– А что такое ОПБ ООН?
– Организация помощи беженцам при ООН. Звучит неплохо – как по–вашему?
Инспектор Мортон молча усмехнулся.
Глава 14
– Благодарю вас, – сказал Эркюль Пуаро мрачной Дженет. – Вы были очень любезны.
Угрюмо поджав губы, Дженет вышла из комнаты. Ох уж эти иностранцы с их вопросами! Какая наглость! Похоже, этот тип – специалист по труднораспознаваемым сердечным болезням вроде той, которой, очевидно, страдал мистер Эбернети. Хозяин в самом деле умер уж слишком внезапно, и доктор был удивлен. Но почему какой–то иностранный врач должен сюда заявляться и все вынюхивать?
Миссис Лео хорошо говорить: «Пожалуйста, ответьте на все вопросы мсье Понтарлье. У него есть причины их задавать».
Вопросы… Вечно какие–нибудь вопросы! Иногда приходится заполнять ответами целые листы бумаги – хотя какое дело правительству или кому бы то ни было до вашей личной жизни? В этих анкетах даже спрашивают возраст – ну, она и сбросила пять лет. А почему бы и нет? Если она чувствует себя на пятьдесят четыре года, то может так и отвечать!
Хорошо, что мсье Понтарлье не интересовался ее возрастом. У него есть хоть какое–то понятие о приличиях. Он спрашивал только о лекарствах, которые принимал хозяин, о том, где они хранились, и не мог ли мистер Эбернети принять их слишком много, если плохо себя почувствовал или просто по ошибке. Как будто она могла помнить такую чепуху – да и вообще, хозяин знал, что делал! Потом мсье Понтарлье спросил, остались ли в доме какие–нибудь из его лекарств. Естественно, их выбросили. Он сказал, что у хозяина была сердечная недостаточность, и добавил еще какое–то длинное слово. Эти доктора вечно что–нибудь выдумывают. Старому Роджерсу говорили, что в спине у него какой–то диск или что–то в этом роде, а у него обычный прострел, и ничего больше. Ее отец был садовником и постоянно мучился от прострела.
Самозваный медик вздохнул и отправился на поиски Лэнскома. Из Дженет ему удалось вытянуть очень мало, но он иного и не ожидал. Его целью было сверить полученные от нее скудные сведения с информацией, сообщенной Элен Эбернети и почерпнутой ею из того же источника, хотя и с меньшими трудностями, так как Дженет считала, что миссис Лео имеет полное право задавать вопросы, и с удовольствием рассказывала ей о последних неделях жизни хозяина. Болезни и смерть были ее излюбленными темами.
Да, думал Пуаро, на информацию, добытую Элен, можно положиться. Но, следуя долгой привычке, он не доверял ничьим словам, покуда сам не убеждался в их правдивости.
В любом случае сведения были скудными и неудовлетворительными. В основном они сводились к факту, что Ричард Эбернети принимал капсулы с витаминным маслом. Они лежали в большой бутылке, которая ко времени его смерти была почти пуста. Каждый из присутствовавших в «Эндерби» мог ввести шприцем яд в одну из капсул и поместить ее на дно бутылки, чтобы роковая доза была принята спустя несколько недель после того, как этот человек покинул дом. А может быть, кто–то пробрался в дом за день до смерти Ричарда Эбернети и подмешал яд в капсулу или – что более вероятно – подменил одну из снотворных таблеток в маленьком пузырьке, стоявшем у кровати. Наконец, он мог просто добавить что–нибудь в еду или питье.
Эркюль Пуаро лично произвел кое–какие эксперименты. Парадная дверь оставалась запертой, но выходящую в сад боковую дверь не запирали до вечера. Около четверти второго, когда садовники ушли на ленч, а прислуга находилась в столовой, Пуаро вошел в ворота, подошел к боковой двери и поднялся в спальню Ричарда Эбернети, никем не замеченный. В качестве варианта он проскользнул через обитую сукном дверь в продуктовую кладовую и услышал голоса, доносившиеся из кухни в конце коридора, однако его снова никто не увидел.
Да, такое можно было проделать. Но произошло ли нечто подобное в действительности? На это не было никаких указаний. Не то чтобы Пуаро искал настоящие улики – он хотел лишь убедиться, что это возможно. Убийство Ричарда Эбернети оставалось всего лишь гипотезой. Улики требовались в связи с убийством Коры Ланскене. Пуаро намеревался как следует изучить людей, собравшихся в тот день на похороны, и сформировать мнение о каждом из них. У него уже был план, но он хотел сначала перекинуться еще несколькими словами со старым Лэнскомом.
Дворецкий держался вежливо, но несколько отчужденно. Не проявляя такого возмущения, как Дженет, он тем не менее рассматривал появление назойливого иностранца как материализацию дурных предчувствий.
Отложив лоскут кожи, которым он тщательно полировал чайник, Лэнском выпрямился и вежливо осведомился:
– Да, сэр?
Пуаро уселся на табурет.
– Миссис Эбернети говорила мне, что вы надеялись, удалившись со службы, поселиться в сторожке у северных ворот?
– Да, сэр. Но теперь все изменилось. Когда поместье продадут…
– Все равно остаются возможности, – прервал Пуаро. – Для садовников имеются коттеджи. Сторожка не нужна ни для гостей, ни для их прислуги. Так что все еще можно устроить.
– Благодарю вас за предложение, сэр. Но я не думаю, что… Ведь большинство… гостей, полагаю, будут иностранцами?
– Да, иностранцами. Среди тех, кто бежал в эту страну с континента, немало старых и беспомощных. Если их родные погибли, на родине для них нет будущего. Живя здесь, они не в состоянии заработать себе на хлеб, как те, кто молод и здоров. Организация, которую я представляю, будет приобретать на собранные средства сельские дома для таких людей. Это поместье кажется мне подходящим. Дело практически решено.
Лэнском вздохнул:
– Поймите, сэр, мне тяжело думать, что здесь больше не будет настоящих хозяев. Но ведь я знаю, как сейчас обстоят дела. Никто из членов семьи не мог бы себе позволить жить здесь – и сомневаюсь, чтобы молодые леди и джентльмены этого хотели. В наши дни нелегко найти прислугу, и, даже если это удается, она плохо работает и требует большое жалованье. Я понимаю, что эти прекрасные усадьбы свое отслужили. – Дворецкий снова вздохнул. – Если здесь должно обосноваться какое–нибудь учреждение, то я рад, что оно будет таким, как вы упомянули. Мы избежали многих ужасов войны, сэр, благодаря нашим храбрым солдатам, авиации и флоту, а также тому, что живем на острове. Но если бы Гитлер вторгся сюда, мы все бы поднялись и дали ему отпор. Мое зрение слишком слабо, чтобы стрелять, но я умею работать вилами и воспользовался бы ими в случае надобности. Мы в нашей стране всегда принимали обездоленных, сэр, и гордились этим.
– Благодарю вас, Лэнском, – мягко произнес Пуаро. – Должно быть, смерть вашего хозяина явилась для вас тяжелым ударом.
– Конечно, сэр. Я ведь служил мистеру Эбернети, когда он еще был молодым человеком. Мне очень повезло в жизни, сэр. Ни у кого не было лучшего хозяина.
– Я тут беседовал с моим другом и… э–э… коллегой, доктором Лэрреби. Мы интересовались, не было ли у вашего хозяина за день до смерти какого–нибудь тревожного происшествия или неприятного разговора. Вы не помните, приходили в тот день к нему какие–нибудь гости?
– Едва ли, сэр. Никого не припоминаю.
– А вообще кто–нибудь приходил?
– За день до смерти хозяина к чаю у нас был викарий. Приходили монахини насчет каких–то пожертвований, а к черному ходу явился один молодой человек и хотел всучить Марджори щетки и чистящие средства для сковородок. Он был очень настойчив. Больше никто не приходил.
На лице Лэнскома появилось беспокойное выражение. Пуаро не стал на него давить. Старик ведь уже все выложил мистеру Энтуислу, и с Эркюлем Пуаро он был бы куда менее откровенен.
Однако с Марджори Пуаро быстро добился успеха. Это была женщина без предрассудков, в отличие от старых слуг. Марджори была первоклассной кухаркой, путь к сердцу которой лежал через стряпню. Пуаро посетил ее в кухне, похвалил со знанием дела некоторые блюда, и Марджори сразу же почувствовала в нем родственную душу. Он без труда выяснил, что именно подавали вечером накануне смерти Ричарда Эбернети.
– В тот вечер я приготовила шоколадное суфле, – сообщила Марджори. – Специально сберегла шесть яиц. Молочник – мой приятель. Мне удалось раздобыть даже сливки – лучше не спрашивайте как.
Прочие блюда были описаны столь же детально. То, что не съели в столовой, докончили в кухне. Тем не менее, несмотря на словоохотливость Марджори, Пуаро не узнал от нее ничего важного.
Надев пальто и пару шарфов в качестве защиты от холодного северного воздуха, Пуаро вышел на террасу, где Элен Эбернети срезала запоздалые розы.
– Выяснили что–нибудь новое? – осведомилась она.
– Ничего. Но я на это и не рассчитывал.
– С тех пор как мистер Энтуисл предупредил меня о вашем приезде, я пыталась что–нибудь разведать, но напрасно. – Помолчав, она с надеждой добавила: – Может, все это выдумки?
– Убийство при помощи топора?
– Я не думала о Коре.
– А я думаю как раз о ней. Зачем кому–то понадобилось убивать ее? Мистер Энтуисл говорил мне, что в тот момент, когда она произнесла свою gaffe,[25] вы сами почувствовали, будто что–то не так. Это верно?
– Ну… да, хотя я не знаю…
– Что именно было «не так»? – продолжал Пуаро. – Что–то неожиданное? Удивительное? Или, скажем, зловещее?
– Нет–нет, только не зловещее. Просто что–то было не вполне… Право, не помню, да это и неважно.
– А почему вы не помните? Потому что нечто другое вытеснило это у вас из головы – нечто более важное?
– Пожалуй, вы правы. Очевидно, упоминание об убийстве все отодвинуло на задний план.
– Возможно, все дело в чьей–то реакции на слово «убит»?
– Не исключено… Но я не помню, чтобы на кого–то смотрела. Мы все уставились на Кору.
– Тогда, быть может, вы что–то услышали – что–то упало или разбилось?
Элен нахмурилась, напрягая память:
– Нет… Не думаю…
– Ну, ладно – со временем вы вспомните. Может, это и в самом деле не имеет значения. А теперь скажите, мадам, кто из присутствовавших тогда лучше всех знал Кору?
Элен задумалась.
– Полагаю, Лэнском. Он помнил ее еще ребенком. Горничная Дженет поступила сюда уже после того, как Кора вышла замуж и уехала.
– А кроме Лэнскома?
– Пожалуй, я, – ответила Элен. – Мод вообще едва ее знала.
– Тогда, как по–вашему, почему Кора задала этот вопрос?
Элен улыбнулась:
– Это было абсолютно в ее духе.
– Я имею в виду, это была всего лишь betise?[26] Кора выбалтывала, не подумав, все, что ей придет на ум? Или же она испытывала злобную радость, внося смятение?
Элен снова погрузилась в размышления.
– Трудно быть уверенным в том, что касается кого–то другого, – наконец промолвила она. – Я никогда не понимала, была ли Кора всего лишь простодушна или по–детски рассчитывала произвести впечатление. Вы это имели в виду, не так ли?
– Да. Предположим, миссис Кора сказала себе: «Вот будет забавно спросить, был ли Ричард убит, и посмотреть на их лица!» Это было бы похоже на нее?
На лице Элен отразилось сомнение.
– Возможно. В детстве у нее, безусловно, было довольно злое чувство юмора. Но какое это имеет значение?
– Это подтвердило бы, что шутить по поводу убийства весьма неразумно, – сухо отозвался Пуаро.
Элен поежилась:
– Бедная Кора.
Пуаро переменил тему:
– Миссис Тимоти Эбернети осталась здесь ночевать после похорон?
– Да.
– Она говорила с вами о словах Коры?
– Да, она сказала, что это возмутительно и очень на нее похоже.
– Значит, она не восприняла это всерьез?
– Нет. Уверена, что нет.
Пуаро показалось, что второе «нет» прозвучало менее твердо. Но так ведь бывает всегда, когда пытаешься что–то припомнить…
– А вы, мадам, отнеслись к этому серьезно?
Глаза Элен Эбернети казались ярко–голубыми и удивительно молодыми под зачесанными набок седеющими волосами.
– Пожалуй, да, мсье Пуаро, – задумчиво ответила она.
– Из–за вашего чувства, будто что–то не так?
– Возможно.
Пуаро ждал продолжения, но, не дождавшись, заговорил вновь:
– Между миссис Ланскене и ее семьей было многолетнее отчуждение?
– Да. Никому из нас не нравился ее муж, и это ее обижало – отсюда и возникло отчуждение.
– Но потом ваш деверь внезапно приехал повидать ее. Почему?
– Не знаю. Возможно, он догадывался, что ему недолго осталось жить, и хотел помириться.
– Он вам об этом не говорил?
– Мне?
– Да. Вы ведь гостили у него перед тем, как он отправился к сестре. Мистер Эбернети даже не упомянул вам о своем намерении?
Ему показалось, что поведение Элен стало более сдержанным.
– Он говорил мне, что собирается повидать своего брата Тимоти, – что и сделал, – а о Коре не упоминал. Может, войдем в дом? Должно быть, уже скоро подадут ленч.
Элен прошла мимо него, неся цветы. Когда они вошли через боковую дверь, Пуаро осведомился:
– Вы абсолютно уверены, что во время вашего визита мистер Эбернети не говорил вам ничего важного о других членах семьи?
– Вы спрашиваете как полицейский, – недовольно заметила Элен.
– Когда–то я и был полицейским. У меня нет официального статуса – а значит, и права задавать вам вопросы. Но ведь вы хотите знать правду – во всяком случае, так мне казалось?
Они вошли в Зеленую гостиную. Элен вздохнула:
– Ричард был разочарован в младшем поколении. Впрочем, все старики таковы. Он говорил о родственниках, не скрывая пренебрежения, но не сказал ни одного – понимаете, ни одного – слова, которое могло бы навести на мысль о мотиве убийства.
Элен взяла китайскую вазу и принялась размещать в ней розы. Покончив с этим, она стала осматриваться в поисках места для вазы.
– Вы великолепно размещаете цветы, мадам, – заметил Эркюль Пуаро. – Думаю, вы достигаете совершенства во всем, за что ни беретесь.
– Благодарю вас. Я люблю цветы. Думаю, они будут хорошо смотреться на зеленом малахитовом столике.
На упомянутом столике находился букет восковых цветов под стеклянным плафоном. Когда Элен приподняла его, Пуаро небрежно осведомился:
– Кто–нибудь говорил мистеру Эбернети, что муж его племянницы Сьюзен едва не отравил покупателя, готовя лекарство? О, pardon![27]
Викторианская безделушка выскользнула из пальцев Элен. Пуаро прыгнул вперед, но недостаточно быстро. Плафон упал на пол и разбился. Элен с досадой воскликнула:
– Какая я неуклюжая! Хорошо, что цветы не пострадали. Придется доставать новый плафон. А цветы я уберу в шкаф под лестницей.
Пуаро помог Элен положить восковой букет на полку в темном шкафу и вернулся вместе с ней в гостиную.
– Это моя вина, – сказал он. – Мне не следовало пугать вас.
– Я забыла, о чем вы меня спросили.
– О, не стоит вспоминать: я уже и сам забыл.
Элен подошла к нему и положила ладонь на его руку:
– Мсье Пуаро, неужели хоть чья–нибудь жизнь при тщательном расследовании может оказаться безупречной? Нужно ли ворошить прошлое человека, если оно не имеет ничего общего с…
– Со смертью Коры Ланскене? Да, нужно. Потому что необходимо расследовать все. Недаром старая истина гласит: каждому есть что скрывать. Это относится ко всем нам – возможно, и к вам, мадам. Повторяю: ничего нельзя игнорировать. Поэтому ваш друг мистер Энтуисл и обратился ко мне. Я не полицейский и могу хранить молчание о том, что узнаю. Но я должен знать! А так как в этом деле, мадам, улик не так много, как людей, то я занимаюсь людьми. Мне необходимо познакомиться с каждым, кто был здесь в день похорон. Притом было бы очень удобно – и выгодно стратегически, – если бы я познакомился с ними в этом доме.
– Боюсь, – медленно произнесла Элен, – что это будет слишком сложно…
– Не так сложно, как вам кажется. Я уже придумал способ. Мистер Энтуисл заявит, что дом продан (entendu,[28] иногда подобные сделки срываются). Он пригласит всех членов семьи собраться здесь и выбрать то, что они хотят, из обстановки, прежде чем все выставят на аукцион. Собрание можно назначить на подходящий уик–энд. – Помолчав, он добавил: – Как видите, все достаточно просто.