— Нет, вы посмотрите, что происходит! — воскликнул Качановский. — Какая неслыханная наглость! Каждый адвокатишка будет меня учить, как вести следствие. А ты ещё рассыпаешься в любезностях перед этим сивогривым плейбоем. Просто уму непостижимо! Впервые почти за тридцать лет службы в милиции встречаюсь с таким хамством.
— Прежде всего, меценас Рушиньский не какой-нибудь адвокатишка, как ты изволишь его величать, а один из самых лучших и известнейших юристов во всей Польше, — засмеялся Немирох. — Объективности ради позволю себе заметить, что он не раз и не два оказывал милиции весьма ценные услуги, не говоря уж о том, что, выступая в суде и сражаясь с прокурором, он не в меньшей степени защищает законы и справедливость, чем его противник. Если следствие совершает ошибку, от чего мы временами не застрахованы, задачей адвоката является её исправление.
— Хорошо, хорошо…
— А кроме того, не ты ли несколько минут назад заявил, что Рушиньский не разбирается в криминалистике и не имеет ни малейшего представления о новейших методах исследований? Когда же адвокат подсказывает нам, из самых лучших побуждений, правильный способ решения этой задачи, ты впадаешь в беспричинную ярость. Тебе, подполковник, следует быть более последовательным и объективным.
— Без задней мысли этот хитрец ничего до делает. Сначала он присылает ко мне Врублевского, затем звонит тебе и даёт правильные советы, но конечная-то его цель состоит в другом. Потом он будет всем рассказывать, в особенности знакомым офицерам милиции, что Качановский не сумел докопаться до сути дела и только благодаря помощи гениального адвоката милиция была спасена от очередного конфуза. Это и младенцу понятно. А ты ведёшь себя с ним как жирный карп, который радостно заглатывает наживку на крючке.
— А что, по-твоему, мне оставалось делать?
— Надо было сказать Кристине, что тебя вызвали в. главную комендатуру или что ты проводишь совещание и не можешь сейчас говорить с ним.
— Ты начинаешь меня утомлять своими, бесконечными спорами с адвокатом.
— Как прикажешь понимать? — Качановский почувствовал себя уязвлённым.
— Не будем попусту тратить время. Через минуту я действительно должен ехать в главную комендатуру, а ты созывай своих специалистов и принимайтесь за Врублевского.
— Слушаюсь, гражданин полковник! — Качановский вскочил со стула и вытянулся по стойке смирно.
— Кругом — шагом марш… чокнутый!
Процедура обследования Врублевского заняла около двух часов. Милицейский фотограф сделал несколько десятков снимков его головы с разных позиций, а врач определил размеры черепа, не забыв также произвести тщательный осмотр тела. После этого инженера отвели в кабинет подполковника.
— Поздравляю, — сказал Качановский, — первый экзамен вы успешно выдержали.
— Не понимаю.
— Все члены СС имели татуировку этой аббревиатуры в самых разных, местах на теле. Иногда под мышкой, нередко за ушами, даже приходилось встречать эсэсовцев, у которых наколка этого отличительного знака была на веке глаза. Несмотря на тщательный осмотр, врач не обнаружил у вас татуировку этих двух букв. Правда, после войны многие бывшие гитлеровцы избавились от этого знака принадлежности к СС хирургическим путём, но после такой операции обязательно должен остаться шрам. На вашем теле предостаточно всяких шрамов, и тем не менее доктор Трояновский считает, что они появились в результате полученных ранений, а не операции, к которой вы могли прибегнуть, чтобы ликвидировать татуировку,
Я трижды был ранен. Сначала во время боёв за Варшаву, затем при прорыве укреплений Поморского вала и, наконец, в третий раз — в Камне Поморском. Немцы взорвали пивоваренный завод, где мы держали оборону. Тогда погибло много, наших солдат. Меня засыпало обломками обвалившегося здания, а когда всё же удалось выкарабкаться из-под них, рядом разорвался шрапнельный снаряд. Получил несколько осколочных ранений. Часть осколков так и осталась в теле. Случается даже, что крохотные из них, размером не больше булавочной головки, сами выходят через кожу наружу.
— Все данные проведённых измерений, — сказал подполковник, — мы сегодня же отправим в лабораторию криминалистики и через три дня получим заключение.
— А я в это время буду в милиции?
— Нет. Мы решили не прибегать к временному задержанию.
— Чтобы опять выслушивать оскорбления от сослуживцев? Нет уж, увольте, я лучше посижу эти три дня здесь, в милиции.
— Если вы скажете на работе, что побывали в милиции, где потребовали выяснить это, как вы называете, недоразумение, то, я думаю, такое объяснение вполне удовлетворит ваше начальство и заставит замолчать тех, кто не прочь позлословить. Впрочем, мы можем выдать вам соответствующую справку.
— Спасибо. Обойдусь без этой бумажки.
— Сегодня у нас среда. Лаборатория криминалистики представит заключение не раньше субботы. Поэтому потрудитесь, пожалуйста, навестить нас ещё раз в понедельник, в 12 часов дня. К этому времени я буду иметь результаты экспертизы и, если всё будет в порядке, вы получите документ, подтверждающий беспочвенность каких бы то ни было обвинений в ваш адрес.
— Нисколько не сомневаюсь в положительном исходе проверки, — сказал Врублевский. — Я попал в эту жуткую историю из-за какого-то необъяснимого стечения обстоятельств. От души благодарю вас, пан подполковник, за внимание, проявленное к моей особе. Буду у вас в понедельник в назначенное время. До свидания.
— Хотелось бы ещё вас спросить…
— Слушаю, пан подполковник.
— Вы уже подписали документ о праве представлять ваши интересы?
— Какой документ?
— В соответствии с которым меценас Рушиньский получил бы полномочия выступать в качестве вашего защитника.
— Должен вас разочаровать. Адвокат сказал, что, если я невиновен, то милиция сразу выяснит этот вопрос и никакой защиты не потребуется. Если же я окажусь гестаповцем, то с такими преступниками он работать не может. Даже, не захотел принять денежное вознаграждение за юридическую консультацию.
— Спасибо и до встречи.
Когда Станислав Врублевский закрыл за собой дверь, Качановский ещё раз просмотрел лежащие перед ним документы. Злость на адвоката не проходила. Никто не мог бы переубедить подполковника в том, что меценас направил Врублевского к нему исключительно с целью, воспользовавшись случаем, выставить своего постоянного противника в смешном свете. В голове у него рождались различные планы мести. В глубине души Качановский не был убеждён в невиновности Врублевского. Сходство этого человека с изображённым на фотографии шефом гестапо в Брадомске настолько бросалось в глаза, что усматривать в нём только случайность было просто невозможно. Опытному офицеру милиции не требовалось заключение специалистов, чтобы понять, что на снимке изображён тот самый человек, который только что побывал в его кабинете. Укладывая папки с делами в ящики письменного стола, подполковник продолжал возмущаться — он никак не мог совладать с обуревавшими его чувствами. «Подожди, хитрая лиса, — думал он. — Ты втянул меня в хорошенькое дельце, но ведь долг платежом красен. Не сомневайся, уж я постараюсь, чтобы мы тащили этот воз в одной упряжке, не будь я Качановский».
— Не люблю пустых разговоров. Кроме личного впечатления, у меня не было никаких доводов в пользу этой версии. Я ведь не случайно спрашивал тебя, задержать нам его или нет. А прокурор счёл, что нет оснований.
— Прокурор! тоже не станет выдавать ордер на временное задержание просто так, за здорово живёшь. Его действительно проинформировали о случившемся, по-видимому анонимно, но этого недостаточно. Как ты думаешь, наш подозреваемый уже дал стрекача?
— Вряд ли. Он, по-моему, не поверил, что можно неопровержимо доказать его тождество с человеком, изображённым на снимке тридцатилетней давности. Даже если этот гестаповец в своё время немного соприкоснулся с криминалистикой, он не может знать, до какой степени её научно-техническая база и методы изменились за последнюю четверть века. Кроме того, у него нет иного выхода. Он вынужден был сыграть ва-банк, рискнуть в надежде на успех.
— Но не получилось.
— Я в нерешительности: то ли послать людей, чтобы не дать ему улизнуть, то ли подождать до понедельника и посмотреть, явится ли он сюда сам?
— Если он пустился в бега, то сделал это сразу же после свидания с нами. А если нет, он будет вынужден вновь появиться здесь.
— Я звонил вчера на его работу, в проектное бюро. Сообщили, что он находится в здании.
— Из чего следует сделать вывод: он не беспокоится за своё будущее. Может, мы зря не задержали его на положенные двое суток.
— Надо проверить и сегодня, был ли Врублевский в бюро.
— Что тебе это даст? Или он на своём рабочем месте и в понедельник придёт к нам, как и обещал, или же ищи ветра в поле.
— А может быть, — размышлял вслух Качановский, — сделаем так: пошлём человека в проектное бюро, чтобы он поспрашивал о Врублевском. Инженеру расскажут об этих расспросах. Мы же тем временем возьмём его под наблюдение и посмотрим, не станет ли он, испугавшись, сматывать удочки.
— Замысел неплох, но ни на шаг не продвинет следствие вперёд. Всё, что мы хотели узнать, чёрным по белому написано в заключении лаборатории криминалистики. Суть дела уже не изменится от того, захочет ли Врублевский подтвердить этот документ попыткой скрыться от правосудия.
— В любом случае я еду сейчас в воеводскую прокуратуру, к Владиславу Щиперскому, он уже ознакомился с делом. Расскажу ему о принятых нами мерах, попрошу ордер на временное задержание подозреваемого и договорюсь, когда и кто из прокуроров допросит Врублевского.
— Вижу, Янушек, дело тебе Нравится. А ведь так злился, что меценас Рушиньский направил Врублевского именно к тебе. Впрочем, если я не прав, насиловать не буду и поговорю с майором Сочевкой. Такие проблемы в его вкусе, и он умеет ладить с адвокатами.
— Нет уж, если это дело нежданно-негаданно свалилось мне на голову, я доведу его до конца, хотя рассмотрение других моих дел из-за него серьёзно осложнится. А что касается Рушиньского, то в ближайшее время я собираюсь расплатиться с ним по старым счетам. Надеюсь, прокурор Щиперский тоже не захочет передать это дело в другие руки. Мне нравится с ним работать. Он человек решительный и с большим кругозором,
— Придётся попотеть.
— Меня это не пугает.
— Буду добиваться в главной комендатуре, чтобы расследованием занимались мы, а не наши коллеги из Петркова. Сейчас Брадомск — территория, где совершались преступления, — входит в состав Петрковского воеводства. Но так как преступник постоянно проживает в Варшаве, где и арестован, им вправе заняться следственные органы столицы. Думаю, когда придёт время подключиться судьям, воеводский суд также заявит о своих правах на проведение процесса в столице.
— Я разделяю ваше мнение. К тому же вряд ли воеводская комендатура милиции в Петркове будет в восторге, если мы свалим ей на голову такое дельце.
— Даже свидетелей, а их, возможно, придётся искать по всей стране, — добавил Адам Немирох, — легче вызвать в Варшаву, чем в Петрков. Тебе чем-нибудь помочь в расследовании других дел?
— Пока нет необходимости. Позднее, возможно, я и. обращусь к вам за содействием, если это дело начнёт чересчур разрастаться.
В понедельник, ровно в полдень, Станислав Врублевский, получив в бюро пропусков разрешение на вход в комендатуру, переступил порог кабинета подполковника Качановского. На этот раз перед офицером милиции предстал мужчина, чудесным образом снявший нервное напряжение, избавившийся от страха и жизненных невзгод. Даже в том, как он был одет, чувствовался какой-то внутренний подъём. В первый раз, пять дней назад, Врублевский явился в комендатуру в старом, потёртом пиджаке. Теперь же на нём был элегантный светло-серый костюм и со. вкусом подобранный голубой галстук.
— Как видите, пан подполковник, — начал инженер, — я не заставил себя ждать ни минуты.
— Не спорю. Садитесь, пожалуйста.
Врублевский сел на указанный ему стул.
— Вы уже получили заключение из лаборатории криминалистики?
— Да, ещё в субботу.
— Значит, это неприятное недоразумение уже позади?
— Да нет, не совсем так.
— Что вы имеете в виду?
— А то, что сегодня вы напрасно забыли захватить с собой ваш саквояжик.
— Простите, ничего не понимаю.
— Попросту ваша карта бита, герр гауптштурмфюрер. СС Рихард Баум-фогель.
— Что вы плетёте!? — гневно закричал инженер. — Какой я вам гауптштурмфюрер!
— Вы сильно рисковали, решив укрыться в Польше. Потом, когда появилась разоблачительная фотография, вам пришлось пойти ва-банк. Но ваша игра проиграна. Удивлён, не скрою, наглостью, о какой вы обратились к нам за помощью. Вот результаты экспертизы, проведённой лабораторией криминалистики. Они рассеяли последние сомнения относительно того, чья фотография помещена в книге. Сфотографированы именно вы, — с этими словами подполковник вынул из папки документ и протянул сидящему Напротив него человеку. — Ознакомьтесь, пожалуйста.
Врублевский, а точнее Баумфогель, судорожно схватил документ и впился в него глазами. По мере того как до него доходил смысл написанного, его лицо покрывалось бледностью, а на лбу заблестели крупные капли пота.
— Это неправда! Это какая-то чудовищная ошибка!
— Пан Баумфогель, — сурово заметил офицер милиции, — отрицание очевидных фактов ничего не даст. Это не самый лучший способ спасти свою шкуру. Гораздо лучше чистосердечно признаться во всём! Будем откровенны, из содержания книги Бараньского вытекает, что вам сейчас вменяются в вину очень серьёзные преступления. Они заслуживают высокой меры наказания, не исключая, возможно, самой высшей, которая предусмотрена Уголовным кодексом ПНР. Только откровенность может рассматриваться смягчающим вину обстоятельством.
— Прекратите нести чепуху! — прервал Качановского допрашиваемый. — Я Станислав Врублевский, и мне не в, чем признаваться. Поначалу мне казалось, что это проделки какого-нибудь болвана из нашего бюро, задумавшего впутать меня в эту историю. Теперь, однакЬ, я вижу, что и милиция желает отрапортовать о своём блистательном успехе, осудив невинного человека.
— Господин Баумфогель, — подполковник усмехнулся. — Польское право позволяет подозреваемому солгать или вообще отказаться давать показания. Если вы изберёте такую тактику защиты — это ваше право, но знайте, что она не помешает правоохранительным органам довести расследование до конца.
— Происходит что-то ужасное, — тихо произнёс допрашиваемый, с трудом сдерживая слёзы. — Клянусь вам, я никогда не был в Брадомске и не служил в гестапо.
Я встречаюсь с вами второй раз в жизни, а сотрудники лаборатории криминалистики вообще никогда вас в глаза не видели. Какой, скажите на милость, мне или им интерес возводить напраслину на невинного человека? Исследования, как вы можете убедиться, были проведены очень тщательно и с использованием самых разных методов. Все они дали идентичные результаты. Прочитав заключение экспертизы, вы поймёте, что ни о какой ошибке не может быть и речи.
— И тем не менее это ошибка.