Надина блистала в Париже, но никогда не выступала в Англии. Лондонская публика ее не знала. Что касается фотографий женщины, убитой в Марлоу, то они получились размытыми, и Надина была совсем на себя непохожа. Вдобавок она ни одной живой душе не сказала о своем намерении поехать в Англию. На следующий день после ее гибели импресарио получил письмо, в котором Надина сообщала, что отправляется в Россию по личным делам, и предоставляла ему возможность самому утихомирить бучу, которая наверняка должна была подняться из-за нарушения контракта.
Все это я выяснила, естественно, много позже. А в тот момент, заручившись полной поддержкой Сюзанны, я послала лорду Нэсби из Де-Ара пространную телеграмму. Она пришла в очень подходящий момент (о чем я тоже узнала потом). «Дейли Баджет» ощущала нехватку сенсационных материалов. Мои предположения срочно проверили, и они подтвердились. Для «Дейли Баджет» наступил звездный час. «Наш специальный корреспондент установил личность несчастной жертвы, найденной в Милл-Хаузе». «Репортер путешествует с убийцей». «Человек в коричневом костюме. Каков он на самом деле». И так далее и тому подобное.
Южноафриканская пресса, конечно, давала выжимки из этих новостей, но сами статьи я прочитала спустя несколько недель. В Булавайо меня ждала телеграмма с подробными инструкциями. Я была зачислена в штат «Дейли Баджет», и лорд Нэсби собственнолично поздравил меня с этим событием. Они поручили мне выследить убийцу, а я – увы, только я одна! – знала, что убийца не Гарри Рейберн. Однако я решила, что пусть лучше остальные по-прежнему считают его преступником… пока.
24
В Булавайо мы приехали рано утром в субботу. Мне там не понравилось. Стояла кошмарная жара, отель попался прескверный. Сэр Юстас стал какой-то угрюмый, другого слова и не подберешь. Во-первых, его раздражали наши многочисленные деревянные зверюшки, особенно большой жираф. Он был просто колоссальных размеров, с невероятно длинной шеей, кроткими глазами и уныло опущенным хвостом. В нем сразу чувствовался характер. И обаяние. Мы с Сюзанной никак не могли его поделить. Покупка была сделана в складчину: три пенса я, три – Сюзанна. Она требовала себе жирафа по праву старшинства, я же твердила, что первой оценила его красоту.
Надо признать, деревянные звери серьезно усложняли нам жизнь. Перетаскивать с места на место сорок девять статуэток затейливой формы, причем сделанных из очень хрупкого дерева, довольно-таки непросто. Мы наняли двух носильщиков, и один благополучно грохнул оземь стайку восхитительных страусов, отбив им головы. Наученные горьким опытом, мы с Сюзанной с той поры сами тащили все, что могли унести. Полковник Рейс нам помогал, а большого жирафа я давала сэру Юстасу. Даже безупречной мисс Петтигрю не удавалось улизнуть, на ее долю выпадали большой бегемот и два черных воина. По-моему, мисс Петтигрю меня недолюбливала. Может, я казалась ей слишком дерзкой? Во всяком случае, она явно избегала моего общества. И что интересно: ее лицо мне смутно кого-то напоминало, однако я не могла понять кого.
Почти все утро мы отдыхали, а после полудня отправились на экскурсию в Матоппос: нам хотелось посмотреть на могилу Родса. Вернее, некоторые из нас только собирались пойти, но не пошли. Например, сэр Юстас. В последний момент он отказался. Вообще он пребывал в столь же мрачном расположении духа, как и в то утро, когда мы приехали в Кейптаун. Тогда он швырнул об пол персики, и от них осталось мокрое место. Видимо, ранние приезды в незнакомые города плохо отражаются на его здоровье. Сэр Юстас ругал носильщиков, официантов, весь обслуживающий персонал гостиницы… Он, конечно, с удовольствием обругал бы и мисс Петтигрю, которая таскалась за ним с блокнотом и карандашом, но не отваживался. Даже он! Слишком уж она была похожа на хрестоматийную, классическую секретаршу. Слава богу, что мне удалось спасти нашего жирафа! А то сэр Юстас и его бы грохнул оземь.
Так вот, возвращаясь к экскурсии… Сэр Юстас отказался, мисс Петтигрю заявила, что тоже останется дома: вдруг она ему понадобится?! А Сюзанна в последний момент передала, что у нее разболелась голова. Так что мы с полковником Рейсом поехали вдвоем.
Он странный человек. В компании это незаметно, но когда остаешься с ним один на один, то явственно ощущаешь, насколько это большая личность. В нем есть что-то подавляющее. Полковник вдруг становится молчаливым, однако его молчание гораздо красноречивее слов.
Именно так он себя вел, когда мы ехали в Матоппос по мягкой желто-бурой траве. Вокруг стояла удивительная тишина… если, конечно, не обращать внимания на дребезжание нашей колымаги. Я думаю, она самой первой сошла с фордовского конвейера. Ее обивка вся истрепалась, а мотор… в механике я ни бельмеса не смыслю, но даже мне было понятно, что с ним не все в порядке.
Постепенно ландшафт менялся. Появились громадные валуны каких-то причудливых, фантастических очертаний. Я вдруг почувствовала, что попала в доисторическую эру. Неандертальцы показались мне на мгновение столь же реальными, какими они казались отцу. Я повернулась к полковнику Рейсу и мечтательно проговорила:
– Наверно, здесь когда-нибудь жили великаны. А их дети очень напоминали сегодняшних ребятишек: играли камешками, строили из них башни, потом ломали и старались положить один на другой как можно больше камней. Я бы назвала это место Страна великанских детей!
– Очень может статься, что вы, сами того не подозревая, недалеки от истины, – серьезно сказал полковник Рейс. – Африка вся такая: простая, примитивная и необъятная.
Я кивнула, спросив:
– Вы ее любите, да?
– Да. Но если человек тут живет долго, он ожесточается. Перестает уважать чужую жизнь и бояться смерти.
– Вы правы, – согласилась я, думая о Гарри Рейберне. Именно таким он и был! – А слабый человек, живущий в Африке, тоже бывает жесток?
– Сперва нужно уточнить, кого вы считаете слабым, мисс Анна.
Рейс говорил таким серьезным тоном, что я удивилась. И ощутила, что очень плохо его знаю.
– Ну, допустим, детей и собак.
– Детей и собак я никогда не обижал, честное слово. А женщин вы не относите к разряду слабых существ?
Я подумала.
– Пожалуй, нет. Хотя вообще-то они действительно слабый пол… Если иметь в виду современных женщин. Но папа говорил, что когда-то, давным-давно, мужчины и женщины были на равных… как львы и тигры…
– И жирафы? – лукаво прищурился полковник Рейс.
Я рассмеялась. Все издеваются над нашим жирафом!
– Да, и жирафы. Тогда люди были кочевниками. Разделение труда началось только, когда они стали вести оседлый образ жизни. Тогда-то женщины и превратились в слабый пол. Но в глубине души, на самом деле, они остались по-прежнему сильными… Я хочу сказать, чувства их по-прежнему сильны. Женщина обожает могучих мужчин, потому что некогда она тоже была сильной, а потом это качество утратила.
– Что-то вроде родового культа?
– Примерно так.
– Вы действительно в это верите? В то, что женщина обожает физическую силу?
– Думаю, да… если говорить начистоту. Люди считают, что главное – это моральные качества, но, когда они влюбляются, в них возрождается первобытное начало, и они ценят только физические данные. Впрочем, так долго продолжаться не может. Если бы вы жили в примитивном обществе, тогда другое дело, но сейчас жизнь совсем другая, и в результате, несмотря ни на что, перевешивают моральные соображения. Поверженные, побежденные в конечном счете всегда выигрывают, вы не замечали? И их победа единственно настоящая. Помните, в Священном Писании говорится об утрате и обретении души?
– То есть, – задумчиво произнес полковник Рейс, – человек сперва теряет от любви разум, а потом его обретает, так?
– Не совсем, но вообще-то можно сказать и так.
– Однако вы, мисс Анна, еще никого не разлюбили?
– Нет, – честно призналась я.
– А полюбить – полюбили?
Я не ответила.
Тут машина доехала до места, и разговор прервался. Мы вышли и начали медленно взбираться на гору. Мне уже не в первый раз стало не по себе в присутствии полковника Рейса. Он отлично умел скрывать свои мысли, по его непроницаемо черным глазам ничего нельзя было понять. Полковник слегка напугал меня. Он вообще меня всегда пугал. Общаясь с ним, я не знала, чего ждать в следующую минуту.
Мы молча карабкались вверх, пока не достигли площадки, где под гигантскими валунами покоится тело Родса. Странное, жутковатое место вдали от людского жилья… оно казалось бесконечным гимном первобытной красоте природы.
Все так же молча мы посидели у могилы. Потом двинулись вниз, слегка отклонившись от первоначального пути. Порой приходилось карабкаться чуть ли не на четвереньках, а один раз на нашей дороге выросла почти отвесная скала.
Полковник Рейс шел впереди.
– Давайте я вас перенесу, – внезапно предложил он и быстро подхватил меня на руки.
Я вдруг почувствовала, до чего же он силен. Словно из железа отлит, со стальными мускулами. И опять мне стало страшно, особенно потому, что он, поставив меня на землю и разжав объятья, не отступил назад, а стоял вплотную, глядя мне прямо в глаза.
– Скажите честно, что вы тут делаете, Анна Беддингфелд? – резко спросил полковник Рейс.
– Я цыганка, решившая увидеть мир.
– Да, отчасти это так. Но статьи в газете – всего лишь благовидный предлог. У вас не журналистский склад души. Вы сама по себе, вы пытаетесь схватить судьбу за хвост. Но и это еще не все.
Что он хотел сказать? Мне было страшно, страшно… Я в упор посмотрела на Рейса. Мои глаза не умеют так хорошо хранить тайны, как его, но они могут бросить врагу вызов.
– А что вы здесь делаете, полковник Рейс? – решительно спросила я.
На мгновение мне показалось, что он не ответит. Рейс явно был ошеломлен. Когда же наконец он заговорил, его слова явно доставляли ему какое-то мрачное удовольствие.
– Я тешу свое честолюбие, – сказал Рейс. – Да-да, верно! Тешу свое честолюбие. Помните, мисс Беддингфелд: гордыня – смертный грех!
– Ходят слухи, – с расстановкой произнесла я, – что вы связаны с правительством… якобы вы сотрудник секретной службы. Это правда?
Мне почудилось, что на какую-то долю секунды он заколебался.
– Смею уверить вас, мисс Беддингфелд, что я здесь сугубо частное лицо и путешествую исключительно для собственного удовольствия.
Когда я потом вспоминала наш разговор, эти слова показались мне несколько двусмысленными. Но, может, полковник и добивался такого впечатления?!
Мы молча сели обратно в машину. На полпути в Булавайо нам пришло в голову остановиться и выпить чаю в примитивной хижине у дороги. Владелец заведения возился в саду и, похоже, был недоволен, что его побеспокоили. Мы прождали целую вечность; наконец он принес черствые, прямо-таки каменные кексы и тепловатый чай. И тут же опять скрылся в саду.
Едва хозяин ушел, нас окружило шесть кошек. Они жалобно мяукали. Поднялся оглушительный шум. Я дала им кусочек кекса. Они жадно набросились на него и моментально съели. Я вылила в блюдце все молоко, что подал нам к чаю хозяин, и у кошек завязалась целая баталия.
– Ой! Они умирают с голоду! – возмущенно воскликнула я. – Это ужасно. Пожалуйста, ради бога, закажите еще молока и кекс!
Полковник Рейс молча отправился выполнять мою просьбу. Кошки опять замяукали. Он вернулся с большим кувшином молока, бедняги вылакали все до капли.
Я решительно встала.
– Надо взять кисок с собой. Я их тут не оставлю.
– Девочка моя, не делайте глупостей. Вам мало пятидесяти деревянных статуэток?
– При чем здесь статуэтки?! Кошки живые, живые! Я возьму их с собой.
– И не вздумайте!
Я хотела было возмутиться, но полковник продолжал:
– Вы считаете меня жестоким, но поверьте, сентиментальность до добра не доводит. Слезами горю не поможешь… Я не разрешу вам взять кошек. Если уж на то пошло, мы с вами в дикой стране с простыми нравами, и я сильнее вас.
Я умею признавать свое поражение. Но когда мы шли к машине, в моих глазах стояли слезы.
– Может, у хозяев только сегодня мало еды, – попытался утешить меня Рейс. – Жена хозяина уехала в Булавайо за продуктами. Все будет нормально. Да и вообще, мало ли на свете котов, подыхающих с голоду?
– Не смейте, не смейте! – яростно вскричала я.
– Ну, что вы! Я просто учу вас воспринимать жизнь как она есть. Человек должен быть жесток и безжалостен… как я. В этом секрет силы и успеха!
– Я лучше умру, чем ожесточусь! – горячо воскликнула я.
Мы сели в машину и поехали. Я постепенно успокоилась. Внезапно, к моему великому удивлению, полковник Рейс взял меня за руку.
– Анна, – ласково сказал он, – я не могу без вас жить. Вы согласны выйти за меня замуж?
Я была потрясена.
– Н-нет. – Я даже заикаться начала. – Н-не могу.
– Почему?
– Я не люблю вас. И никогда о вас не думала… в этом смысле.
– Понятно. Это единственная причина?
Я чувствовала, что должна быть с ним откровенной. Почему-то я ощущала себя в долгу перед Рейсом.
– Нет. Не единственная. Видите ли, я люблю другого.
– Понятно, – еще раз сказал он. – Это началось тогда, на «Килмордене»? Когда я вас впервые увидел?
– Нет, – прошептала я. – Раньше.
– Понятно, – в третий раз произнес полковник, но теперь в голосе его прозвучала такая решимость, что я невольно подняла на него глаза. Столь непреклонного выражения на его лице я еще не видела.
– О чем вы? – пролепетала я.
Рейс взглянул на меня властно и загадочно.
– Лишь о том, что теперь я знаю, как мне поступить.
У меня мороз по коже прошел. В его словах чувствовалось какое-то твердое намерение. Я не могла уловить, какое именно, и это меня пугало.
Всю оставшуюся дорогу мы молчали. Приехав, я прямиком направилась к Сюзанне. Она лежала в постели с книжкой и совсем не походила на даму, страдающую мигренью.
– Надо прибить к кровати табличку, – усмехнулась Сюзанна. – «Здесь покоится третий лишний», а иначе говоря, тактичная старая дуэнья… Боже мой! Анна, дорогая, в чем дело?
Я разрыдалась и рассказала ей про кошек… А про полковника Рейса говорить не стала. Я чувствовала, что это должно остаться между нами. Но Сюзанна ужасно проницательная. По-моему, она поняла, что я о чем-то умалчиваю.
– Ты не простудилась, Анна? – спросила моя подруга. – В адскую жару и предположить такое нелепо, но ты вся дрожишь.
– Пустяки! – откликнулась я. – Это нервы… А может, зловещие предчувствия. Мне кажется, произойдет нечто страшное.
– Не мели чепухи! – резко оборвала меня Сюзанна. – Лучше поговорим о чем-нибудь более интересном. Знаешь, Анна, я тут думала про алмазы…
– И что?
– Я не уверена, что держать их у меня безопасно. Раньше – да, никому и в голову бы не пришло искать их среди моих вещей, но теперь… Теперь все знают, что мы с тобой не разлей вода, и я тоже наверняка попала под подозрение.
– Но никому не известно, что они спрятаны в коробочку из-под фотопленки, – возразила я. – Это прекрасный тайник, зачем искать еще что-то?
Сюзанна после некоторого колебания согласилась, но сказала, что мы вернемся к этому разговору, когда поедем в Фолз.
Наш поезд выехал в девять часов утра. Настроение сэра Юстаса оставляло желать лучшего, а мисс Петтигрю выглядела подавленной. Полковник же вел себя совершенно обыкновенно, и мне показалось, что наш разговор по пути домой – только сон.
В ту ночь я плохо спала, ворочалась с боку на бок на жесткой полке, борясь с какими-то смутными кошмарами. Утром проснулась с головной болью и пошла на заднюю площадку, желая полюбоваться видами. Было свежо, чудесно, и повсюду, насколько хватало глаз, зеленели холмы, покрытые лесом. Мне так нравилось тут… ничего красивее я в жизни не видела. «Ах, поселиться бы где-нибудь в зарослях, в маленькой хижине и остаться там навсегда, навсегда!» – мечтала я.
Примерно в полвторого полковник Рейс вызвал меня из «офиса» и указал на клочья тумана, которые, будто цветы, украшали какой-то куст.
– Это водяная пыль, попадающая сюда с водопада, – пояснил он. – Мы почти на месте.
Мной все еще владело то странное чувство экзальтации, что охватило меня после тревожной ночи. Я всеми фибрами своей души ощущала, что приехала домой… Домой! Но ведь я никогда здесь не была… Или была во сне?