— Я хотел поговорить с ней. — Ательнот снова замешкался и прикусил губу. — Я решил, что верну позже.
— И ты вернул?
— Прошу прощения?
— Ты вернул ее позже?
— Позже настоятельница была найдена мертвой.
— Так что застежка все еще у тебя?
— Да.
Сестра Фидельма молча протянула руку.
— Ее нет при мне.
— Хорошо, — улыбнулась Фидельма. — Мы проводим тебя до твоей кельи. Полагаю, она там?
Ательнот, поколебавшись, медленно кивнул.
— Веди нас, — предложил Эадульф.
Ательнот сделал шаг и снова остановился.
— Что такого важного в этой застежке? — нерешительно спросил он.
— Мы ничего не можем сказать, пока не увидим ее, — спокойно ответила Фидельма. — В данный момент мы должны узнать и проверить все, что относится к настоятельнице.
Ательнот раздраженно фыркнул.
— Ну, если вы ищете подозреваемого, я могу назвать такого. Когда я пришел к настоятельнице, чтобы отдать ей застежку, там была эта странная монахиня.
Фидельма недоверчиво подняла бровь.
— Ты говоришь о сестре Гвид?
— Гвид! — Ательнот кивнул. — Пиктская девушка, которая так обидчива и ревнива по мелочам. Пикты всегда были врагами нашего рода. Мой отец был убит во время пиктских войн. Она всегда была с настоятельницей.
— А почему бы и нет? — возразила Фидельма. — Она была ее секретарем.
Ательнот скривился, словно от удивления.
— Я знал, что настоятельница Этайн назначила эту девушку своим секретарем. Из жалости, полагаю? Девушка ходила за настоятельницей, как собака за овцой. Можете себе представить, она воображала, будто настоятельница — это воплощение какой-то великой святой.
— Но Этайн послала приглашение Гвид приехать сюда с Ионы и быть ее секретарем, — заметила Фидельма. — Почему ты решил, что она это сделала из жалости?
Ательнот пожал плечами. И молча повел их по испещренным тенями галереям в свою келью.
То была маленькая невзрачная комната, подобная всем остальным кельям монастыря, но то, что Ательноту было отведено отдельное помещение, а не просто ложе в общей спальне, говорило о его положении в церкви Нортумбрии. Фидельма спокойно отметила этот факт.
Ательнот остановился в нерешительности на пороге, оглядывая голые стены комнаты.
— Застежка… — поторопила его Фидельма.
Ательнот кивнул, подошел к деревянным колышкам, на которых висела его одежда. Он снял
, кожаную сумку, в каких многие странствующие братья носили свои пожитки. Сунул в нее руку. Потом нахмурился и стал шарить в ней.
Потом в замешательстве повернулся.
— Ее здесь нет. Я не могу ее найти.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Фидельма вопросительно подняла бровь в ответ на смущенный взгляд Ательнота.
— Ты положил застежку в сумку?
— Да. Я положил ее сюда вчера вечером.
— Кто мог взять ее?
— Понятия не имею. Никто не знал, что она у меня есть.
Эадульф собрался было съязвить, но Фидельма остановила его.
— Хорошо, Ательнот. Поищи хорошенько, и если найдешь, свяжись с нами и дай нам знать.
Выйдя из кельи Ательнота, Эадульф с хмурым видом повернулся к ней.
— Ты конечно же не веришь ему?
Фидельма пожал плечами.
— Как ты думаешь, он говорил правду?
— Клянусь живым Богом, нет! Конечно нет!
— Тогда Гвид, наверное, права. Ательнот побывал у Этайн по какой-то иной причине, а не для того, чтобы просто вернуть застежку.
— Да, конечно. Ательнот лгал.
— Но доказывает ли это, что Ательнот убил Этайн?
— Нет, — согласился Эадульф. — Однако тут может быть мотив убийства, не так ли?
— Верно. Хотя что-то здесь не сходится. Я уверена, Ательнот выдумал историю про застежку, уверенный, та — у него в его келье. Иначе это была бы слишком явная ложь.
— Он торопился, придумал эту историю второпях, под давлением необходимости, не понимая ее слабости.
— Такое весьма вероятно. Но все-таки мы можем предоставить Ательнота самому себе на какое-то время. Не знаешь ли ты кого-нибудь из клириков-саксов, кто мог бы рассказать тебе о прошлом Ательнота? Может быть, из тех, кто сопровождал его, когда он выехал встречать Этайн на границе Регеда? Мне бы хотелось побольше узнать об этом Ательноте.
— Хорошая мысль. Я расспрошу кое-кого во время вечерней трапезы, — согласился Эадульф. — А пока не поговорить ли нам с монахом Сиксвульфом?
Фидельма кивнула.
— Почему бы и нет? Сиксвульф и Агато были среди тех, кто последними видели Этайн. Давай вернемся в келью сестры Ательсвит и попросим эту добрую сестру послать за Сиксвульфом.
Они шли по странноприимному дому, когда отдаленные крики достигли их слуха. Эадульф недоуменно поджал губы.
— Что там опять случилось?
— Стоя здесь, мы ничего не узнаем, — сказала Фидельма и направилась в ту сторону, откуда доносился шум.
Они подошли к кучке монахов, смотревших из окон на что-то внизу. Эадульф с Фидельмой тоже протиснулись к окну. Некоторое время Фидельма не могла разобрать, что там происходит. Толпа собралась вокруг какой-то груды тряпок, валяющейся на земле. Люди явно были рассержены, громко кричали и бросали в нее камнями, тем не менее держась от нее, как ни странно, на расстоянии. Только когда тряпки чуть шевельнулись, Фидельма с ужасом поняла, что это человек. Толпа забивала камнями кого-то насмерть.
— Что это? — осведомилась она.
Эадульф спросил о том же у одного из братьев, который ответил с явным страхом:
— Жертва желтой чумы, — перевел Эадульф, — морового поветрия, которое разрывает эту страну на части, губит мужчин, женщин и детей без различия племени, пола или положения. Этот человек, должно быть, пришел сюда, ища помощи, и слишком приблизился к рынку, устроенному торговцами у монастырских стен.
Во взгляде Фидельмы сквозило отвращение.
— Ты хочешь сказать, что они забивают камнями умирающего человека? Неужели никто не положит конец этому бесчинству?
Эадульф в замешательстве кусал губу.
— Ты готова выйти против этой обезумевшей толпы? — Он указал туда, где народ все еще кричал от страха, сторонясь теперь уже неподвижной груды лохмотьев. — Все равно, — сказал он. — Все кончено.
Фидельма сжала губы. Неподвижность тряпья подтверждала слова Эадульфа.
— Вскоре, когда люди поймут, что человек мертв, они разойдутся, и кто-нибудь оттащит тело, чтобы его сожгли. Слишком многие умерли от чумы, и мы не сможем урезонить этих простолюдинов.
Фидельма знала, что желтая чума — это опасная разновидность желтухи, которая распространилась по Европе за несколько лет и теперь опустошает и Ирландию, и Британию. Она добралась до Ирландии, где ее нарекли buidhe chonaill— за восемь лет до того о ее пришествии возвестило, как заявляли ученые мужи, полное солнечное затменье. Она являлась в основном в разгар лета и уже уничтожила половину населения Ирландии. Два верховных короля, подчиненные им короли Ольстера и Мюнстера и много других людей высокого положения тоже пали ее жертвами. Высокопоставленные клирики, такие как Фехин из Фовара, Ронан, Айлеран Мудрый, Кронан, Манхан и Ультан из Клонарда стали жертвой ее свирепости. Многие родители умерли, оставив малолетних детей, так что Ультан из Ардбраккана был вынужден открыть сиротский приют, чтобы кормить и воспитывать их.
Фидельма хорошо знала, какие ужасы несет это поветрие.
— Значит, твои простолюдины-саксы — звери? — фыркнула она. — Разве можно так обращаться с ближним? А главное — как может христова братия стоять и глазеть на это, будто на ярмарке?
Братия, стоявшая у окон и наблюдавшая за трагедией, уже расходилась с равнодушным видом, возвращаясь к своим делам. Если они и поняли ее негодующую речь, то виду не подали.
— Наши обычаи — не ваши обычаи, — терпеливо сказал Эадульф. — Это я знаю. Я видел в Ирландии ваши приюты для больных и немощных. Может быть, когда-нибудь мы научимся этому. Но ты находишься в стране, где люди боятся болезни и смерти. Желтую чуму считают страшным злом, которое сметает все на своем пути. А чего люди боятся, то они пытаются уничтожить. Я видел сыновей, которые выгоняли своих матерей на холод, потому что у тех появлялись признаки этой болезни.
Фидельма хотела возразить — но что толку? Эадульф был прав. Обычаи в Нортумбрии и в ее стране — разные.
— Давай найдем Сиксвульфа, — сказала она, отворачиваясь от окна.
Крики под окном стихли. Толпа вернулась к прерванному ярмарочному веселью. А куль тряпья, рухнувший наземь от первого брошенного камня, лежал неподвижно.
Едва Сиксвульф вошел в келью, как Фидельма узнала его — этот был тот самый молодой монах с соломенными волосами, что стоял рядом с Вилфридом в храме.
Сиксвульф был стройный, с гладким лицом и голубыми глазами, высоким голосом и шепелявым выговором. А еще он имел привычку хихикать и хлопать глазами всякий раз, когда ему задавали прямой вопрос. Фидельме приходилось напоминать себе, что она говорит с мужчиной, а не с кокетливой девушкой — столь двойственной казалась природа этого юноши. Его возраст тоже плохо поддавался определению — должно быть, двадцать с небольшим, хотя бритва, похоже, еще не касалась мягкого пушка на щеках.
Брат Эадульф расспрашивал молодого человека на саксонском, а Фидельма изо всех сил старалась следить за беседой, пользуясь своими покуда скудными, но пополняющимися знаниями этого языка.
— Ты посетил настоятельницу Этайн в тот день, когда она умерла, — ровным голосом проговорил Эадульф.
Сиксвульф слегка хихикнул и приложил гибкую руку к тонким губам.
Его светлые глаза смотрели на них поверх ладони почти кокетливо.
— Разве?
В его голосе был странный чувственный оттенок.
Эадульф неприязненно фыркнул.
— С какой целью ты посетил настоятельницу Этайн в ее келье?
Веки снова затрепетали, и послышался очередной нервный смешок.
— Это только моя тайна.
— Отнюдь, — возразил Эадульф. — Мы наделены властью — по повелению твоего короля, епископа и настоятельницы этого монастыря — доискаться до правды. Ты обязан сообщить нам все.
Голос Эадульфа прозвучал резко и язвительно.
Сиксвульф заморгал и надул губы в насмешливом раздражении.
— Ну и прекрасно! — ответил он обиженно, как ребенок. — Я пошел по просьбе Вилфрида Рипонского. Я, знаете ли, его секретарь и доверенное лицо.
— С какой целью ты ходил туда? — снова спросил Эадульф.
Молодой человек молчал и хмурился, глядя исподлобья.
— Спроси об этом у настоятеля Вилфрида.
— Я спрашиваю тебя, — рявкнул Эадульф. — И я жду ответа. Говори!
Сиксвульф выпятил нижнюю губу. Сестра Фидельма быстро опустила глаза, чтобы не показать, как изумляет ее поведение странного молодого монашка.
— Чтобы вести переговоры с настоятельницей от имени Вилфрида.
— Переговоры? — Фидельма решила, что неправильно расслышала слово.
— Да. Как главные защитники Рима и Колумбы, Вилфрид и настоятельница Этайн собирались согласовать пункты перед тем, как начнется общий диспут.
Фидельма широко раскрыла глаза.
— Настоятельница Этайн договаривалась с Вилфридом Рипонским? — переспросила она по-ирландски, повернувшись к Эадульфу.
Сиксвульф пожал своими узкими плечами.
— Согласование пунктов перед диспутом сберегает много времени, сестра.
— Я не поняла, что ты имеешь в виду. Хочешь ли ты сказать, что пункты разногласий должны быть согласованы перед публичным обсуждением?
И снова Эадульфу пришлось перевести этот вопрос на язык саксов для монаха, а его ответ — на ирландский.
Сиксвульф поднял брови, словно вопрос был неуместен.
— Конечно.
— И настоятельница Этайн готова была пойти на такие договоренности?
Фидельма была удивлена, узнав, что переговоры велись за спиной синода. Казалось нечестным, что противники могут договариваться по каким-то вопросам, не вынеся их на открытое обсуждение.
Сиксвульф вяло пожал плечами.
— Я бывал в Риме. Так всегда делается. Зачем тратить время, пререкаясь публично, когда частное соглашение приносит тебе то, чего ты хочешь?
— Как далеко зашли эти переговоры? — спросила Фидельма с помощью Эадульфа.
— Недалеко, — ответил Сиксвульф доверительно. — Мы достигли кое-каких договоренностей по тонзуре. Как тебе известно, Рим рассматривает тонзуру твоей церкви Колумбы как варварскую. Мы приверженцы тонзуры святого Петра, которую он выстриг в память о терновом венце Христа. Настоятельница Этайн подумывала о том, что церковь Колумба могла бы согласиться с этим.
Фидельма через силу сглотнула.
— Но это невозможно, — прошептала она.
Сиксвульф улыбнулся с некоторым удовлетворением.
— О да. О да, настоятельница могла уступить в этом пункте в обмен на уступку в вопросе о крестном знамении, в соответствии с которым мы, римляне, складываем большой, указательный и средний палец, чтобы представить Троицу, в то время как вы, колумбианцы, большой, средний и безымянный. Вилфрид был готов согласиться, что и то и другое обоснованно.
Фидельма поджала губы, чтобы не выказать удивление.
— Когда же началась эта торговля?
— О, с того самого дня, как настоятельница Этайн прибыла сюда. Два или три дня назад. Я забыл, сколько в точности. — Молодой человек с отвращением устремил взгляд на свои пальцы, словно вдруг увидев, что его ногти недостаточно ухоженны.
Фидельма глянула на Эадульфа.
— Я думаю, что в этом деле появился новый мотив, — спокойно сказала она по-ирландски, зная, что Сиксвульф не поймет.
Лицо у Эадульфа вытянулось.
— Как это?
— Что подумало бы большинство братии, узнай они о переговорах, что ведутся у них за спиной без их ведома и одобрения? Об уступке в ответ на другую уступку? Не подлило бы это масла в огонь вражды между братьями? А если так, то не может ли кто-нибудь прийти в такую ярость, что решится остановить такие переговоры?
— Верно. Хотя то, что мы знаем об этом, нам не поможет.
— Почему же?
— Да потому, что это значит, что у нас по-прежнему остаются сотни подозреваемых и с той, и с этой стороны.
— Стало быть, нужно найти способ уменьшить их количество.
Эадульф кивнул и вновь обратился к белокурому монаху:
— Кто знал о ваших переговорах с настоятельницей?
Сиксвульф снова надул губы, точно маленький ребенок, сохраняющий тайну.
— Они были секретными.
— Значит, только ты и Вилфрид Рипонский знали о них?
— И настоятельница Этайн.
— А как же ее секретарь Гвид? — осведомилась Фидельма.
Сиксвульф фыркнул презрительно.
— Гвид? Настоятельница не считала ее своим доверенным лицом. Она даже велела мне не посвящать ее в это дело и уж конечно не упоминать о ее сношениях с Вилфридом Рипонским.
Фидельма виду не подала, что удивлена.
— Что заставляет тебя говорить, что Этайн не считала сестру Гвид своим доверенным лицом?
— Если бы она так считала, Гвид была бы участником переговоров. Единственный раз, когда я видел ее с Гвид, — это когда они кричали друг на друга. Но я ничего не понял, потому что они говорили на этом вашем ирландском языке.
— Вот как? — промолвил Эадульф. — Стало быть, больше никто не знал о переговорах?
Сиксвульф скривился, как бы в затруднении.
— Я так не думаю. К примеру, настоятельница Аббе столкнулась со мной, когда я выходил из кельи настоятельницы Этайн. Их кельи расположены рядом. Она с подозрением уставилась на меня. Я не сказал ничего и пошел своей дорогой. Но я видел, что она вошла в келью настоятельницы Этайн. И я слышал, как они громко спорили. Я не могу знать, заподозрила ли Аббе что-нибудь или не заподозрила. Но, думаю, она поняла, что Этайн и Вилфрид договариваются.
Фидельма решила не оставлять эту тему.
— Ты говоришь, что Аббе спорила с Этайн, когда ты уходил?
— Так я понял. Я слышал, как они возвысили голоса, вот и все.
— И больше ты не видел настоятельницу Этайн?
Сиксвульф покачал головой.
— Я отправился доложить Вилфриду о согласии настоятельницы уступить авторитету апостола Петра в деле с тонзурой. Потом всех призвали собраться в храме, и я пошел туда с Вилфридом. Вскоре после этого мы услышали, что настоятельница убита.