
Металл закрыли палаткой, порванной, старой, коричневой польской палаткой. Сунули две удочки, спиннинг, подсак.
— Ну вот, теперь все выглядит как положено. Антон зашел в дом, простился со своей женой,
потрепал ее по крутой заднице и зашептал на ухо:
— Ну, Наташка, скоро приеду.
— Когда скоро? — настороженно спросила молодая женщина.
— Скоро — это когда все сделаю.
— Смотри, только осторожнее, Антон, — как всегда, отправляя мужа в контрабандный рейс, пробормотала жена и чмокнула в небритую щеку.
Антон скривился. Там, в Латвии, у него жила любовница, и если он задерживался, то, конечно же, задерживался у нее, оставляя часть нелегально заработанных денег своей пассии. Любовница имелась и у Круталевича. Они всегда заходили к ним, когда бывали на другой стороне. Так как мужчины наведывались в Латвию раз в неделю, как минимум, то раз в неделю они и навещали своих возлюбленных. Пили с ними водку, занимались грубым сексом и были, в общем, довольны жизнью.
Женщины получали удовольствие не столько от секса» сколько от зеленых банкнот. Ни жена Круталевича, ни жена Сокола о существовании любовниц на другой стороне даже не подозревали. А усталость мужчин, их издерганность списывали на тяжелую ночную работу.
Антон вышел. Круталевич стоял возле мотоцикла, куря сигарету, поглядывая на темное небо, которое заволокли тучи. Накрапывал мелкий дождь. Погода сложилась как нельзя лучше.
— Главное, чтобы ливень не начался.
— Не будет ливня, — глядя на ветки отцветающего сада за забором, произнес Сокол. — Я тебе точно говорю, ветер дует, ливня не будет, так что не бойся.
Он воткнул ключ, трижды дернул педалью. Мотоцикл затарахтел, фыркнул синеватым дымком.
— Садись, — сказал он, обращаясь к Круталевичу.
Тот взгромоздился, уцепился за скобу.
— Ну, с богом. В добрый путь, — поправляя шлем, сказал Сокол.
Жена распахнула ворота, мотоцикл с грохотом и треском выехал на мощенную булыжником улицу и, подскакивая, бренча, готовый вот–вот рассыпаться на отдельные части, покатился с горы. На площади мотоцикл повернул, въехал на улицу, закатанную асфальтом, и помчался в противоположную от латвийской границы сторону.
За городом Антон увидел автомобиль ГАИ — «Жигули» с мигалками, которые стояли на обочине. Возле машины важно расхаживал в хромовых сапогах и фуражке гаишник. Он помахивал полосатой палкой, глядя то на город, то в противоположную сторону. Огоньком тлела сигарета у нижней губы, прямо под роскошными усами.
Увидев мотоцикл, гаишник сделал шаг, закрывая дорогу, и поднял жезл.
Антон Сокол выругался, смачно и грязно, то же самое сделал и Вася Круталевич.
— Ну, сука, бля, нашел место где стоять!
Мотоцикл замер, продолжая тарахтеть мотором. Гаишник не двигался с места, затем пальцем левой руки поманил Антона к себе.
— Ну здорово, земляк, — сказал капитан.
— Здорово, Иван Иваныч. Как дела? — вполне благодушно поглядывая на «Жигули», сказал Антон Сокол.
— Дела как сажа бела, — сказал гаишник, с ног до головы оглядывая контрабандиста.
Чем занимались Сокол с Круталевичем, капитану ГАИ Ивану Ивановичу Кравчуку было известно. Но Сокол был его дальним родственником по материнской линии. А мучить родственников, арестовывать, сажать за решетку здесь, в городке, было не принято.
— Куда путь держишь, а, Антон? — спросил капитан, похлопывая полосатой палкой по начищенному голенищу сапога.
— Решили, Иван Иваныч, отскочить на озеро, щук половить. Говорят, берутся на спиннинг.
— Говорят, берутся. Видел я городских рыбаков, то ли из Витебска, то ли из Минска приехали, хрен их там разберет.
— Взяли рыбу?
— Не знаю, — глубокомысленно произнес капитан ГАИ. — А в коляске, Антон, что везешь?
— Как будто ты не знаешь, что на рыбалку везут? Пару бутылок водки, котелок, пожрать, палатку взяли…
— И все? — спросил капитан. В машине на заднем сиденье сидел еще один гаишник, довольно пьяный, сидел и икал. — Знаешь что, Антон, дай мне пять баксов и поезжай с миром.
— Пять баксов! — изумленно воскликнул Антон Сокол, и его глаза заморгали.
— А то, понимаешь, придется твой мотоцикл осматривать. Кстати, по–моему, ты даже техосмотр не проходил?
— Да все некогда, Иван Иваныч, ты же знаешь, я человек занятой.
— Знаю, вот потому и говорю, дай пять баксов и езжай себе с богом на рыбу или куда ты там собрался.
— На рыбу, на рыбу, — вытаскивая из кармана куртки портмоне, пробурчал Сокол. — На!
Купюра исчезла мгновенно. Это было похоже на карточный фокус. Секунду тому назад она еще трепетала в пальцах капитана ГАИ, и вот ее уже нет, словно улетучилась, растворившись в вечернем воздухе.
— Ладно, вали.
Сокол направился к тарахтящему мотоциклу, взгромоздился на него и, объезжая «Жигули», погнал мотоцикл по дороге.
— Сколько взял? — прокричал почти в ухо Круталевич.
— Пять, как всегда, хорошо, что я приготовил заранее, капитан с десятки сдачи бы не дал.
— Ну и сука же твой родственничек!
— Нет, это еще по–божески. Хотел в коляску залезть. Я его уговорил, сказал, не надо этого делать.
Тем временем капитан ГАИ остановил «ЗИЛ», и уже через две минуты водитель «ЗИЛа» ставил в багажник гаишных «Жигулей» канистру с бензином.
Мотоцикл же с двумя контрабандистами и вольфрамом в коляске свернул на гравийку, несколько раз подскочив на съезде, и поехал прямо по середине дороги. Гравийка делала поворот, медленно забирая в сторону, сворачивая к северу — туда, где текла Двина, за которой находилась Латвия. Минут через тридцать пришлось съехать и с гравийки на обыкновенную проселочную дорогу, узкую и разбитую. Здесь мотоцикл задребезжал и заскакал на корнях деревьев. — И мотоциклисты, как наездники, привстали с сидений. Если бы не мастерство Антона Сокола, то проехать по этой дороге на мотоцикле с коляской навряд ли удалось бы, а так мотоцикл понемногу двигался вперед, преодолевая расстояние, укладывая метры и километры под рифленые колеса.
— Далеко еще? — окончательно потеряв в темноте ориентацию, закричал Круталевич, почти припадая пухлыми губами к уху Сокола.
— Нет, недалеко. Пару поворотов — и там, за леском, хутор.
— Тут вся дорога — сплошные повороты! Фара выхватывала толстые стволы деревьев,
мохнатые еловые ветки. Поблескивали лужи, иногда ветки деревьев хлестали по лицам, и мотоциклисты втягивали головы в плечи, пригибались, почти сливаясь друг с другом.
Наконец за поворотом Сокол увидел два тускло освещенных окна.
— Вон хутор! — крикнул он, переключая скорости.
Мотоцикл затарахтел громче, несколько раз подпрыгнул на колдобинах, выбитых колесами телег, затем съехал на траву и пошел вниз, мягко и уверенно. Сокол сбросил скорость, и мотоцикл бесшумно подкатил к забору, невысокому, почти символическому.
Мотоциклисты не покидали свои места. Забренчала цепью собака, пару раз неуверенно тявкнула,затем послышалось рычание. Мотоциклисты спрыгнули на землю и принялись разминать затекшие ноги.
Скрипнула дверь. В тускло освещенном дверном проеме появилась мужская фигура. Хозяин держал в правой руке топор.
— Кто там? — вглядываясь в темноту, прокричал дед Михась.
— Это мы, свои, дед, свои!
— «Свои» это кто?
— Я, Антон Сокол!
— А–а, — старик поставил топор у двери и неторопливо спустился с невысокого крыльца, на ходу вытирая руки о телогрейку, которая болталась на плечах поверх белой нательной рубахи. На голове старика была кепка. — А я думал, ты уже не приедешь.
— Дорога, дед, до тебя — не доехать. Если бы милиция тебя арестовать захотела, навряд ли бы до хутора допилила.
— Что им тут делать? — глубокомысленно произнес дед, глядя на небо, на котором тускло сверкало лишь несколько мохнатых звезд. — За всю войну немцы сюда зашли всего два раза, один раз самогонку искали, второй раз партизан.
— Нашли? — спросил Круталевич.
— Самогона я им дал, а партизан у меня на хуторе отродясь не водилось. А что им тут делать? Пошли в хату, ребята.
— Вася, возьми?ка там, в багажнике.
Вася наклонился над мотоциклетной коляской и, чертыхаясь, матерясь, принялся вытаскивать удочки, подсак. Затем вытащил палатку и уже после этого извлек из рюкзака две бутылки водки с винтовыми пробками. Сокол знал, что дед очень любит магазинную водку, но не всякую — главное,чтобы пробка была не с козырьком, а винтовая, блестящая.
В такие бутылки дед потом разливал самогон, который гнал прямо на хуторе, ни от кого не прячась и ничего не опасаясь. Да и кому он был нужен, этот восьмидесятилетний старик? Его даже оштрафовать было невозможно, денег у него не водилось, даже электричества на его хуторе не было, он пользовался керосиновой лампой.
— Моя уже спит, — в сенях, где густо пахло проросшей картошкой, громко сказал дед.
Он был слегка туг на уши, но зрением обладал прекрасным. Мог с чердака своего дома увидеть Браслав с костелом, церковью и трубами рыбозавода.
Мужчины–контрабандисты вслед за дедом, вытирая ноги, остались у входа.
— Не топчитесь вы, как кони, а то старуху разбудите, а с ней сладу не будет.
Старик, не переходя к серьезному разговору, быстро собрал на стол. Крупно порезанное сало, миска с квашеной капустой, холодная вареная картошка и миска моченой брусники.
— Садитесь, ребята, вот тут, под окном. Тут у меня всегда гости сидят, — старик поправил гирьку ходиков, затем подошел к небольшому шкафчику, наклонился, открыл ключиком дверцу и, сунув руку в темноту шкафа, вытащил три стакана. Стаканы словно прилипли к пальцам.
Старик подошел, поставил посуду на стол.
— Ну вот, порядок, — сказал он, отбрасывая полотняное полотенце и ладонью подвигая на центр стола уже порезанный хлеб. Ложки, вилки лежали под салфеткой, тут же покоилась и солонка с крупной серой, немного сыроватой от болотного воздуха солью.
Старик прикрыл дверь во вторую половину избы.
Оттуда послышался голос:
— Михась, кто там?
— Спи! Свои приехали!
Старуха угомонилась. С чистой половины избы прибежал большой лохматый кот и принялся тереться о ноги неприветливых гостей.
— Пошел отсюда! — буркнул на него дед, зацепил ногой под живот и откинул к печке.
Кот был явно приучен к подобному обращению, на хозяина ничуть не обиделся, тут же, как магнит, силой отнятый от железного бруска, оказался у стола, задрал хвост и, урча, как мотоцикл, принялся тереться о граненую ножку стола.
— Угощение чует, — сказал дед. — У меня тут и рыбка есть. —- Прямо из печи дед вытащил алюминиевую кастрюлю с жареной рыбой и облизнул губы, глядя на две бутылки, возвышающиеся в центре стола.
— За встречу.
Водка полилась в стаканы. Старик выпил, даже не чокаясь с гостями, и тут же вновь потянулся к располовиненной бутылке.
— Не спеши, дед, мы на рассвете поплывем.
— Плывите, когда хотите, дело ваше молодое, мне все едино. Но что б лодка к обеду на месте была, мне мережи проверять надо. Я их с вечера наставил, а утром буду рыбу выбирать.
— Идет рыба? — осведомился Вася Круталевич, прикладываясь к стакану,
— Идет, идет, куда же она денется? Не так, как раньше, но все равно неплохо.
— Вода высокая? — осведомился Антон.
— Холодная, — невпопад ответил дед.
— Слушай, — взяв старика за руку, Антон посмотрел ему в глаза, — скажи, без задержек проедем до Двины на лодке?
— А чего ж не проехать, вода высокая. Проедете. Парни вы здоровые, если что, выйдете из лодки, подтолкнете. Я проезжал на прошлой неделе, сахар на ту сторону возил. Там он дороже, а здесь по случаю два мешка достал.
Мужчины принялись за еду. Трапеза длилась часа два. Водка была выпита, и подобревшие мужчины поделились жареной рыбой с котом. Тот остался доволен поздними гостями. Старый хуторянин раздухарился, но за самогонкой в шкафчик лезть не спешил, подозревая, что у гостей еще припасена водка. И не ошибся, как в воду глядел.
Первым не выдержал Антон Сокол. Он молча посмотрел на Василия, тот кивнул.
— Дед, еще по полстакана дябнем?
— А чего ж не дябнуть? Дело наше, мужицкое, молодое, силы есть.
— Сходи, Вася, где?то еще одна должна быть. Вася вернулся быстро. Пока его не было, старик
шепотом спросил:
— Что везете? Чего такая спешка? Груза?то у вас, считай, никакого.
— Груз у нас небольшой, да жалко на этих фашистов–полицаев нарваться.
— По речке сплавитесь — не нарветесь, кого там можно встретить, так это Гришку.
— Егеря, что ли, Склярова? — спросил Антон.
— Ага, его самого, — ответил дед. — Я привык, Гришка да Гришка. Он вас трогать не будет, вы лес не рубите, зверье не стреляете, капканы не ставите. Так что он вам не враг. У него и своих делов хватает, внучка у него помирает.
— Чья?
— Да дочки его.
— Нет, ее не знаю. Вы на хуторах своей жизнью живете, а мы у себя, в Браславе, — своей.
— Что везете все?таки?
— Любопытный ты, дед. Вот завезем и тебе чего?нибудь дадим.
— Деньгами возьму, — твердо сказал старик. — Деньгами так деньгами. Мы ж, ты знаешь,не жадные, тебя дурить не станем. Ты нам помогаешь, мы тебе поможем.
— Лодку береги, Антон, она у меня одна. Сделать другую, новую силы уже не хвати-Вот в прошлом году мою старую лодку в Двине утопили.
— Кто?
— Кто, кто, — возмутился дед, — такие, как ты. Нагрузили на нее, как сена, кабеля краденого, а на середине реки что?то заспорили, наверное, делили деньги, которые еще не заработали… Бултых в воду один, за ним другой… Лодка кругами и тоже на дно.
— Оба утонули?
— Они, сволочи, выплыли, а вот лодку мне утопили. Лучше бы наоборот случилось.
— Кабель подняли?
— Кабель… я его потом поднял втихаря, латышам продал. Так они мне за него два ящика водки дали и керосина две канистры. Так что, в общем, кое–чем поживился… А лодку жалко.
Выпили и третью бутылку.
— Пошли покажу лодку. Фонарь у вас есть?
— Есть, а то как же!
— Берите фонарь и пошли.
Захватив фонарь, под руководством деда Михася два контрабандиста спустились к узкой, метра четыре шириной, быстро бегущей речушке. Тут к старой вербе была привязана длинная плоскодонка. Она стояла в небольшой заводи, словно специально для нее выкопанной.