— Я врач, Адам Михайлович, это моя профессия.
—- Хватит разглагольствовать, садись к столу, по стаканчику шведской водки выпьем.
Самусев взял нож, на ручке которого серебрилась чешуйка размером в десятикопеечную монету, разрезал коробку, где было восемь литровых бутылок «Абсолюта.» Несколько секунд смотрел на винтовые пробки, словно бы прикидывая, какую из бутылок выбрать. Затем увидел на одной пробке царапину и взял именно ее.
— Ага, — глядя на бутылку, с почтением произнес бывший фельдшер.
— Литр, — поддакнул ему Адам Михайлович, разглядывая бутылку с разных сторон. Он смотрел на нее так, будто это была не бутылка с водкой, а граната, которой предстоит уничтожить вражеский дот.
— Значит, тысяча граммов?
— Конечно, тысяча. Я уверен, грамм в грамм, шведы — люди пунктуальные, обманывать не станут, не в их интересах. Я Федор, решил дать тебе одну с собой.
— Зачем с собой? — удивился столь невиданной щедрости соседа бывший фельдшер.
— Да вот так. У меня их восемь штук, одну тебе, одну сейчас покатим.
— Думаешь, сдюжим? Говорят, шведская водка мягкая, это правда? — поинтересовался Федор Потапов.
— Сейчас мы с тобой это дело, так сказать, проверим. У нас будет возможность убедиться.
— Правда, Адам Михайлович, что после нее голова не болит?
— И это мы с тобой проверим, Иваныч.
— Ну тогда не томи, а то у меня уже слюна под самой гортанью стоит, вот–вот через нос полезет.
— Потерпи, — произнес Самусев, уверенным движением, словно бы он это делал каждый день или даже по несколько раз в день, свернул пробку. Та хрустнула неожиданно легко.
— Видал, пакуют слабо? — вставил свои пять копеек бывший фельдшер.
— Пахнет ничего, — втянув в себя запах из горлышка, сказал Самусев.
— Что за хрензя на ней такая? Из воска, что ли?
— Это называется, брат ты мой, дозатор.
— Дозатор? — изумился фельдшер.
— Да–да.
— На кой ляд он нужен, этот самый дозатор? Кому и что дозировать?
— Нужен он, Иваныч, лишь для того, чтоб в эти бутылки другую водку не наливали.
— А–а, — удивленно вертя в руках бутылку, бурчал фельдшер, — хитрые шведы, на честность они не рассчитывают. Сколько ж такая одна стоит?
— Вот тут я тебе не скажу, но, думаю, рублей двадцать стоит.
— Всего?то? — изумился фельдшер.
— Двадцать американских рублей.
— А наших, российских, сколько будет?
Когда прозвучала цифра, фельдшер присвистнул и поморщился.
— Что?то, знаешь, Адам Михайлович, мне и пить расхотелось. Это ж только подумать, столько денег в себя влить!
— Денег, конечно, много, но она нам досталась, так сказать, на ровном месте.
— Кстати, как твое сердце, не шалит в последние дни?
— Не шалит вроде бы, — ответил Самусев.
— А у меня вот что?то шалит.
— Ну ничего, Иваныч, мы с тобой сейчас здоровье поправим.
На столе появились два стакана, алюминиевая миска с рыбой, выловленной и зажаренной накануне. На дубовой дощечке Адам Михайлович крупно нарезал хлеб. Двухсотграммовые стаканы были налиты до половины. От нетерпения бывший фельдшер даже скреб загрубевшими ногтями ладони рук.
— Поехали, что ли, Адам Михайлович, а?
— Тянуть не стоит.
Мужчины подняли стаканы, посмотрели друг другу в глаза, хитро улыбнулись, словно были заговорщиками, уже не принюхиваясь, не смакуя, залпом проглотили свои дозы.
— Ничего, забористая, — промокая губы кусочком хлеба, произнес бывший фельдшер.
— Рыбу ешь.
— Мы еще ту с женой не съели, что ты в понедельник дал.
— Бери, рыба?то хорошая.
— Чего ж ей плохой быть? Вот я все время думаю, — занюхивая хлебом, сказал фельдшер, — что это тебе, Адам Михайлович, эта рыба далась? Разводил бы пчел или вообще ничего не делал.
— Люблю я это дело. Сколько тебе ни объяснял, ты никак понять не хочешь, что рыбалка — самое хорошее занятие. И нервы успокаивает, и свежим воздухом дышишь — в общем, полный профит.
— То, что воздухом дышишь, это хорошо. Самусев посмотрел на бутылку, затем на соседа.
Тот тоже смотрел на бутылку.
— Курант… Это что значит?
250
— Смородиной отдает, ты что, не слышишь?
— Я хотел сказать, что смородиновым листом пахнет. Это ж так можно в любую водку настоя смородинового листа намешать, и твой «Курант» получится. Пьется мягко, правду ты говорил, Адам Михайлович.
Самусев налил еще по полстакана. Мужчины, уже повеселев, немного размякнув, выпили. И в этот момент, даже не успев закусить куском рыбы, зажатым в пальцах, Адам Михайлович застыл, лицо его исказила странная судорога, словно изнутри все мышцы вдруг сжались. Фельдшер смотрел на своего соседа и приятеля широко открытыми глазами и жадно втягивал в себя воздух.
— Не так что?то, Михалыч! Чую, не так! — уже хрипя, захлебываясь слюной, пробормотал фельдшер.
Но Адам Михайлович Самусев его уже не слышал. Глаза у него закатились, он засучил ногами, обутыми в галоши, вцепился руками в край стола. Кусок рыбы упал на пол. Старик быстро задышал, слишком быстро, почти как бегун–спринтер, его глаза уже ничего не видели, зрачки побелели.
— Воды… воды… — судорожно шептал Самусев. Но воды бывший фельдшер уже не мог подать.
Он, с грохотом опрокинув стул, упал на пол и забился в конвульсии. Изо рта повалила пена, глаза закатились, и, несколько раз дернув левой ногой, бывший фельдшер умер.
А Самусев еще корчился, пытаясь вызвать рвоту, причем делал он все это почти бессознательно. Но рвота не вызывалась, внутри организма словно бы все оцепенело. Адам Михайлович задышал еще более судорожно, прерывисто, а затем уткнулся головой в стол, хотя конечности все еще продолжали дрожать. Голова елозила по столу, бутылка с водкой опрокинулась набок, покатилась и упала на пол.
Два пенсионера были мертвы.
А черно–синий джип в это время уже подъезжал к автомагистрали.
—Номера, ребятки, надо поменять.
— Да–да, — джип затормозил, съехал на проселок и остановился в кустах. Два охранника Барановского быстро выскочили из машины с отвертками в руках, и через пять минут номера на джипе уже были сменены на настоящие.
— Вот так?то лучше.
О том, что одна из бутылок шведского «Абсолюта» отравлена, охранники, естественно, знать не могли, знал лишь их хозяин. Но и Геннадий Барановский не мог знать что именно эту бутылку, именно в этот день, можно сказать, в этот час, вытащила из ящика рука Адама Михайловича Самусева, сейчас уже безжизненная.
— Скорее! — подгонял водителя Барановский. — Только правил не нарушай! Нарушишь — уволю, без куска хлеба оставлю! — радостным и залихватским тоном произнес Барановский.
Охранники переглянулись. В подобном состоянии духа их босс бывал крайне редко, такой радости в глазах Геннадия Барановского охранники не видели уже давненько.
Когда на дороге возник синий указатель — до Москвы тридцать километров, — возбужденно потирая руки и чуть ли не покусывая ногти, Геннадий Павлович Барановский потянулся к телефону. Охранник покосился на своего хозяина, выбросил за окошко недокуренную сигарету.
— Что смотришь? — хмыкнул Барановский.
— Настроение у вас хорошее, Геннадий Павлович.
— У тебя бы, Коля, тоже было хорошее, если бы ты знал, что случилось.
— У меня, глядя на вас, Геннадий Павлович, настроение сразу же поднимается.
— Не настроение, а хер подниматься должен, — Барановский откинулся, сладко потянулся, вытянул немного затекшие ноги, несколько раз сжал на ногах пальцы — так, как это делает огромная обезьяна.
Затем тряхнул головой, закурил сигарету, вторую за этот день. Охранник быстро и расторопно поднес огонек зажигалки.
— Не суетись, Коля, не суетись. Скоро наша жизнь изменится.
— В лучшую сторону, надеюсь, Геннадий Павлович?
— А то в худшую, можно подумать! Посмотрев записную книжку, Барановский набрал номер. Ответили тотчас.
— А, Карпов, здравствуй! Барановский тебя соизволил побеспокоить. Небось еще спишь, дрыхнешь? А жизнь уже мимо проходит.
— Нет, на ногах, — ответил невидимый абонент.
— Если на ногах — хорошо, а если бы и лежал в кровати, тебя напряг бы.
—Может, не надо, Гена?
— Карпов, напрягись. Я хочу, чтобы сегодня ты мне организовал встречу с твоим Конрадом, или как там его… Сведенборгом…
— Конрад Сведенборг, — уточнил Карпов.
— Ну так вот, с ним и сведи меня. Разговор у меня серьезный, так что место для встречи подбери сам, чтобы можно было с глазу на глаз вопрос перетереть.
— А что за вопрос, если не секрет?
— Тебя, Карпов, он не касается, ты свои комиссионные получишь в любом случае.
— Понял, будет сделано. Где тебя найти можно? Из машины звонишь? Наверное, движешься от Латвии в первопрестольную?
— Почти угадал, — хмыкнул Барановский. — В общем, позвонишь.
Машина уже находилась у кольцевой, когда телефон ожил.
— Слушай, Геннадий Павлович, — сразу же перешел к делу Карпов, — можно встретиться прямо сегодня, у него форточка между двумя и четырьмя. Если тебя устроит, то у меня.
— У тебя дома, что ли? — немного недовольно буркнул Барановский.
— У меня.
— Я подъеду, а там глянем.
— Ты один будешь, Геннадий Павлович?
— Как всегда, со своими ребятами.
Барановский небрежно бросил на сиденье трубку и принялся потирать вспотевшие ладони. Даже на трубке остались влажные следы пальцев. Лицо Барановского сияло, глаза блестели, как у алкоголика в предчувствии утренних ста граммов водки.
Джип промчался по кольцевой каких?нибудь километров пятнадцать, затем свернул. А через час двух ящиков в темно–синем джипе уже не было. На сиденье, завернутый в газету, лежал один из стержней.
Ровно в два часа джип Геннадия Павловича Барановского был уже на Комсомольском проспекте. Барановский легко, молодцевато, выбрался из машины, взглянул на окна квартиры своего знакомого и взмахнул рукой. Хозяин квартиры смотрел на улицу немного заискивающе и в то же время настороженно улыбаясь.
Дверь открылась словно по мановению волшебной палочки, затем захлопнулась. Два охранника остались в джипе. В руках Барановского был маленький кейс с кодовым замком. Он, даже не воспользовавшись лифтом, поднялся на второй этаж. И здесь дверь отворилась, снова словно бы по волшебству. Хозяин квартиры Кирилл Петрович Карпов, мужчина лет пятидесяти, с довольно заурядной внешностью, но при дорогих часах и перстнях, улыбался, протягивая Барановскому руку.
— Здравствуй, здравствуй, Гена! Ты, как всегда, пунктуален.
— Сведенборг здесь? — спросил Барановский, коротко глянув в глаза хозяину квартиры.
— Здесь, а где же ему быть? Если Кирилл Петрович Карпов берется за дело, то знай, все будет выполнено в срок, как условленно.
— Это ты мне, Карпов, не рассказывай, побереги басни для какого?нибудь лоха. Я?то тебя давно знаю, и обещаниям твоим цена тоже невелика.
— Ты, Геннадий Павлович, сильно меня не упрекай, не наезжай, как говорится.
— Ты меня не интересуешь, Карпов. Где швед Сведенборг?
— Проходи, в гостиной швед сидит. Геннадий Павлович Барановский даже не снял
плащ. Он был без шляпы, очки в тонкой золотой оправе поблескивали на сытом, хорошо выбритом лице. Барановский распространял вокруг себя запах дорогого одеколона, изысканный и терпкий. Хозяин квартиры открыл дверь в гостиную, вошел первым.
Швед, худой как жердь, в серебристо–сером костюме, поднялся из глубокого кресла. Улыбнулся несколько дежурно и чуть настороженно. У него были очки, такие же, как у Барановского, и, возможно, только этой единственной деталью они походили друг на друга.
— Это господин Конрад Сведенборг, а это Геннадий Павлович Барановский, — вставил хозяин квартиры, приглашая Геннадия Павловича занять кресло напротив шведа.
Барановский уселся в кресло. Тут же на столе появились рюмки для коньяка, стеклянная тарелочка с лимоном, орешки, шоколад и бутылка дорогого коньяка. Рюмок на столе было две, только для гостей. Барановский посмотрел на Карпова, тот понимающе закивал, не замедлил исчезнуть за дверью. На кухне зашумела вода.
— Господин Сведенборг, — спокойно глядя на застывшее в напряжении лицо шведа, произнес Геннадий Павлович, — мне известно, что ваша фирма интересуется редкоземельными металлами.
— Это так, — сказал с легким акцентом швед.
— Я знаю, что у вас довольно сложное производство, огромное.
— Это так.
— Я хочу вам кое?что предложить.
— Я вас слушаю, господин Барановский.
— Но может быть, мы поговорим не здесь, а в другом месте?
— Почему не здесь? — насторожился швед.
— Понимаете, господин Сведенборг, разговор чрезвычайно серьезный, и я бы хотел провести переговоры с глазу на глаз.
— Кто вам мешает?
Геннадий Павлович посмотрел по сторонам, его лицо исказила гримаса неудовольствия. Затем он положил кейс себе на колени, покрутил колесики кодового замочка, поднял крышку и подал шведу стержень.
Тот взял кусок металла и будто бы с непониманием посмотрел на Барановского.
— Это что? — спросил швед.
— Там все написано.
Швед принялся рассматривать стержень. На краю была маркировка. Он взвесил на руке металл и подал его Барановскому.
— Да, думаю, поговорить стоит.
— Карпов! — крикнул Геннадий Павлович. — Хозяин появился незамедлительно, словно стоял за дверью. — Мы тебя покидаем.
— Чего так? Коньяк не тронут, вы бы хоть для приличия выпили.
— Это всегда успеется.
Они вышли из подъезда, сели в джип.
— Коля, заедь куда?нибудь, — сказал Барановский, — где нас никто не услышит.
Через пять минут машина стояла уже в другом дворе. Охранники вышли из нее и устроились на детской площадке рядом с маленьким домиком, выкрашенным ярко–зеленой масляной краской, с металлической горкой, выходящей из чердачного окошка.
— Можно еще раз взглянуть?
— Конечно, можно, — Барановский проделал манипуляцию с кейсом, подал ниобиевый стержень представителю шведской компании.
— Сколько у вас этого металла?
— Сколько вам надо? — задал вопрос Барановский.
— Не знаю, надо уточнить. Сколько вы можете предложить?
— Все будет зависеть от цены, — сказал Геннадий Павлович, облизывая мгновенно пересохшие губы.
— Цена будет зависеть от партии.
— Вот мой телефон, — Барановский подал визитку.
— А вот мой телефон, — швед передал визитку Барановскому.
Они сидели вдвоем на заднем сиденье машины, между ними лежал на примятой газете серый металлический стержень с маркировкой на краю.
— Я бы хотел взять его и сделать анализы.
— Это ваше право, зы покупатель. Стержень перекочевал в кейс шведа.
— Вас куда, господин Сведенборг?
— К такси, — сказал швед.
— Я могу вас завезти.
— Нет, не надо, спасибо. Вы очень любезны, господин Барановский.
На стоянке такси швед покинул джип — высокий, неуклюжий, в своем серебристо–сером костюме и шёлковом галстуке.
— Первый этап пройден.
— Куда теперь? — спросил водитель.
— Домой.
Швед не заставил долго себя ждать. Он позвонил в середине следующего дня. Сведенборг хоть и пытался скрыть волнение, но это ему удавалось с трудом. Встреча была недолгой, швед сел в машину, в руках он сжимал кейс. Джип заехал во двор, стал на площадке, охранники покинули машину.
— Да, это именно то, что надо, — открывая кейс, швед извлек стержень. — Сколько ниобия вы можете предложить?
— Семьдесят килограммов, — глядя в стекла очков, сказал Барановский.
—- Сколько–сколько? — словно не поверив в услышанное, переспросил Сведенборг.
— Семьдесят килограммов, — повторил Геннадий Павлович.
— Семьдесят… — прошептал Сведенборг. — Именно так.
—- За этот стержень, — твердо произнося слова, отчеканил швед, — я готов вам, господин Барановский, прямо сейчас заплатить тридцать пять тысяч долларов.
Барановский вздохнул.
— Сорок тысяч за стержень, сорок, господин Сведенборг.
— Хорошо, сорок. Мы, шведы, не торгуемся. Швед поднял крышку своего кейса и передал четыре пачки долларов Барановскому.