— Бредставляешь, когда мы побытались зтянуть с тебя штаны, мокрые от крови и прилипшие к ногам, ты бринялся искать шпагу!
— Убрав вместе со штанами все засохшие корки и обнажив ссадины, мы убедились, что вас требуется немедленно искупать. Должен сказать, вы очень удачно успели установить медную ванну.
— Искупать меня!
— Мне помогла маркитантка, привыкшая видеть солдат в любом виде и не падающая в обморок при виде крови, — игриво произнес Семакгюс. — Когда вас отмыли — боже, сколько же на вас было грязи! — я наконец получил полное представление о состоянии ваших повреждений. Никаких серьезных ранений, несколько поверхностных царапин от пуль и множество заноз от деревянных щепок, отлетавших от поломанных мачт и корабельной обшивки. И мы вас выщипали.
— Выщипали?!
— Только занозы, разумеется. Затем мы подождали, пока шрамы затянутся. А для ускорения процесса я обернул вас муслином, наложив поверх гончарную глину.
— Неужели? — удивился Николя; стоило ему представить себя в обертке из такого пластыря, как на него напал неудержимый смех.
— Да, именно глину, ибо глина обладает свойством впитывать имеющуюся на коже грязь. Теперь понятно, почему, пытаясь повернуться, вы сразу ощутили неудобство?
— У меня все чешется. Такое ощущение, словно с меня содрали кожу и пустили бегать муравьев.
— Отлично! Заживление идет полным ходом. Сон стал для вас самым лучшим лекарством. Так что благодарите вашего Диафуаруса за лауданум!
— А какой сегодня день?
— Четверг, шестое августа, праздник Преображения. Сейчас семь часов пополудни. Вы проспали почти два с половиной дня.
Чувствуя себя совершенно бодрым, Николя внимательнейшим образом оглядел собравшихся.
— Полагаю, сегодня нас ожидает парадный ужин?
Семакгюс подозрительно взглянул на него, а глаза Катрины расширились от изумления.
— Мальчик мой, не скажете ли вы мне, отчего к вам в голову явилась эта мысль?
— Благодаря давней привычке распутывать запутанные дела. Очевидное не всегда соответствует истине.
— Гм, ваши мысли приняли весьма интересное направление. Видимо, ваше самочувствие улучшилось.
— Еще как! Достаточно для проведения небольшого расследования.
— Боже милостивый! — всплеснула руками Катрина. — Да он опять предит.
— Погодите, выслушайте меня. Сейчас я объясню вам ход своей мысли.
— Катрина стоит возле меня.
— Не вижу.
— Не перебивайте меня.
— Не надо ему фосражать. Иначе злучится новый бриступ!
— Итак, Катрина у меня в комнате, значит, на кухне ее нет. Однако обоняние мое улавливает пленительнейшие ароматы. На Катрине надет передник, и свежие пятна на нем говорят сами за себя. Следовательно, она только что отошла от плиты, дабы справиться о моем здоровье. Но разве наша Катрина когда-нибудь покидает свои кастрюльки, пока кушанье не готово? Нет, никогда. Но, может, у плиты хозяйничает Марион? Нет, ибо ревматизм не позволяет ей долго стоять у плиты. Что из этого следует? Предполагаю, дражайший Гийом, что место Катрины заняла Ава. Верность моей гипотезы подтверждает и ваш внешний вид: вышитый жилет, пышный, ловко завязанный галстук говорят о том, что вы намерены провести вечер в городе. О приготовлениях к ужину говорит также отсутствие Сирюса и Мушетты, которые, когда готовят еду, всегда торчат на кухне в ожидании лакомых кусочков. Пятна на переднике Катрины, а также мой нос подсказывают, что сегодня ожидается рыба или раковый суп. К тому же, сознавая, сколь важное место занимает моя персона в сем жилище, я не могу себе представить, чтобы мое возвращение с берегов Стикса не было отмечено доброй трапезой.
Семакгюс и Катрина дружно расхохотались.
— Смейтесь сколько хотите, вы не помешаете мне завершить мою мысль. Проанализировав все, что здесь сказано, я уверен, Гийом, вы предвидели мое воскрешение и, понимая, что после двух дней поста я буду голоден как волк, заранее отдали распоряжения насчет ужина. Засим я встаю.
Встав с кровати, Николя зашатался и, скорее всего, упал бы, если бы Семакгюс не подхватил его. Только сейчас он заметил, что совершенно гол и покрыт какими-то бляшками, тотчас посыпавшимися с него на пол. Корабельный хирург осмотрел его и, удовлетворенный, заявил, что рубцевание идет полным ходом.
— Господин де Ноблекур.
— Ах, как зе он береволнофался, петняжка! Он зидел восле вас днем и ночью! Господи, лишь пы у него обять не разыгралась подагра!
— Он передает вам один из своих лучших халатов. Наденьте вниз рубашку и панталоны и можете отправляться на ужин, где вас встретят, как блудного сына или как героя, на ваш выбор.
III
ACCELERANDO[22]
Пляшут шлюхи во дворце,
Пале-Руаяль ликует […]
Неубитого медведя
Продал шкуру по дешевке.
Куплеты о Его Недостойнейшем Высочестве, его светлости герцоге Шартрском (1778)
В покоях Ноблекура было светло как днем: праздновали возвращение Николя. С улицы Монмартр, где уже зажигали фонари, доносился глухой шум голосов: после тяжелой дневной жары люди выходили подышать свежим воздухом. За столом почтенного магистрата собрались Луи, Эме д’Арране, Бурдо, Семакгюс и Лаборд. В пестром мадрасском платке Ава под зорким оком Марион металась между кухней и гостиной, помогая запыхавшейся Катрине. Сирюс и Мушетта тихо сидели под столом в надежде на щедрость хозяев.
Все уже в подробностях знали о подвигах Николя, многократно пересказанных раскрасневшимся от волнения Луи. В Версале юноше сообщили, что отец его, вернувшись, сразу отправился на утреннюю церемонию, а затем король дал ему личную аудиенцию, о чем тотчас стало известно всем, равно как и о его награждении. Двор по-прежнему оставался страной, где загадочным образом соседствовали тайна и нескромность.
— Отец, — серьезно спросил Луи, — что чувствуют во время боя?
— Сражение — это грохот и зрелище, от которого кровь стынет в жилах. Очень страшно, сын мой, и чтобы преодолеть этот страх, требуется немало мужества. Sed pavor an virtus quis in hoste requirat?
— Вот вы и попались, Луи, — улыбнулся Ноблекур. — Сейчас мы увидим, помните ли вы что-нибудь из того, чему обучали вас ораторианцы в Жюйи.
— Страх, — медленно начал Луи, — или мужество. В бою с врагом все пригодится.
— Совершенно справедливо, — согласился Николя. — Я уверен, что оглушительные взрывы, бортовая качка, дым, смерть, стоны раненых и летящие во все стороны обломки кого угодно могут повергнуть в замешательство.
— Но вы принимали участие в сражении, иначе бы Его Величество не сделал вас кавалером ордена Святого Людовика.
— Я наугад стрелял во врага, а потом подбирал мертвецов и пытался спасти раненых.
Разговор принимал серьезный оборот, и Ноблекур решил разрядить обстановку.
— Интересно, какого черта его понесло на этот корабль? — задумчиво произнес он, разворачивая салфетку.
— Он вам ни за что не скажет, — ответил Лаборд. — Полагаю, ему захотелось подышать океанским воздухом.
— Мой отец, который всегда в курсе всего, — подала голос Эме, — и который, как я догадываюсь, явился одним из инициаторов поездки Николя, не выдал мне эту тайну, несмотря на все мои ухищрения.
— Эме, — перебил Николя, желая перевести беседу в иное русло, — я рад, что вы смогли разбить цепи, удерживающие вас подле принцессы, и вырваться на сегодняшний вечер.
Он взял ее руку и нежно поцеловал.
— Ах, — ответила она, — малышка не имеет никакой власти. Мне пришлось смиренно просить дозволения у другого лица, перед которым трепещет весь двор.
— У графини Дианы де Полиньяк, невестки той, другой Полиньяк, что беспрестанно высмеивает Мадам Елизавету за ее полноту, — подсказал Лаборд.
— Сия скандальная особа отличается крайне распущенным нравом, — заметил Бурдо.
— Деспот, запугавший принцессу, неумный дух, который не знает, что бы такое сделать, чтобы не дать ей поступить по-своему. Королю приходится понуждать принцессу к повиновению. Однако Господь оберег нас, ибо Полиньяк больше не садится на лошадь и исполняет обязанности придворной дамы крайне небрежно.
— В моей жизни образовалась пустота, — произнес Николя. — Вы должны заполнить ее. Что произошло за те два дня, что я спал?
— Город, — начал Лаборд, — как это ему свойственно, охватила очередная лихорадка. Наш современный Мирмидон, герцог Шартрский, около пяти часов торжественно въехал в Париж и вступил в Пале-Руаяль, где под бурные аплодисменты своих сторонников проследовал к себе в апартаменты. Аббат Делонэ вручил ему пьесу в стихах под названием «Вести с Парнаса».
— Тошнотворное, бездарное сочинение, — заметил Бурдо.
— Герой вышел на балкон, а потом отправился в театр, где занял место в своей ложе. Там последовали очередные бесконечные восторги, сопровождаемые фанфарами, коими оркестр присоединился к ликованию публики. В какую-то минуту даже показалось, что сейчас принца увенчают лаврами, словно нового Вольтера! Вечером торжества продолжились в Пале-Руаяль, где мадемуазель Арну спела в его честь.
— …так фальшиво, что ее освистали. Лесть самого низкого пошиба. Восхваления столь же смешные, сколь и ничтожные, — проворчал Бурдо.
— Вечер завершился торжественным ужином и великолепным фейерверком. Однако уже сегодня наш герой должен был получить приказ короля отправиться к своей эскадре в Брест! Вот видите, Бурдо, излишества никогда не приводят к хорошему.
— Он принц, и этим все сказано. Вся его жизнь находится в полном противоречии с идеалами тех, кого он поддерживает на словах, а на деле он постоянно двигается окольными путями и не имеет ничего общего с теми, кем хочет казаться. Нет, я не преувеличиваю. Он дерзает именовать себя философом, но стоит как следует приглядеться, становится ясно, что его извращенные страсти, как бы он ни пытался их скрыть, всегда берут верх.
— Ох, уж этот наш Бурдо, — вздохнул Ноблекур, — он по-прежнему привязан к своим погремушкам.
— Смейтесь, — буркнул инспектор. — Настанет день… Поверьте, чем скорее сильные мира сего перестанут вести недостойную жизнь, чем меньше станут похваляться своими богатствами, чем больше станет среди них неподкупных, тем большее уважение народа они заслужат. Им следует прислушаться к голосу общественного мнения, иначе любой неосмотрительный шаг может привести их к пропасти. Если прежде не завершится апоплексическим ударом или несварением желудка.
— Я на это надеюсь, — примиряющим тоном произнес Николя.
— На апоплексический удар?
— Нет! На несварение желудка. Ибо я голоден.
Последние слова он произнес таким жалобным тоном, что все покатились от хохота.
— Катрина, — высокопарно, словно выступая на сцене Бургундского отеля, провозгласил Ноблекур, — пусть немедленно принесут амброзию и жертвенное мясо в честь героя!
Тотчас на столе появилось великолепное серебряное блюдо с неведомым кушаньем, от которого исходили волнительные ароматы.
— Подобные запахи требуют объяснений, — заявил Семакгюс.
— О, — подбоченившись, воскликнула Катрина, — брежде боложите себе по кузочку, так как я боюсь, как пы кушанье не остыло, ведь его натобно есть горячим. Такое плюдо готовят у меня в Эльзасе; это печень раков, приготовленная по рецепту, придуманному в Селесте.
— Но сначала раков кастрируют, я однажды помогал Марион и знаю, как это делается, — с воодушевлением воскликнул Луи. — Ах, как они щиплются, мошенники! Я и не знал, что у них такая большая печень!
— Браво! — восхитился Семакгюс. — Кажется, в нашем полку прибыло.
— Да, у них вытягивают черную ниточку. Для зегодняшнего вечера я купила на рынке польше пяти сотен, и бримерно треть опустила в кипяток прямо в панцире, чтобы украсить шейками плюдо. Остальных измельчила вместе с панцирем. Затем вывалила измельченных раков на зковородку, добавила масла, лучку и бриправок и хорошенько обжарила до красноватого цвета. Потом щедро развела молоком, прокипятила и бротерла смесь через тряпочку. Затем как зледует взбила пять десятков яиц, звеженьких, только что из-под курочки, и допавила в молоко, чтобы оно загустело. Затем взяла кузочек муслина.