– Дорогой вы мой, не все так просто. Я совсем не уверена, что я что-то знаю, – уж, во всяком случае, ничего такого, что можно назвать уликой. Смутные воспоминания – дело довольно хитрое. Пока не представишь себе, как, где и когда, делать выводы рано, надеюсь, вы со мной согласны.
– Мне кажется, все это вы уже представили.
– Все, да не все. Надо принять во внимание разные обстоятельства. Прошу вас, месье Пуаро, не торопите меня. Я не из тех, кто принимает решения сгоряча. У меня своя голова на плечах, я привыкла ею пользоваться. А когда решение принято, я начинаю действовать. Но не раньше, чем я к этому готова.
– Во многих отношениях вы, мадам, человек скрытный.
– Возможно – до некоторой степени. Знание – сила. А силу надо использовать только во благо. Извините, но вы, видимо, не очень себе представляете устои жизни в английской провинции.
– Иначе говоря, «вы всего лишь чертов иностранец».
Миссис Апуорд чуть улыбнулась:
– Ну, это для меня слишком грубо.
– Если не хотите говорить со мной, есть старший инспектор полиции Спенс.
– Мой дорогой месье Пуаро. Только не полиция. Не на этом этапе.
Он пожал плечами.
– Я вас предупредил, – сказал он.
Ибо у него не было ни малейших сомнений – миссис Апуорд уже вспомнила совершенно отчетливо, где и когда она видела эту фотографию.
Глава 14
1
Нет сомнения, сказал себе Эркюль Пуаро на следующее утро, что в этих краях наступила весна.
Его вчерашние опасения сегодня представлялись ему совершенно беспочвенными.
Миссис Апуорд – вполне здравая женщина и прекрасно сумеет о себе позаботиться.
Все же ей удалось заинтриговать Пуаро. Да, любопытно. Ее поведение осталось для него тайной за семью печатями. Собственно, к этому она и стремилась. Она узнала фотографию Лили Гэмбол и решила разыграть свою игру.
Пуаро обдумывал все это, прогуливаясь по дорожке в саду, как вдруг за его спиной раздался голос. Пуаро вздрогнул от неожиданности.
– Месье Пуаро.
Миссис Рендел подошла так тихо, что он не слышал ее приближения. Со вчерашнего вечера на душе у него было неспокойно.
– Простите, мадам. Вы застали меня врасплох.
Миссис Рендел машинально улыбнулась. «Если у меня на душе неспокойно, – подумал он, – что же сказать про миссис Рендел?» Одно веко у нее подергивалось, руки не находили себе места.
– Я… надеюсь, я вам не мешаю? Может быть, вы заняты?
– Нет, вовсе не занят. День – просто чудо. Ощущение весны – это прекрасно. Приятно находиться на улице. В доме миссис Саммерхейз всегда, ну совершенно всегда ощущаешь поток воздуха.
– Поток…
– В Англии вы это называете сквозняком.
– Да. Да, наверное, вы правы.
– Окна у них в доме не закрываются, а двери так и летают взад-вперед.
– Этот дом уже дышит на ладан. К тому же у Саммерхейзов денег негусто, и серьезный ремонт им просто не осилить. На их месте я бы его продала, и дело с концом. Да, в нем не одну сотню лет жили их предки, но в наши дни нельзя цепляться за вещи только из сентиментальности.
– Да, сентиментальность осталась в прошлом.
Наступила тишина. Уголком глаза он следил за ее белыми руками – она явно нервничала. Пусть берет инициативу на себя, если ей есть что сказать. Наконец она заговорила – неровно, отрывисто.
– Наверное, – сказала она, – когда вы ну как бы проводите расследование, всегда нужно иметь подходящий предлог, да?
Пуаро обдумал вопрос. Он не смотрел на нее, но мог побожиться – она, чуть повернув голову, смотрит на него во все глаза.
– Что ж, мадам, – уклончиво ответил он, – это довольно удобно.
– Как-то объяснить, почему вы здесь, почему задаете вопросы?
– Да, это может сослужить хорошую службу.
– Зачем… зачем вы на самом деле приехали в Бродхинни, месье Пуаро?
С легким удивлением он повернулся к ней.
– Но, моя дорогая леди, это ведь всем известно – чтобы расследовать обстоятельства смерти миссис Макгинти.
Миссис Рендел резко сказала:
– Вы только так говорите. Но это – курам на смех.
Пуаро поднял брови:
– В самом деле?
– Конечно. Никто в это не верит.
– И все же уверяю вас – я приехал сюда именно с этой целью.
Ее тусклые голубые глаза моргнули, и она отвела взгляд.
– Вы мне не скажете, я знаю.
– Чего не скажу, мадам?
Она снова внезапно, как показалось Пуаро, сменила тему:
– Я хотела спросить вас… про анонимные письма.
– Пожалуйста, – подбодрил ее Пуаро, потому что она тут же замолчала.
– Ведь в них всегда написана ложь, да?
– Иногда, – осторожно заметил Пуаро.
– Как правило, – настаивала она.
– Я бы не стал утверждать это с уверенностью.
Шила Рендел взорвалась:
– Писать такие письма – это трусливо, вероломно и низко!
– Тут я с вами согласен.
– И вы никогда не поверите тому, что написано в таком письме?
– Это очень трудный вопрос, – строго ответил Пуаро.
– А я бы не поверила. Такому письму – ни за что! – И добавила, с трудом сдерживаясь: – Я знаю, почему вы здесь. Так вот, это неправда, говорю вам – неправда. – И, круто повернувшись, она пошла прочь.
Брови Эркюля Пуаро снова поднялись – на сей раз выше обычного.
«Что бы это значило, – спросил он себя. – Меня хотят увести со следа? Или это птичка из другого гнездышка?»
Что-то здесь много всего навалено в одну кучу.
Значит, миссис Рендел убеждена, что он здесь вовсе не из-за смерти миссис Макгинти. По ее мнению, это всего лишь предлог.
Она действительно так считает? Или же, как он только что себе сказал, хочет вывести его на ложный след?
И при чем тут анонимные письма?
Может, на фотографии, которую «недавно видела» миссис Апуорд, изображена миссис Рендел?
Другими словами, миссис Рендел и Лили Гэмбол – одно лицо? Сведения о Лили Гэмбол, исправившейся и вернувшейся в лоно цивилизованного общества, обрываются где-то в Ирландии. Что, если доктор Рендел встретил свою будущую жену именно там, не подозревая о ее прошлом? Лили Гэмбол окончила курсы стенографии. Ее с доктором пути вполне могли пересечься.
Пуаро покачал головой и вздохнул. Разумеется, все это вполне возможно. Но хотелось бы знать наверняка.
Откуда ни возьмись налетел холодный ветер, а солнце скрылось за облаками.
Пуаро поежился и направил свои стопы к дому.
Да, хотелось бы знать наверняка. Найти бы орудие убийства…
И в эту секунду он его увидел и даже вздрогнул, потому что инстинкт подсказал ему – он не ошибается.
2
Потом он задавал себе вопрос: видел ли он этот предмет раньше, может, засек его подсознательно? Ведь, надо полагать, он преспокойно стоял себе на этом месте со дня приезда Эркюля Пуаро в Лонг-Медоуз…
Прямо здесь, на захламленном книжном шкафу около окна.
Но почему он все-таки не заметил его раньше?
Пуаро взял предмет, прикинул его вес, внимательно осмотрел его, переложил из руки в руку, занес для удара…
В комнату, сопровождаемая двумя псами, обычным вихрем ворвалась Морин. И спросила своим певучим и дружелюбным голосом:
– Привет, развлекаетесь с сахароколкой?
– Эта штука так называется? Сахароколка?
– Да. Сахароколка… или сахарный молоток… не знаю точного названия. Забавная штуковина, да? Еще и птичка наверху – прямо детская игрушка.
Пуаро неторопливо повертел в руках эту кухонную утварь. Эдакая медная безделушка в форме тесла, тяжелая, с острой режущей кромкой. Там и сям утыкана цветными камешками, небесно-голубыми и красными. Наверху – легкомысленная пташка с бирюзовыми глазками.
– Небось такой штучкой кого-нибудь убить – одно удовольствие, – заявила она беззаботно.
И, забрав молоток у Пуаро, нанесла смертоносный удар по какой-то точке в пространстве.
– До жути просто, – сделала она вывод. – Как там у Теннисона в «Королевских идиллиях»: «Настал мой час!» – так Марк воскликнул и череп раскроил ему». А что, этой штуковиной ничего не стоит раскроить череп, верно?
Пуаро взглянул на нее. Улыбчивая безмятежность – ничего другого он не прочел на ее веснушчатом лице. Она добавила:
– Я уж сказала Джонни, что его ждет, если он мне надоест хуже черта. В супружеской жизни – штука незаменимая!
Она засмеялась, положила молоток для колки сахара на место и повернулась к двери.
– Я ведь зачем-то сюда шла. – Она застыла в раздумье. – Не могу вспомнить… Вот голова садовая! Ладно, пойду посмотрю на пудинг, может, надо долить воды в кастрюлю.
Но Пуаро остановил ее вопросом:
– Вы эту штуку привезли с собой из Индии?
– Нет-нет, – возразила Морин. – Я ее купила под Рождество, на «П и П».
– «П и П»? – озадаченно переспросил Пуаро.
– «Приноси и покупай», – охотно разъяснила Морин. – В доме приходского священника. Приносишь вещи, которые тебе не нужны, ну и что-то покупаешь. Если найдешь что-то не совсем жуткое. На самом деле ничего для тебя нужного там нет. Я купила это да еще кофейник. У кофейника мне носик понравился, а у молотка – птичка, просто загляденье.
Она показала на небольшой кофейник из чеканной меди. Искривленный носик-хоботок… где-то он такой уже видел?
– По-моему, они из Багдада, – припомнила Морин. – Если не путаю, Уэтерби сказали именно так. А может, из Персии.
– Так они вам достались от Уэтерби?
– Да. У них жуть сколько всякого барахла. Все, побежала. Пудинг надо проверить.
Она вышла. Хлопнула дверь. Пуаро еще раз взял сахароколку и подошел с ней к окну.
На режущей кромке виднелись – едва заметные, выцветшие, но все-таки виднелись – пятнышки.
Пуаро удовлетворенно кивнул.
Секунду поколебавшись, он забрал молоток и унес к себе в комнату. Там аккуратно упаковал его в коробку, завернул в бумагу, перевязал и со свертком под мышкой спустился вниз и вышел из дому.
Можно не волноваться – исчезновения сахароколки никто не заметит. Про этот дом не скажешь, что все в нем разложено по полочкам.
3
В Лэбернемсе своим чередом – со скрипом – шла совместная работа.
– Дорогая, но что это за прихоть – делать из него вегетарианца? Получится какой-то тип со странностями. И уж никак не романтический герой, – излагал свою точку зрения Робин.
– А что я могу поделать, – упрямилась миссис Оливер. – Он всю жизнь был вегетарианцем. Он возит с собой специальную машинку, чтобы протирать сырую морковь и репу.
– Но, Ариадна, драгоценная вы моя, почему?
– Откуда я знаю? – раздраженно огрызнулась миссис Оливер. – Откуда я знаю, почему я произвела на свет божий такого мерзкого типа? Наверное, у меня ум зашел за разум. Почему вообще он финн? Я ни черта не знаю о Финляндии. Почему вегетарианец? Почему у него такие идиотские манеры? Уж так вышло – вот и все объяснение. Испробуешь что-то – а людям понравится, ты, окрыленная, дуешь дальше. И не успеешь оглянуться, как ты уже повязана по рукам и ногам – и, будь любезна, всю жизнь терпи возле себя какого-нибудь кошмарного Свена Хьерсона. А люди пишут письма – ах-ах, вы, наверное, от него без ума. Я от него без ума? Да попадись мне этот сухопарый и долговязый финн-вегетарианец под руку в жизни – быть убийству, да такому, какого в моих книгах еще не было.
Робин Апуорд посмотрел на нее взглядом, полным уважения.
– Знаете, Ариадна, а мысль, право, недурна. Подлинный Свен Хьерсон – и счеты с ним сводите вы. Такая книга запросто может стать вашей лебединой песнью – но опубликовать ее надо после вашей смерти.
– Э, нет! – взбунтовалась миссис Оливер. – А деньги? Все деньги, что мне причитаются за мои убийства, я хочу получить сейчас.
– Да. Разумеется. Тут я с вами согласен, как никогда.
С обеспокоенным видом драматург принялся ходить взад-вперед.
– И еще с этой Ингрид незадача, – сказал он. – Сцену в подвале мы сделали – пальчики оближешь, но как после нее сохранить напряжение в следующей сцене – ума не приложу.
Миссис Оливер промолчала. Что касается сцен, пусть голова болит у Робина Апуорда.
Робин метнул на нее взгляд, в котором читалось недовольство.
В то утро, охваченная новым настроением (такое с ней случалось часто), миссис Оливер внезапно разочаровалась в своей прическе – распущенные волосы надоели. Обмакнув щетку в воду, она прилепила седые завитки ближе к черепу. Высокий лоб, массивные очки, суровый взор – она все больше напоминала Робину его школьную учительницу, перед которой он трепетал все отроческие годы. Он чувствовал, что ему все труднее обращаться к ней «дорогая», его передергивало даже от «Ариадны».
Тоном капризного ребенка он произнес:
– Знаете, что-то я сегодня не в форме. Может, вчерашний ужин сказывается. Так что давайте оставим наши описания и подумаем об актерах. Если бы удалось заполучить Дэниса Кэллори, о лучшем нечего и мечтать, но он сейчас занят на съемках. А Джин Беллиус подошла бы нам на Ингрид – и она хочет сыграть эту роль, это уже хорошо. И совершенно гениальная идея – пригласить Сесила на роль Эрика. Поедем вечером на «Отщепенца»? Поглядите на Сесила и скажете мне, что вы о нем думаете.
Миссис Оливер ухватилась за это предложение, и Робин пошел звонить.
– Порядок, – доложил он, вернувшись. – Билеты будут.
4
Утро выдалось многообещающим, но посулы так и остались посулами. Неизвестно откуда набежали тучи, день притих – вот-вот грянет дождь. Пробираясь через густой кустарник к входной двери Хантерс-Клоуз, Пуаро подумал: не хотел бы он жить в этой долине-впадине у подножия холма. Сам дом был сокрыт за деревьями, ветвистый плющ пленил все садовые дорожки. Тут бы пройтись с топором.
С топором? Или с сахароколкой?
Он нажал на звонок, не дождался ответа – позвонил еще раз.
Дверь открыла Дейдри Хендерсон. Она явно удивилась.
– О-о, – сказала она, – это вы.
– Можно зайти? Я хочу поговорить с вами.
– Я… да, что же, заходите.
Она провела его в небольшую полутемную гостиную, где он однажды сидел в ожидании. На каминной полке он тотчас опознал старшего брата небольшого кофейника, какой стоял у Морин. Его огромный искривленный хобот-клюв в этой маленькой на западный манер комнатке словно был главным, намекал на некую восточную свирепость.
– К сожалению, – извиняющимся тоном сказала Дейдри, – у нас сегодня неприятности на домашнем фронте. Наша служанка, немецкая девушка, от нас уходит. Прожила тут всего месяц. Похоже, она согласилась у нас работать, потому что хотела сюда переехать – у нее в Англии жених. А теперь у них все решилось, и сегодня она от нас съезжает.
Пуаро прищелкнул языком.
– Довольно бесцеремонно с ее стороны.
– Вы тоже так считаете, да? Отчим говорит, она просто не имеет права. Может, и не имеет, но что тут поделаешь – она выходит замуж, а дальше ей хоть трава не расти. Мы бы вообще ничего не знали – это я случайно увидела, что она собирает свои вещи. А то просто ушла бы из дому, никому не сказав и слова.
– Увы, в наше время бесцеремонность – вещь нередкая.
– Да, – уныло согласилась Дейдри. – Наверное.
Тыльной стороной ладони она потерла лоб.
– Я устала, – призналась она. – Очень устала.
– Понимаю, – учтиво произнес Пуаро. – Немудрено.
– Вы что-то хотели, месье Пуаро?
– Я хотел спросить у вас про сахарный молоток.
– Сахарный молоток? – Она непонимающе посмотрела на него.
– Такая медная штуковина, с птичкой, инкрустированная голубыми, красными и зелеными камешками, – со всей тщательностью описал Пуаро.
– А-а, да, знаю.
Но никакого интереса или оживления в ее голосе не послышалось.
– Верно ли, что раньше он был здесь?
– Да. Мама купила его на базаре в Багдаде. Мы его вместе с другой утварью отнесли в дом священника на распродажу.
– «Приноси и покупай»?
– Да. Такие распродажи у нас бывают часто. Доход идет церкви. Отдавать деньги просто так желающих все меньше, а избавиться от ненужного старья вроде и не жалко. А кто-то его покупает.
– Значит, до Рождества этот молоток был здесь, в этом доме, а потом вы отдали его для торгов «Приноси и покупай». Верно я говорю?