В тот же день патруль обнаружил Паблито. Он висел на дереве на проволоке, раздетый догола, с выбитыми глазами и отрезанными гениталиями. Мы отслужили панихиду по нашему первому убитому — антикоммунисту Паблито, который умер, не успев сделать ни единого выстрела.
не могли оторвать от нее глаз. Некоторые оглядывались на западный берег реки и ясно понимали, что цивилизация осталась позади и что за Ледяной Лошадью не будет ни ожидаемой славы, ни борьбы за правое дело, а лишь душераздирающее познание самого холодного уголка человеческого сердца.
пригвожденные к земле ломиками для колки льда. Холод и голод усмиряют нашу ярость.
18 января 1942 года, Новгород
Русские почуяли нашу слабину: стоило нам только подумать, что на таком морозе мы скоро не сможем пошевельнуться, как они кидались в атаку. Нас послали в Теремец, на помощь немцам. Чтобы остановить бесконечные накаты русских, мы начали пускать в ход наши старые африканские штучки. Мы снимали с пленных всю пригодную одежду, отрубали им пальцы, разбивали носы, отрезали уши и отправляли их обратно. Никакого результата. На следующий день они лезли на нас, орудуя прикладами и штыками. Только по великому везенью я выбрался из Теремца живым. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло: меня отправили в тыл со сломанной ногой.
17 июня 1942 года, Рига
После острой пневмонии начались осложнения с ногой. Слабость не позволила мне уйти весной с резервным батальоном. Ногу прооперировали. Я подхватил сыпной тиф. Рана никак не заживала. Целых пять месяцев я провел в каком-то полубреду. Меня навестил новый командир 269-го батальона подполковник Кабрера, который попросил меня вернуться на фронт с заново укомплектованной
«Tia Bernarda»,[81] как прозвали мою часть. С недавних пор дела у немцев пошли лучше, они снова контролируют всю территорию к западу от Волхова и прижимают Ленинград.
9 февраля 1943 года
Сегодня у нас объявился перебежчик-украинец и рассказал нам в красочных подробностях о том, что творится в Колпино. К городу стянуто огромное число батарей, сотни грузовиков подвозят и сгружают снаряды. Враг готовится атаковать завтра. После месяцев ожидания мы ему не поверили, но он показал нам свое чистое нижнее белье, и этого было достаточно. Русским всегда выдают чистое нижнее белье перед наступлением. Это означает, что ты идешь на смерть, но можешь встретить ее с достоинством. Потому он и дезертировал. Но почему, имея за спиной всю эту огневую мощь, он перебежал к тем, на кого она вскоре обрушится? Водка определенно что-то делает со славянскими мозгами.
Колпинские тяжелые орудия начали бить по нашему южному флангу. Пехота принялась взрывать свои заградительные минные поля. Вступила в бой и наша жалкая артиллерия, и русские сработали психологически безупречно… они даже не удостоили ее ответом.
Тьма наступила в пять часов вечера. Холод пробирал до костей. Все мы боялись, но безнадежность порождает решимость. Двигатели русских танков дружно завелись с оглушительным ревом. Моторы тарахтели всю ночь: красные опасались, как бы они не замерзли.
«Завтра побегут быки», — сказал один из сержантов. Я вышел проверить часовых. На морозе они впадают в спячку. Пока я болтал с солдатами, за торфяными болотами колыхались молодые сосны: там тысячи солдат пробирались через лес, чтобы занять позиции для завтрашнего боя.
[82] Мы отупели от боя. У нас почернели лица, только белки светились. Мы засыпали стоя. Капитан начал заключительную воодушевляющую речь: «Испания гордится вами. Я горжусь вами, мне выпала исключительная честь командовать сегодня…» Двадцать русских винтовок, направленных в наш окоп, прервали его на полуслове.
.[85] Несколько
проползли под проволочными заграждениями, сорвали это объявление и водрузили свое:
пели. Меня все еще гнетет безумная усталость. Я надеялся, что уход с передовой поможет, но на меня навалилась тяжелая тоска, и я едва могу говорить. Я потею по ночам, подушка под щекой всегда влажная, даже если не жарко. Я никогда не соскальзываю в сон. Для меня засыпание — это череда толчков, телесных спазмов, которые начинаются где-то в солнечном сплетении и отдаются в голове щелчками кнута. Левая рука трясется, и временами ее сводит судорогой. Я просыпаюсь с ощущением, что у меня чужие руки, и в первый момент страшно пугаюсь.