— Как кровь? Разве она уже не застыла, свежая, что ли?
— Да, доктор утверждает, что убийство произошло за час, не больше, до прибытия оперативно-следственной бригады. А возглавлял ее следователь Прыгин.
— Он что тут — един во всех лицах? Я утром был у него, впечатление умного не производит, скорее, хитрого прохвоста.
— Тогда слушай дальше. Игорь Федосович утверждает, что к моменту начала осмотра трупа охлаждение его только началось на открытых местах, а под одеждой тело еще сохраняло тепло. Это — раз… На трупе им были обнаружены гипостазы, то есть фактически была зафиксирована первая стадия трупных пятен. Это — два. Следовательно, человек был убит не позднее часа-полутора назад… И вот еще, простыня на постели была влажной от крови. Значит, говорит, и того меньше.
— Тогда и вы слушайте. Филипп говорит, что полковник вряд ли совершил бы сам такое преступление, не в его духе, но он вполне мог заставить это сделать того, кто был с ним рядом. Поэтому не теряй времени и бери в оборот Захарикова. Дай ему послушать его признательные показания, ну и… Ты сам знаешь, куда и как надо давить. Только сделай это срочно, пока он тоже не остыл. А я еду в архив прокуратуры, чтобы смотреть дело Краснова. Как только освобожусь — к вам.
— Я насчет Захарикова. Считаешь, действительно есть опасность?
— Филипп так считает.
— Спасибо, учту… Тогда я сейчас попробую достать этого помощничка… Слушай, а с Филей-то чего будет?
— Для этого мне нужны все документы по трупам, в смысле, заключения твоего медика, а потом ехать в Смоленск, в областную прокуратуру. Этот Прыгин реагировать не желает, он дело возбудил и не чешется. Ждет оперативную поддержку со стороны Крохалева или своего прокурора Ловкова, а тех нет на месте… Все тебе понятно? Кстати, Филиппа здесь никто так и не стал допрашивать, просто «поселили» и забыли. Так что и арест — тоже формальность, я думаю, полковник пытается отвлечь наше внимание, а сам хочет проверить, с какой угрозой мы здесь появились. Что же касается доставки Фили, то ему по дороге пару раз врезали по шее. Но — терпимо. То есть, беззаконие полное, а с какой стороны подходить, не знаю. Придется, наверное, действовать сверху, потому что другого закона здесь попросту не поймут.
— Может, Костю пора напрячь? Ты говори, не стесняйся.
— А что он? Прокурору этому, Сердюку, позвонит? А тот ответит: я еще не в курсе, обещаю разобраться. И станет разбираться. Ну, искать полковника Крохалева, чтобы задать ему вопрос. А того нет на месте, и вообще — неизвестно. Или районного прокурора, тоже отсутствующего в своем кабинете. Тогда Сердюк накинется — это, надо думать, если еще накинется! — на младшего советника юстиции Прыгина, а тот ответит простенько и со вкусом: работаем, случай нелегкий. Там же, в прокуратуре еще и шурин нашего Крохалева работает — в следственном управлении, чуть ли не начальником. Представляешь, сколько времени они будут решать проблему? Нет, нам только Крохалев нужен. Я после архива еще и к нему домой загляну, это чтобы ты был просто в курсе, если чего, какие вопросы и так далее.
Ладно, давай попытаемся, — засмеялся Турецкий. — А ты там не очень, будь с ним осторожен, неровен час, он и тебя к уголовничкам засадит, и что я тогда буду один тут делать? С двумя-то красивыми женщинами?..
— Да, не забудь, от Фили — персональный привет Кате. Он очень переживает за нее.
— Скажите, пожалуйста! Узник-то наш, а? Передам… А Косте я все-таки позвоню…
Глава одиннадцатая ХОЖДЕНИЕ ПО КРУГУ
Звонок состоялся. Александр Борисович подробно проинформировал Константина Дмитриевича о проделанной работе и понесенных издержках. Словом, объяснил, какая «нелегкая» занесла «Глорию» вместе с Юркой Гордеевым в такую смоленскую глушь, где милиция в своем «беспределе» чувствует себя куда вольготнее, чем братва. Впрочем, одни не исключают других.
Костя посетовал, но больше по привычке, поскольку «Глория» была в немалой степени и его любимым детищем. А кто ж еще по собственной охоте станет помогать Генеральной прокуратуре, как говорится, «просто за так», иначе говоря, «за хорошие глазки», помогать распутывать срочные и сложные дела, требующие особой щепетильности и конспирации? Потом спросил все-таки сам, не дожидаясь просьбы, в чем нуждается Саня и его команда?
— В Сердюке, — простенько так ответил Турецкий.
— Всего-то? — фыркнул Меркулов. Как-никак заместитель генерального прокурора и обычный областной прокурор могли разговаривать на одном, понятном им двоим, языке. — И о чем я его должен предупредить?
И вот тут Александр Борисович, прекрасно понимая, что может вызвать справедливый гнев своего бывшего шефа, но все же друга — в настоящем, изложил свою точку зрения на те события, которые заставили и его, и его товарищей кинуться в эту глушь. На выручку справедливости. Ну, и еще двух очень симпатичных женщин. Зачем скрывать правду? Костя ж ведь обязательно узнает. А еще он высказал некоторые свои соображения по поводу того, как после разговора Меркулова с Сердюком станут стремительно развиваться события в районе. Точнее, в каком направлении.
Константин Дмитриевич выслушал и спросил:
— А что дает тебе уверенность говорить о том, что коррупция в самом деле пронизала там все сущее сверху донизу? Ты отдаешь отчет своим словам?
— Представь себе. Я бы очень хотел ошибиться, поверь мне, но боюсь, что мои надежды тщетны. Костя, они никого не боятся. И не потому, что не верят в преступность своих замыслов и дел, а в силу того, что повязаны между собой. Им некого бояться, понимаешь? Власти нет. Вернее, она есть, но помещается не на Советской площади, бывшей, разумеется, а теперь какого-то, не знаю, Маслякова… Но не нашего, московского весельчака, а своего, бывшего «стахановца», вероятно. Я и не пойду туда, мне хорошие люди отсоветовали: потеря времени, ловкая демонстрация занятости. А всем руководит полковник милиции. Не первый случай в моей жизни, Костя, тебе известно. Я и не таких «страшных зверей» выводил на чистую воду. Но — доколе ж, друг мой любезный?
— А ты помнишь, что протопоп Аввакум ответил своей жене, когда та возопила: «Доколе ж мучиться, отец?» Чего он ей ответил? Вот то-то и оно, что не помнишь, а туда же! «До самыя смерти нашей, матушка!» Вот так, Саня, не забывай, где живешь.
— Вот за этот совет особое спасибо, дружище, век не забуду. Но… вернемся к нашим баранам. Как тебе мое предложение? Дадим приятный шанс нашим коллегам из близлежащей «конторы» проявить сообразительность? Не все же нам одним хвалы принимать? Равнодушно, я имею в виду, как один поэт завещал. Пусть отличатся, а оборотней и на наш век хватит. Зато их премьер потом похвалит, молодцы, скажет, а мы отойдем в сторонку и тактично так усмехнемся. Нам ли заботиться о славе?
— Ишь, размечтался… — Меркулов вздохнул и потом сказал решительно: — Считай, уговорил. Но для беседы отправишься сам. Никаких адвокатов! Даже на пушечный выстрел запрети приближаться, понял?
— Так точно, ваша светлость.
— Что-то новенькое…
— Это — из уважения. Когда прикажешь трогаться в путь?
— Да хоть прямо сейчас, там же не близко?
— Костя, нам бы Филю. Для физической защиты, понимаешь?
— Понимаю, — Меркулов, конечно же, понимал, зачем им нужен Агеев, но испытывал неудобство: не привык он давить на областные прокуратуры. Однако и Саня был прав. Взбешенный волк может перерезать все стадо. — Ладно, попробую пока вызволить под подписку о невыезде, сойдет?
— Вполне. А дальше — дело техники, сами справимся, беспокоить не будем. Так я выезжаю со всем досье?
— Именно так… Чтоб все акты экспертиз. Да, а насчет той компании что? Ну, которую упоминал?
— А у судебного медика приятель имеется. Корпоративная, так сказать, дружба. Он — из криминалистов. Подъехал, познакомились, я отдал оба договора и изложил просьбу. Он пообещал к концу дня составить акт экспертизы на предмет установления идентичности и прочего, чтобы иметь действительно улику, а не общие слова о случайных совпадениях. Но, поглядев на бумажки, он сразу сказал, что сомнений у него нет. То есть, сведениями такими я могу уже оперировать, но подтверждение обо всех сертификатах документов появится либо сегодня до конца дня, либо завтра утром. Только я, Костя, думаю, что утром наш вопрос уже отпадет сам. Ну, как у того мужика, который пришел к урологу и говорит, что ему один симптомчик в его хозяйстве не нравится. Врач посмотрел и говорит: «А чему там нравиться? Подпрыгни, и само отпадет».
— Босяк! — воскликнул Меркулов, смеясь. — Постыдись седин!
— Чьих, Костя? — продолжал веселиться Александр Борисович. — Сердюка? Так он, говорят, лысый… Ладно, спасибо за помощь…
Турецкий тут же перезвонил Гордееву и спросил, где он — территориально? Юрий ответил, что районного прокурора, естественно, как и полковника, на своих рабочих местах не нашел. Отбыли в неизвестном направлении, но вряд ли вместе. По словам одного симпатичного свидетеля, точнее, свидетельницы — она из архива в прокуратуре, — ему удалось узнать, что Масляков с Крохалевым — не в ладах, отношения — как у кошки с собакой, но, может, они это просто изображают? Известно, тем не менее, что полковник нередко бывает у прокурора в приватном порядке, и о чем у них долгие разговоры, неизвестно.
— Правда, пару раз видели, как полковник выходил от Маслякова недовольный, даже раздраженный. Причины?.. Да чего-нибудь требовал, а прокурор не спешил навстречу. Он иногда бывает такой: шлея захлестнет, и с места ничем не сдвинешь. Старый уже, пенсия — под носом, может, репутацию портить не хочет. Публично, так сказать. А полковник — как бульдозер, знаешь, этот, «японец», большой такой. «Камацу», что ли?
— Да фиг с ним, дело пролистал?
— Листаю. Вот как раз… в данную минуту… — адвокат двусмысленно хмыкнул, и Турецкий понял причину. Конечно, «симпатичный свидетель» где-то рядом. Очень хорошо.
— Тогда поступаем так, Юрочка. Я разговаривал с Костей, он потребует от Сердюка, чтобы тот своей властью отпустил Филиппа под подписку о невыезде. В оперативных нуждах. Поэтому к Сердюку еду сейчас я, впереди чуть больше двухсот верст, а на такой машинке — недалеко, к вечеру вернусь. А ты хватай Филю и вместе с ним — в Бобров, на Первомайскую. И там сидите до моего возвращения. Никуда не рыпайтесь. Будем ждать дальнейшего развития событий. Да, и ни к какому Крохалеву больше не езди.
— Поздно, я уже был там. Он — в отсутствии, супруга, милая вполне женщина, ничего не знает. Утром уехал в крайнем раздражении. Кто-то из его сотрудников, очевидно, позвонил и испортил ее мужу настроение. В последнее время это у него случается часто. Нервничает, понимаешь ли, много. А причины она не знает, поскольку не выходит практически из дома. Кстати, дом — так себе. Вероятно, его претензии на усадьбу Краснова не лишены оснований. Что скажешь?
— То, что уже сказал. Не теряй времени. А Красновым займешься после того, как закончим с Крохалевым. Сделай перерыв на краткий отдых, не всю ведь жизнь пахать неустанно. Да там и Верочка, кажется, не сочла бы за слишком большое неудобство несколько сменить тему бесед с одним преуспевающим столичным адвокатом. Молодые бизнес-вумен очень часто, я знаю, нуждаются в настоящей квалифицированной помощи хорошего специалиста.
— Ах, молодец, как ты умеешь уговаривать!..
— Заметил хоть, что я не назвал помощь— юридической?
— А то! — Гордеев захохотал. — Все понял, еду за Филей. Но и ты оставайся на связи…
Две с небольшим сотни километров на отличной «тойоте», да еще по отличной дороге, — не проблема, можно было и расслабиться немного. Хорошая дорога вообще располагает к размышлению. О чем думал Александр Борисович, проезжая Дорогобуж и предчувствуя скорый выезд на федеральную, во всех отношениях, трассу? Да все об одном и том же. То есть, говоря словами Екклесиаста, про то «что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем…». Сколько ты ни кляни оборотней, сколько ни вылавливай их, а они — вот, рядышком, под самым боком устроились. И не боятся, потому что внешне — они те же люди… Очень похожие на нормальных отцов семейств, жен имеют приятных и милых, детей растят, желая им куда более счастливого будущего, чем видели перед собой их страдальцы-родители. Они даже не ругаются, ибо это — нехорошо, некрасиво, во всяком случае, в присутствии других людей. Очень опасные звери…
Турецкий вынужден был вернуться к этим мыслям, но только спустя примерно полчаса…
Загородная дорога, извиваясь, шла через довольно приличный лесной массив, по краям «забранный» густым кустарником — ольха, наверное, или ива. И канавы по обеим сторонам были заполнены неприятного цвета водой — тусклая зелень с мазутными разводами. Ее почему-то запомнил Александр Борисович еще на пути сюда, в Бобров. Вел машину Юрка, и можно было смотреть по сторонам. И это сочетание лесной красоты и грязи по бокам делало путешествие некомфортным, что ли…
За очередным поворотом Турецкий увидел стоящую носом к трассе машину, вернее, милицейский «УАЗ», который делал здесь неизвестно что. Именно не известно, а это ощущение неясности немедленно вызвало у Александра Борисовича легкую тревогу. Он крепче сжал руль, выходя почти на разделительную полосу. Но от машины отделился крупный такой милиционер в «омоновском» камуфляже, с жезлом гаишника в руке. Он лениво взмахнул им и требовательно приказал повернуть к обочине. И стоял посреди дороги так, будто был уверен, что серебристый джип немедленно послушается его команды. Он был один на шоссе. И, видно уже было, улыбался. Но — нехорошо, торжествующе. И Турецкий, мгновенно приняв решение, взял левее, переходя на встречную полосу и прибавляя газу. Снова, уже разъяренно крича что-то, замахал жезлом гаишник.
И в ту же минуту справа, из кустов, — это услышал, а не увидел Александр Борисович, — полоснула автоматная очередь, и пули противно застучали по боку джипа. Тот, на шоссе, растерялся и не успел отскочить в сторону: машина сбила его и отбросила куда-то вправо. Некогда было смотреть. Турецкий пригнулся, потому что пули продолжали с мерзким звуком стучать по кузову. Отрешенно подумал, что машину-то теперь не в каждою автомастерскую отдашь. Несчастная Вера, такой красавицы лишиться!
Но машина продолжала мчаться, словно бешеная, и стук смолк. Не достали, с облегчением выдохнул Турецкий. Но ехать в таком виде дальше?.. А что делать? Возвращаться под те же пули?
Ясно было, что это — засада. Но кто мог знать о том, куда и с чем едет Турецкий? Выходит, знали. И пытались остановить, чтобы «поговорить», разумеется, может, и не убивать, а так, по-дружески посоветовать что-нибудь этакое. Не сумели, теперь могут объявлять нарушителя в розыск. Станут по трассе оповещать. Нет, братцы, этот номер у вас не пройдет! И Турецкий, не снижая скорости и выскочив на трассу, достал телефон;.
Первый звонок — к Гордееву.
— Юра, что у вас?
— Жду. Филипп должен сейчас выйти. Указание дано.
— Юра, нигде не задерживаясь, мчитесь в Бобров. Адамам немедленно передай, чтоб никому и ни при каких условиях не открывали двери. Кроме вас.
— Что так?
— Только что на выезде к трассе обстреляли. Били целенаправленно. Камуфлированный мордоворот пытался остановить, а стреляли, конечно, из кустов справа. Вере ничего не говори, а то из-за машины опечалится.
— Нашел о чем думать! Сам-то как?
— Если не остановят, доеду. Две сотни впереди, попытаюсь сейчас вывернуться как-нибудь. Ну, привет. Не теряйте времени…
Следующий звонок — к Меркулову. И текст — тот же: обстреляли, возможны дальнейшие дорожные осложнения. Константин Дмитриевич напрягся, это было слышно в трубке — по его хрипящему дыханию. Сердится.
— Костя, ты с кем еще говорил? Где возможна утечка?
— Ты с ума сошел?!
— Повторяю, ни одна живая душа, кроме нас с тобой, ну и Юрки еще, об этом разговоре не знает. Остается подозревать Сердюка. Думай, Костя. Но в любом случае я сейчас в Смоленск не доеду, остановят — впереди двести верст. И назад не могу вернуться, засада прямо на дороге была. На шоссе. А я еще сбил того, кто пытался меня остановить. Вот те, что засели сбоку в кустах, и не выдержали, поторопились, видно, поняли, что я ухожу. Машину покурочили, а она дорогая и чужая. Японский джип все-таки! Век не расплачусь теперь. Но пока я на колесах.
— Что же предлагаешь?
— Я-a?! Я полагал, Костя, что это ты у нас мыслитель. Я бы, например, на твоем месте срочно позвонил еще раз Сердюку и сказал, что Агеева обещали освободить скоро, там Гордеев ждет. После чего они понесутся в Бобров. А вот твой покорный слуга хочет знать, кому сказал о моей поездке прокурор? Костя, жми, пусть «колется» немедленно. И еще можешь без всяких намеков сказать, что если с голов Кати или Веры Красновых упадет хотя бы один волос, я этого Крохаля поганого и в Греции достану. А как я умею это делать, ты помнишь. Скольких я бежавших сукиных сынов в бытность свою под твоим «ласковым приглядом» доставил к тебе из загранки? В браслетах! И этот не избежит подобной участи, я твердо обещаю, меня злить не стоит. К тому же и семья его здесь, Юрка говорит, очень даже милая женщина, пусть он и об этом почаще думает. Они-то уж никуда от нас не уедут!