— Уходим, Ардонос, — раздался сзади голос Амелсора. — В состоянии транса нельзя долго стоять на точке Хора.
Я не шевелился, не в силах сбросить с себя блаженство, исходящее из точки. Охваченный очарованием красок и фантастических рисунков, меняющихся перед моим взором, как световая музыка, потрясенный красотой звуков вибрации Земли, я застыл, как Одиссей под пение божественных и ужасных Сирен.
— Ты входишь в состояние Анубелэа. Твой организм не выдержит этого.
Внезапно меня окутала тьма, и все ощущения исчезли. Очнулся я в машине на заднем сиденье. Голова гудела, но состояние было приятным. Такой бодрости и силы я не ощущал никогда.
— Отвези меня на Шаркия, Максуд, — попросил я.
— Нам, сэди (Да, господин), — ответил солдат. Затем помолчал немного и, не поворачивая головы добавил: — Всемогущий Хор пощадил тебя.
— С твоей помощью, как я полагаю, — усмехнулся я.
— Я не смог бы тебе помочь, если бы это не было угодно Хору, — бесстрастно ответил жрец.
На Шаркия Максуд, как и полагалось, вышел из машины, открыл мне дверь, вытянулся по стойке «смирно» и приложил руку к берету. Я козырнул и пошел в направлении переулка, где располагался двухэтажный особняк Дануна.
Дверь открыла молодая красивая арабка, судя по всему, жена моего начальника. Приветливо улыбнувшись, она сказала по-русски с легким акцентом:
— Поднимайтесь наверх. Вас ждут. — Потом добавила: — Вы увидите старого знакомого.
Я поднялся по каменной, покрытой красным ковром лестнице на второй этаж и прошел в комнату, из которой раздавались смех и мужские голоса. Сочный баритон показался мне знакомым.
На диване перед низким столиком, уставленным бутылками и закуской, лицом к двери сидел Данун, одетый в белую до пят рубаху с большим вырезом! Его смуглая грудь, покрытая черными как смоль волосами, резко контрастировала с белизной арабского национального одеяния. В кресле спиной ко мне сидел человек. Из-за высокой спинки кресла была видна только его макушка. Когда Данун, увидев меня, сделал приветственный жест рукой, человек встал и пошел прямо на меня с протянутыми руками. Это был толстяк Джафар, офицер иракской разведки, чьей милостью я стал подполковником армии Саддама. Радушная улыбка диссонировала с холодным острым взглядом. Мы обнялись, как два старинных приятеля, причем толстяк даже чмокнул меня в щеку.
— Ну? Стоящего парня я тебе прислал? — обратился он с видом благодетеля к Дануну, который разливал по рюмкам «Смирновскую», видимо, привезенную Джафаром из Москвы.
— Классный парень, — ответил тот, жестом предлагая нам поднять рюмки. — Как и все русские, пьет только арак, но закусывает финиками. Кстати, можешь говорить по-арабски. Он уже командует на нашем языке. Думаю, через год и ислам примет.
— Он атеист, как и все русские. У них даже попы атеисты. Или язычники, — в тон ему сказал толстяк. Данун, лукаво глядя на меня, сказал загадочным тоном:
— Для тебя есть новости. Хорошие новости.
Не знаю почему, но я сразу же понял, какие новости имел в виду полковник.
— Квартиру выделили?
— Алла! — заржал начальник. — Ты ясновидящий. Две комнаты. Ванная, как у султана. Можешь обзаводиться семьей. Тебе по воинскому званию две жены полагаются.
— А почему же у тебя только одна?
— Стар уже. С одной еле-еле управляюсь.
Мы подняли рюмки и чокнулись. Джафар крякнул по-русски и отправил в рот маслину. Еще несколько дней назад он был в Москве. Но меня это не трогало. За время беседы я ни разу не спросил его о событиях в России. Завязалась беседа. Данун почти не принимал участия в разговоре, а только подливал в рюмки. Умные глаза Джафара сверлили меня насквозь, но я спокойно выдерживал его взгляд. Взгляд профессионала.
— Он непроницаем, как суффий, — заметил толстяк. — Почему о России не спрашиваешь?
— Сам расскажешь, — пожал я плечами. Джафар налил одному себе коньяк, сделал маленький глоток и изобразил на лице полное блаженство.
— Очень много изменений. Внешне все выглядит как экономический и политический хаос, но наши аналитики едины во мнении. Идет целенаправленная политика разгрома потенциала России, руководимая из США.
— А что собой представляет так называемое СНГ? — спросил я. — Какое-нибудь подобие Советского Союза присутствует?
— Фикция, — поморщился Джафар. — Чернила на бумаге. Никто эту структуру серьезно не рассматривает. Власть во всех странах захватили конкретные личности, которые преследуют конкретные личные интересы. Государственники присутствуют в эшелонах власти только в Прибалтийских республиках.
Он опрокинул еще одну рюмку коньяка, потянулся за кейсом, который стоял рядом с креслом. Положил его на колени и вопросительно посмотрел на Дануна. Тот кивнул головой, после чего Джафар раскрыл кейс и достал папку.
— Ты ведь уже читаешь по-арабски? — спросил он.
— Да, хотя не могу сказать, что свободно.
— На. Почитай. Если что будет непонятно, спрашивай. А мы пока поговорим о наших делах.
Я взял папку и пересел в кресло, стоявшее в углу. Включил торшер и открыл папку. Увидев, кому адресованы бумаги, вопросительно посмотрел на Джафара. Тот утвердительно кивнул головой: «Читай. Я имею разрешение от руководства БААС ознакомить с этими материалами русских, с которыми наша служба собирается сотрудничать».
Все изложенное в разведдонесении не вызвало особого интереса, поскольку то же самое, только иносказательно мне говорил Берос. Вторая бумага была более интересна.
Шахбаз
Я аккуратно сложил листки, сунул их в папку, перешел в кресло возле стола, за которым сидели арабы, и вопросительно посмотрел на Джафара. В его глазах был искренний интерес, который был мне понятен. Его интересовала не столько моя точка зрения на происходящие в России события, сколько моя реакция. Видимо, пробуждение патриотического порыва являлось одним из элементов намечаемой им схемы вербовки. Реакция русского на разгром родной страны и порабощение ее народа. Разведчик не знал, что перед ним уже не русский, а человек с психикой древнего халдея, для которого нет России, родины в общепринятом смысле. Есть Шомкара, источник глобального нарушения Мирового Баланса. Нет русского народа. Есть некая псикатегория, обозначаемая термином «шарх», являющаяся бездумным инструментом наведения дисбаланса.
Я пожал плечами, равнодушно глядя в глаза толстяку, и сказал:
— Для того чтобы понять, что происходит в России, вам не было нужды напрягать свою разведку. Достаточно внимательно читать прессу.
Араб обиженно выпятил губы.
— В печати ты этого не найдешь. А за информацию мы заплатили много «зелени».
— Какой «зелени»? — не понял я.
— Темнота, — развеселился толстяк. — Так в России сейчас называют доллары. И товар, и деньги, и новая национальная идея советского народа. За «зелень» теперь в России можно купить все. Заводы и фабрики, артистов и писателей, политиков и чиновников.
Я пожал плечами:
— Ну так покупайте, если это вам нужно.
Джафар огорченно развел руками:
— Мы бы купили, но денег нет. — Он немного помолчал и добавил: — Столько, сколько у американцев. Теперь в России рынок. И люди продают себя тому, кто предложит более высокую цену. Ну, а как ты лично относишься к тому, что твоя страна оказалась под иностранным сапогом? — спросил он напрямую.
— Никак, — равнодушно сказал я. — Я не собираюсь возвращаться.
— А если мы попросим тебя вернуться? — спросил он, напряженно глядя мне в глаза.
— Поговорим об этом, когда закончится мой контракт.
Лицо разведчика осталось непроницаемым, но глаза выдавали разочарование. Что касается Дануна, то он явно был рад тому, что военной разведке не удалось сманить у него советника.
Поздно вечером я вернулся на виллу. Все ее обитатели уже спали, и только Тодор сидел в холле в кресле, поглаживая за ушами Бака, немецкую овчарку, которую он сумел привести с собой из Софии. Когда я вошел, Тодор отрешенно посмотрел на меня пьяными пустыми глазами. Пес же, напротив, вскочил на все четыре лапы, уставился на меня, словно увидел впервые, а затем осторожно подошел и начал тщательно обнюхивать. Так он поступал только с незнакомцами. Я же был его большим другом. Гулял с ним и кормил его, когда хозяин по причине сильного опьянения не мог этого сделать сам. В глазах болгарина появилось истинное изумление. Он хорошо знал привычки своего четвероногого друга.
— Какого черта? — сказал он заплетающимся языком. — Это ты или не ты?
— Для тебя я, для него нет, — загадочно ответил я. Мне было все ясно. Для пса в отличие от его хозяина не существовало зрительных образов. Его память содержала индивидуальные запахи людей. Видимо, под воздействием вибрации точки Хора изменились мои индивидуальные вибрация и запах. Для людей я остался прежним, для собак стал другим человеком.
— Какого черта? — попытался завязать разговор Тодор.
— Не бери в голову, дружище. Отправляйся лучше баиньки, — сказал я и прошел в свою комнату.
Глава 6. Рождение
Преодолеть повторяющиеся рождение и смерть и наслаждаться даром бессмертия может только тот, кто способен одновременно понять процесс погружения в невежество и процесс совершенствования трансцендентного знания.
Эзотерическая мудрость
* * *
«Завтра, быть может, твой день рождения. Если это так, то я поздравляю тебя», — сказал Берос на халдейском языке.
Стоял жаркий август. Я родился сорок лет назад в холодном декабре, под завывание московских метелей, но слова Наставника не вызывали удивления. Поймал себя на мысли, что если бы при нашем разговоре присутствовал человек, владеющий языком древних вавилонян, он все равно не понял бы нас. Для него слова Бероса означали бы то, что на следующий день я стану на год старше. Мне же было ясно, что я подошел к некой кармической точке, в которой надо мной завис дамоклов меч, и что завтра будет решен вопрос, буду ли я продолжать свое существование в этом мире или внезапно перейду в другой. Другими словами, надо мной нависла грозная опасность, и, возможно, я уже кармический мертвец, а завтра могу стать мертвецом физическим. Удивительная вещь, психическое подчинение карме. Пять лет назад, узнав, что завтра я могу погибнуть, я был бы повергнут в шок и стал бы лихорадочно высчитывать, откуда идет угроза и как ее избежать. Сейчас же меня интересовало только одно. Знает ли Наставник, какая опасность грозит его ученику? То, что он не имеет права вмешиваться в мои отношения с Высшими Силами, мне было известно. Но знает ли он, как эти Силы завтра, быть может, расправятся со мной? Несмотря на обработку, которой я подвергся за минувшие пять лет, любопытство не покинуло меня.
Я внимательно посмотрел ему в глаза. Он ждал Знака. Если я завтра погибну, то это будет означать, что он даром потратил пять лет, и жрецам вновь потребуется время на подготовку нового балансира. Если же послезавтра мы встретимся вновь, то…