— Я говорю только за себя, дорогой. Понимаю, что мои идеи антисоциальны и что общество не могло бы существовать, если бы все придерживались таких взглядов. По существу я эгоистка, Дейн. Не то чтобы меня абсолютно не заботило происходящее с другими людьми, но больше меня заботит то, что происходит со мной в отпущенный нам краткий период жизни. Очевидно, я материалистка. Мои представления о любви не требуют заключения брака для осуществления супружеских отношений. Фактически — повторяю, я говорю только за себя — я отвергаю концепцию брака. Я не больше способна быть счастливой в качестве домохозяйки, чем уйти в монастырь. Возможно, как говорится в песне, любовь и брак идут вместе, как лошадь и карета, но я женщина века электроники. Для меня кольцо на пальце все равно что кольцо в носу. Современный брак просто насмешка! Неудивительно, что разводы теперь так часты. Я не могу выносить лицемерия брака, поэтому сторонюсь его. Неужели ты можешь представить меня воркующей десятилетиями в увитом плющом коттедже возле водопада? Она засмеялась.
Дейн тупо уставился на нее.
— Конечно, беда в том, что мне не нужен мужчина для поддержки. Я не нуждаюсь в твоих деньгах — у меня достаточно собственных. Я не гоняюсь за высоким социальным положением — в моих сферах у меня достаточно высокий статус. И я, безусловно, не могу подчинить себя твоей карьере, поскольку у меня имеется своя — более того, уже осуществленная, в то время как твоя только в процессе создания. Брак хорош для женщины в буржуазном обществе…
— А как насчет детей? — с горечью осведомился Дейн. — Твоя продвинутая концепция не включает эту маленькую проблему?
— Практически нет. Предоставим размножение тем женщинам, которые больше ничего не способны создать, — видит бог, их более чем достаточно. Я люблю детей, но в жизни нам приходится делать суровый выбор. Свой я сделала, и материнству в нем нет места. Теперь тебе ясно, Дейн, в кого ты влюбился.
— Совершенно ясно, — мрачно отозвался он.
— Мы можем быть счастливы и без брака — пока мы любим друг друга. Неужели ты этого не понимаешь, дорогой?
В ее глазах Дейну почудилось беспокойство. Что касается его самого, то Великий Мститель исчез вместе с гневом и отвращением. Осталась только пустота.
— Нет, Шейла, не понимаю. Я не говорю, что твое предложение аморально, — оно куда хуже, поскольку непрактично. Если брак без любви отвратителен, то и любовь без брака тоже. Приходится прятаться в темных углах, не ходить, а красться…
— Ничего подобного. — Шейла вскинула голову; ее голос звучал холодно. — Ты рассуждаешь как школьник. Прошлой ночью удовлетворился поцелуем в темноте, а сейчас читаешь мне мораль. Что дальше? Ты хочешь сказать мне, что хранил целомудрие в ожидании одной-единственной маленькой женушки? Разница между нами в том, что ты романтик, а я реалист.
Вот оно что — хищница, таящаяся в каждой женщине, показала острые зубы, готовые цапнуть.
Дейн считал себя искушенным в житейских делах и готовым пользоваться всеми удовольствиями, которые предлагала жизнь. Но Шейла действительно заставила его чувствовать себя школьником. В правильных чертах ее лица не осталось ни следа тепла и женственности. Оно было непроницаемым, как греческая скульптура, хранящая в себе тайны веков. Философия Шейлы была для него так же непостижима, как философия его матери. Возможно, в глубине души он оставался студентом, готовым развлекаться, пока это возможно, потом остепениться и обзавестись женой — ну и иметь забавы на стороне, если можно выйти сухим из воды.
Но философия Шейлы словно презирала любые стандарты. Дейн был уверен, что никогда не сможет понять ее и что ему этого даже не хочется. В голове у него вертелась строка из поэмы: «La Belle Dame sans Merci[28] тебя навек пленила».
Словно читая его мысли, Шейла усмехнулась, и даже этот негромкий звук пробудил в нем желание.
— О, Дейн, не смотри так мрачно! — воскликнула она. — Мы просто будем не супругами, а любовниками. Не говори мне, что у тебя никогда не было женщин! — В ее взгляде появился испуг.
Дейн радовался, что она произнесла это без улыбки, — в противном случае он мог бы ее ударить. Бренди явилось всего лишь временной мерой — Дейн чувствовал, как в нем начинает клокотать прежняя ненависть. «Осторожно! — приказал он себе. — Держи себя в руках».
— Да, у меня были женщины, но я, должно быть, покажусь тебе невероятно старомодным, так как я однолюб. У меня бывали разочарования, и теперь, похоже, предстоит еще одно.
— О, Дейн! — Шейла слегка отодвинулась от него. — Ты называешь себя однолюбом, потому что способен одновременно любить только одну женщину. Но меня это вполне устраивает. Я не намерена ни с кем тебя делить. Мы не так уж отличаемся друг от друга, верно? — При виде его плотно сжатых губ она добавила: — Я не имею в виду, что никогда не думала о браке. В каком-то смысле от тебя зависит убедить меня, что брак с тобой — то, что мне нужно. Но сейчас я не хочу выходить замуж даже за тебя. Я тоже однолюб, и в данный момент мне нужен только ты. Однако я не знаю, сколько это продлится — неделю, месяц, пять лет, может, даже всю жизнь. Ты уведомишь меня, когда захочешь со мной расстаться, и я сделаю то же самое.
Неужели он в самом деле влюблен в нее? Дейн начал бродить по комнате, а Шейла наблюдала за ним тем же беспокойным взглядом. Означает ли это, что она дала старику отставку? Или же она ведет какую-то игру с ними обоими?
Он остановился перед оттоманкой и взял ее руки в свои.
— Ладно, беби, пусть сюжет развивается сам по себе. На твоих условиях. Возможно, я спасаюсь от судьбы худшей, чем смерть. Значит, любовники? Тогда мы можем начать…
Шейла притянула его к себе, и Дейн не стал сопротивляться.
* * *
Следующим утром Дейн пребывал в более умиротворенном настроении. Теперь он не мог сомневаться в Шейле. Какими бы краткими ни оказались в итоге ее чувства, это не являлось игрой. Он был уверен, что она говорила ему правду.
Шейла не могла любить двоих мужчин одновременно, и, значит, Дейн добился своего. С присущей ей прямотой она, безусловно, говорила его отцу в начале их связи то же, что сказала Дейну, так что его не должно удивить, когда она прекратит эту связь.
Отец вернется к матери, и для конфликтов больше не будет оснований, поскольку его родителям незачем знать, как был проделан этот трюк. У старшего Маккелла не найдется причин подозревать, что новым любовником Шейлы стал его сын, а Лютеция подумает, что муж вернулся к ней по собственной воле. Это ее утешит.
И все же что-то было не так. Дейн предложил Шейле ключ от его квартиры, но она отказалась:
— Пока не нужно, дорогой. Я все еще наслаждаюсь моим незаконным статусом. — Вместо этого Шейла предложила ему свой ключ.
А в следующую среду Дейн не смог с ней встретиться.
— Я всего лишь человек, дорогой, — объяснила она по телефону с улыбкой в голосе. — Не сегодня. Завтра вечером, хорошо?
Значит, Шейла лгала ему? Но как это могло быть? Или она просто хотела успокоить его отца? Вероятно, он тяжело воспринимал разрыв, и Шейла решила уходить от него постепенно. Но это означало, что Дейн с отцом делят ее круглую кровать в голливудском стиле. От таких мыслей ему становилось не по себе.
Это продолжалось до среды 14 сентября. В тот день Дейн позвонил матери узнать, как ее дела. Лютеция ответила, что все прекрасно, хотя она и была разочарована.
— Мы с твоим отцом собирались вместе пойти на ленч, но когда обсуждали это за завтраком, позвонил секретарь президента из Вашингтона. Президент захотел сегодня повидать Эштона, и это разрушило все наши планы. — Она засмеялась своим звонким смехом. — Похоже, твой отец не оценил оказанную ему честь. Он расстроился и даже сначала не хотел, чтобы я собирала его чемодан, — ведь ему придется там заночевать. Нельзя отказывать президенту Соединенных Штатов…
Придется заночевать… Дейн позвонил Шейле.
— Привет, дорогой!
— Мы увидимся вечером?
— Ну…
— Как насчет обеда у «Луи»?
— Хорошо, милый, но только пораньше. Я должна вернуться к десяти.
— Почему?
— У меня полно работы над коллекцией.
Дейн невольно подумал о том, какой предлог она найдет, когда ее коллекция будет закончена. Неужели вся история с президентским звонком подстроена? Или только необходимость заночевать в Вашингтоне?
Им подали фирменный салат, но Шейла ела его так, словно он был приготовлен в дешевой забегаловке. Она попросила Дейна не задерживаться за кофе, и они вышли из ресторана в половине десятого.
— Как насчет того, чтобы выпить что-нибудь у тебя, Шейла?
Очевидно, она не могла найти предлог для отказа.
— Приготовь себе выпивку сам, дорогой, — сказала Шейла наверху. — Мне ничего не нужно. Я только переоденусь в рабочую одежду, а потом тебе придется уйти.
— Я не собираюсь уходить, — спокойно сказал Дейн.
Шейла засмеялась:
— Давай, партнер, пей и выкатывайся.
— Я не хочу пить. И я не уйду.
Смех увял.
— Дейн, мне это не нравится. Я должна работать.
— Ты вовсе не собираешься работать.
— Не понимаю. Что ты имеешь в виду?
— Ты пытаешься избавиться от меня, а я этого не хочу.
Какой-то миг Шейла молчала, словно стараясь сдержать гнев. Потом заговорила беспечным тоном:
— Только послушайте его! Разве вы меня содержите, о мой хозяин и повелитель? Я сама плачу за квартиру, приятель, так что ты будешь оставаться и уходить, когда я захочу. Сейчас я хочу, чтобы ты ушел. — Так как он не сдвинулся с места, ее голос стал ледяным. — Дейн, уходи немедленно, иначе пожалеешь.
— Мой отец будет здесь с минуты на минуту, не так ли?
Казалось, он ударил ее.
— Ты знаешь!.. Полагаю, ты знал все время. Теперь я понимаю. Так вот почему…
— Вот почему я останусь, милая моя.
Дейн чувствовал отвращение к ней, к себе, к отцу и даже к матери. Сбросив пиджак, он положил его на спинку кресла, и серебряный портсигар, подарок Лютеции, выпал из кармана. Дейн подобрал его и вынул сигарету, но его руки так дрожали, что он не мог зажечь ее.
— Я подожду отца, — пробормотал он, швырнув портсигар в кресло. — И более того, я намерен рассказать ему о нас с тобой.
Со сдавленным криком Шейла подбежала к окну, потом к двери и снова вернулась в середину комнаты.
— Черт с тобой, Дейн, оставайся. Я не могу выставить тебя силой.
— Тебе не хватает смелости рассказать ему. А может, ты и не собиралась этого делать?
— Это гнусно, Дейн!
— Кажется, ты что-то говорила о верности. Или это не распространяется на мужчин из одной семьи?
К его удивлению, Шейла расхохоталась:
— Это забавно. Забавнее, чем ты можешь себе представить!
— У тебя странное чувство юмора! — Последние остатки любви, которую Дейн испытывал к ней, исчезали со скоростью света. Их сменяла дикая ярость, которой он так страшился.
— Ты думаешь, я сплю с твоим отцом?! — воскликнула Шейла. — Позволь сказать тебе кое-что, маленький мальчик: мы не любовники и никогда ими не были. В нашей дружбе не было ничего сексуального. Это именно дружба! Мы нравимся друг другу. Мы уважаем друг друга. Но это все. Конечно, ты этому не веришь. Вероятно, никто бы не поверил. Но это правда, Дейн. Ради самого себя, если не ради кого-то еще, тебе лучше этому поверить.
Он видел свои сжатые кулаки и слышал свой крик:
— Неужели ты не могла придумать что-нибудь поубедительнее? Дружба! Думаешь, я не знаю, что старик каждую среду ставит на ночь свои ботинки под твою кровать? Я видел его одежду в стенном шкафу твоей спальни!
— Да, он приходит сюда и переодевается в более удобные вещи…
— Полагаю, чтобы поговорить за чаем о событиях недели? В халате и слаксах? Ты меня за идиота принимаешь! Ради бога, неужели тебе не хватает достоинства признаться, когда тебя поймали на месте преступления?
Дейн задыхался, в ушах у него гудело. Он видел, что губы Шейлы шевелятся, но с трудом слышал ее слова:
— Я не хочу причинять тебе боль, Дейн. Не хочу говорить плохо о…
— Лучше не надо, — услышал он собственное рычание.
— …о твоей матери. Но очевидно, я предлагаю твоему отцу… то, что не может предложить твоя мать. Больший кругозор, жизненный опыт, который позволяет ему разговаривать со мной так, как он никогда не мог бы говорить с женой. У нас чудесная дружба, Дейн. Визиты сюда в среду вечером ему очень помогают.
— Каким образом? Ну, ври дальше!
— Если хочешь знать, они помогают ему чувствовать себя мужчиной в общении с женщиной. Повторяю, Дейн, он мой друг, а не мой любовник. Он не мог бы стать моим любовником, даже если бы хотел этого! Вот! Теперь ты доволен? Ты все понял?
Дейн застыл как вкопанный. «Не мог бы стать моим любовником, даже если бы хотел…»
— Ты имеешь в виду, что не позволила бы ему этого?
Губы Шейлы побелели.
— Я имею в виду, что он не способен на это физически. Теперь ты все знаешь.
Дейн не мог этому поверить. Эштон Маккелл — крепкий, волосатый, энергичный — не способен к физической связи с женщиной?
Он ошеломленно опустился на оттоманку. Но сам шок, вызванный этим известием, говорил в пользу его вероятности. Никто, даже ведьма, не могла бы придумать такую историю об Эше Маккелле. Значит, это должно быть правдой. Внезапно Дейн понял, как это объясняет неуемную энергию, проявляемую отцом в бизнесе, его постоянное стремление к коммерческой экспансии. Все это служило компенсацией!
Но если так, то почему его мать ничего об этом не сказала? Ответ напрашивался сам собой. Лютеция Маккелл просто не могла упоминать о подобных вещах в разговоре с сыном.
— Теперь ты знаешь правду, — снова заговорила Шейла. — Пожалуйста, уходи, Дейн! Я пытаюсь найти способ рассказать о нас твоему отцу, не причиняя ему боль. Предоставь мне сделать это по-своему. Помоги мне избавить его от мучений.
Дейн резко покачал головой:
— Я собираюсь сам все рассказать ему. Мне нужно знать, правда это или нет.
Шейла в отчаянии всплеснула руками:
— Неужели ты это сделаешь? Не оставишь ему ни капли самоуважения? Ведь ты его сын! Разве не понятно, как он стыдится своей импотенции? Если так поступишь, то ты просто жалкий, презренный…
— Сука! — прервал ее Дейн. — Не смей обзывать меня!
— Ах вот как, сука? — крикнула Шейла. — Вон из моей квартиры! Немедленно!
— Нет!
Она ударила его по лицу изо всех сил и метнулась к внутреннему телефону.
— Ты не оставил мне выбора. Я позову Джо Лесли, чтобы он тебя выставил. Больше я не желаю тебя видеть!
Шейла не сразу поняла, какие силы она выпустила на свободу своей пощечиной. С детства одним из основных изъянов натуры Дейна был его взрывной темперамент, проявлявшийся в общении с гувернанткой, слугами, другими детьми, матерью, но только не с отцом. Эштон винил Лютецию («Ты его испортила!») и надеялся, что другие мальчики в школе-интернате выбьют из него дурь. Но стычки лишь пробуждали в нем ярость, и только в колледже Дейн научился сдерживать себя. Но лава продолжала бурлить у него под кожей.
Гневные слова Шейлы, его собственная вина, тайный страх перед столкновением с отцом привели к взрыву. Дейн бросился к Шейле, повернул ее к себе и схватил за горло. Он скорее чувствовал, чем слышал свой голос, изрыгающий проклятия и задыхающийся от ненависти.
Шейла отбивалась, но ее сопротивление только усиливало злобу Дейна. Его пальцы сжимались сильнее… Только когда лицо Шейлы побагровело, крики перешли в бульканье, глаза остекленели, а тело внезапно обмякло, он смог взять себя в руки.
Шейла лежала на полу, пытаясь приподняться на локтях и судорожно хватая ртом воздух. Но она дышала. Дейн молча уставился на нее. Говорить было не о чем. Теперь между ними все кончено. Разве она сможет когда-нибудь даже посмотреть на него без страха?
Все его планы — помочь матери, наказать отца, жениться на Шейле — были погублены этой вспышкой ярости. Дейн мог удовлетвориться только тем, что Шейла жива.