Констебль помрачнел:
— Вы понимаете, что многие в деревне твердо уверены, что письма пишет именно мистер Бартон?
Ответ прозвучал, как обычно, сдержанно:
— Всегда подозревают чужака, тем более ведущего жизнь, не укладывающуюся в деревенские стандарты.
— Никто не упоминал его при вас в качестве подозреваемого?
— Дорогой Рэндел, никто, кроме миссис Родни, вообще не упоминал при мне об анонимках.
— Это вполне естественно. Вы тоже чужая, а тут дело внутреннее. Но жители действительно подозревают Бартона, а если вы видели, как этот человек возвращался домой в половине одиннадцатого, то можно предположить, что он побывал и в коттедже «Крофт», чтобы заставить замолчать Конни. Хотя вряд ли предполагаемый убийца решил воплотить в жизнь свои гнусные замыслы, сопровождаемый свитой котов.
— Ну, Бартон привык выходить с ними по ночам, так что, оставь он их дома, это привлекло бы больше внимания… предполагая, конечно, что цель прогулки — совершение преступления.
Ее собеседник расхохотался:
— А тому нет никаких доказательств. Давайте лучше вернемся к вашей экспедиции в Ледлингтон. Вы все время были вместе с мисс Вейн?
— Нет. Я как раз обнаружила в магазине прекрасную шерсть и решила купить одну, прекрасного красного цвета, чтобы связать джемпер и кардиган в рождественский подарок моей племяннице Этель. А потом получила истинное удовольствие, встретившись с миссис Джернингем.
На обоих собеседников нахлынули воспоминания. Было время, когда Лайль Джернингем оказалась на краю гибели, и только они двое видели это.
— Она очаровательна, — отметил Рэндел, — да и Рейф — неплохой парень, сейчас они очень счастливы. Но давайте вернемся к жителям Тиллинга. Я узнал у водителя автобуса, что тем утром их в Ледлингтоне было огромное количество. Загадочная вещь — человеческий характер. Можно выбирать любой день недели, но они прутся именно в среду, когда все рано закрывается, так что и в автобусах, и в магазинах давка. Перечислять надоест всех из Тиллинга, кто был тем утром в городе. Преподобный Томас Мартин, Роджер Рептон с прекрасной супругой, его сестра Мегги, Валентина Грей, Дафна Холлис, одна из подружек невесты, мисс Эклс и еще дюжина других особ. Я не живу в вашей деревне, но тоже был в Ледлингтоне вместе с Риеттой и многих из них заметил. И любой мог отправить те три письма.
Мисс Силвер подумала мгновение, а потом спросила:
— А что говорят те, кто получил эти письма?
— Викарий признался, что получил письмо, но не собирается сообщать мне его содержание, что-то вроде тайны исповеди. Дескать, мне это ничем не поможет. Валентина Грей сначала покраснела, потом побледнела и сказала, что она письмо сожгла и не хочет даже обсуждать такую гадость. Как будто не ее обязанность помочь полиции. Не знаю, вы уже успели…
Мисс Силвер отрицательно покачала головой:
— Я еще с ней не познакомилась. Надо найти какой-то подходящий предлог.
— Что-нибудь придумаем. Конечно, многого ожидать нечего… викарий с его делами, девушка с секретами… Но с третьим письмом происходит нечто странное. Почтальон говорит, что доставил его по адресу, а Роджер Рептон отрицает, что получил.
Глава 16
Чай стал приятной передышкой в утомительной беседе, мисс Силвер повосхищалась детьми приятной пары и вернулась обратно, в коттедж «Виллоу». Не делая секрета из своего визита, она заговорила о нем, не дожидаясь расспросов.
— Какой прекрасный дом, какие милые люди! Знаете, миссис Марч великолепно выглядит.
Мисс Вейн ловила каждое слово.
— Я сама с ней не встречалась, но, кажется, там была какая-то история…
Мисс Силвер добродушно улыбнулась:
— Все истории о миссис Марч только увеличивают уважение к ней.
Мисс Рени ужасно сконфузилась:
— Конечно, я и не имела в виду ничего такого… Жизнь в деревне портит людей, мы так много злословим, а, как говорил старинный друг моей матери, добрых слов никогда не бывает слишком много. Мне вовсе не хотелось намекать на то, что, конечно же, является злой сплетней. Моя дорогая сестра всегда говорила: «Никогда не повторяй чужие слова, Рени», но, как ни старайся, они все равно иногда вылетают. Но это только потому, что человек интересуется жизнью своих соседей. Например, если бы дорогая Эстер была сейчас здесь, она бы не смогла молчать о бедняжке Конни. Конечно, ничего недружественного, но ведь предположения-то можно строить, правда?
Мисс Силвер перематывала красную шерсть, купленную в магазине Эшли, ведь ее лучше хранить в клубках. Мисс Рени предложила держать мотки, так что дамы временно пребывали, так сказать, в непосредственной близости друг от друга. И ничто не могло избежать теплого дружеского внимания мисс Силвер, когда она сказала:
— Ни в коем случае человек не может изолироваться от жизни общества. Ущерб, нанесенный одному из нас, не может не привлечь внимания других. Как говорил святой Павел, «когда страдает один, все мы страдаем вместе с ним».
Мисс Вейн уронила моток и прижала к носу скомканный носовой платок:
— Как хорошо вы сказали! Дорогая, я, кажется, запутала моток! Как глупо с моей стороны!
Мисс Силвер расправила нитки с ловкостью, приобретенной годами практики.
— Сейчас просто натяните потуже. Не понимаю, почему надо себя винить за естественный интерес к смерти этой девушки. Случай крайне угнетающий, а подумать только, как чувствуют себя ее друзья.
Мисс Рени всхлипнула:
— Мне показалось на репетиции венчания, что она плакала, но человек и представить себе не мог…
— Правда? — то ли спросила, то ли согласилась мисс Силвер.
Тут моток снова упал, а мисс Рени разрыдалась:
— Все время думаю, как бедняжка тогда выглядела, все видели, что она плакала, говорили, что у девушки что-то на уме… Почему никто не пошел с ней домой и не выяснил, что именно? Никто этого не сделал, а сейчас уже слишком поздно. — Женщина высвободила обе руки из шерсти и прижала к лицу платок. — А все эти ужасные письма, — она высморкалась, — но, наверно, вы о них и не слышали? Ответ прозвучал хладнокровно:
— Об анонимном письме упоминалось, когда писали о расследовании по поводу смерти Дорис Пелл. Такие вещи всегда приводят к неприятностям.
Мисс Вейн всхлипнула.
— Они ужасны! Мне не хотелось начинать говорить о них первой, я ведь не знала, что вы уже что-то слышали… а иногда так хочется с кем-то поделиться. Джойс всегда так боится, что Дэвид что-то услышит, чепуха это все, неужели пятилетний мальчик поймет хоть слово про анонимки? Да он и слова-то такого не знает.
— Удивительно, как иногда совсем маленькие дети схватывают и запоминают, — наставительно произнесла мисс Силвер.
Мисс Вейн вынырнула из носового платка:
— Джойс мне не очень симпатизирует, а я привыкла все обсуждать со своей дорогой сестрой, уж она бы просто пришла в ужас, узнав о письмах. Знаете, несколько лет назад подобная история случилась в Литл-Пойнтон, в десяти милях отсюда. Двое покончили жизнь самоубийством, даже Скотленд-Ярд вызывали. Письма приходить перестали, но кто этим занимался — так и не нашли. Кое-кто считал, что это проделки жены почтмейстера, но мы с сестрой этому не верили. Она была такая усердная прихожанка, а уж до чего любезная, когда заходишь в ее магазин. Они с мужем кроме почты держали еще бакалейную лавку. Наша пожилая тетушка жила совсем рядом с ними, так что мы с Эстер обо всем знали почти из первых рук. Тетя Мартин всегда повторяла, что никогда не поверит ничему плохому о такой набожной женщине, как миссис Солт. Кстати, ее сестра, миссис Гурни, заведует у нас почтой… Но я полагаю, что никто не будет подозревать, что она имеет какое-то отношение к анонимным письмам, которые люди начали получать здесь, в Тиллинг-Грин.
Мисс Силвер упорно сражалась с красным мотком.
— А что, есть основания для таких подозрений? — как бы между прочим поинтересовалась она.
Мисс Вейн вспыхнула:
— О, дорогая, нет… конечно, нет! Неужели мои слова позволяют подумать такое? Правда, миссис Гурни слишком много знает о деревне, ведь все к ней приходят, а если встречают в магазине приятелей, то и болтают о том, о сем. Моя дорогая сестра всегда отмечала, как много времени на это тратится. «Если ты собралась в лавку, — говорила она, — то купи, что надо, и уходи. Сплетни и безделье держатся вместе, от них все неприятности». Правда, не всегда легко сразу уйти, но я старалась… Наверно, никто меньше меня не прислушивается к разговорам. И пока Хильда Прайс не вывалила на меня новость, я и представления не имела, что бедняжка Конни, кажется, знает, кто пишет эти отвратительные письма. Кажется, все в деревне уже были в курсе, а я нет.
— А почему люди считали, что Конни знает про письма?
Наконец на свет Божий была извлечена история со звонком и визитом Конни к викарию, сопровождаемая оговорками типа «не люблю повторять чужие слова» и «в это просто трудно поверить». Версия мисс Рени мало отличалась от рассказанного ранее Джойс Родни. Конни плакала, когда звонила викарию, и перестала, когда ушла от него. Она что-то знала о письмах и пришла поделиться с мистером Мартином, но ушла, так ничего и не сообщив. Ее слова повторила миссис Нидхем: «Если я скажу, то не смогу взять свои слова назад», на что викарий якобы ответил: «Да, назад слова не возьмешь, так что обдумай-ка все еще раз. Но если ты знаешь, кто пишет эти анонимные письма, то у тебя есть долг перед людьми».
— А сейчас, — всхлипнула мисс Рени, — поздно интересоваться, что там девушка знала, она мертва! Так что если хочешь что-то сделать, то делай это не откладывая, Эстер всегда так говорила. Даже знала такую пословицу на латыни, но я ее уже не помню.
Мисс Силвер достаточно хорошо знала латынь, чтобы процитировать упомянутую поговорку: «Bis dat qui cito at» — «Дважды дает тот, кто дает быстро».
Глава 17
Дознание по делу Конни Брук проходило в субботу, в одиннадцать часов утра. После того как выслушали официальных свидетелей, полиция отложила слушания. Поскольку мисс Вейн выразила желание присутствовать на процедуре, мисс Силвер предложила ее сопровождать, что было с благодарностью принято.
— Ах, если бы вы только смогли! Это такая поддержка для меня! До прошлого года я никуда не ходила одна, без моей дорогой сестры, а дознания так расстраивают нервы!
В иных обстоятельствах мисс Силвер объяснила бы хозяйке, что можно избежать расстройства и просто никуда не ходить. Но поскольку был задет ее профессиональный интерес, то она не стала переубеждать мисс Рени, появившуюся в глубоком трауре, который надевала на похороны мисс Эстер. Женщина предусмотрительно запаслась дополнительным носовым платком, признавшись постоялице, что на дознаниях она всегда плачет… «а ведь так мало времени прошло с тех пор, как я была на дознании по делу Дорис Пелл».
Дознание происходило в гостинице «У Джорджа», самую большую комнату которой предоставили в распоряжение коронера. И она была набита битком. Поскольку медицинское исследование показало, что девушка проглотила очень большое количество таблеток, то на место свидетеля, на другой стороне стола от коронера, пригласили мисс Мегги Рептон. Женщина, постоянно вздыхая, принесла присягу и села, теребя носовой платок. Она настолько тихо отвечала на вопросы, что остальные присутствующие разбирали слова, только когда их повторял сам коронер. Женщина призналась, что дала Конни Брук пузырек снотворного.
— Зачем вы это сделали?
Ответное бормотание расшифровывалось как:
— У нее была бессонница.
— Вы сказали ей, сколько таблеток следует принять? Последующее бормотание сопровождалось отрицательным мотанием головой.
— Значит, вы считали, что дозировка написана на пузырьке, вы в этом уверены?
Здесь вмешался инспектор полиции, сказав, что доза на пузырьке указана, но буквы полустертые и бледные. Вещь представили на исследование коронеру.
— Да, почти нечитаемо, — признал последний. — Итак, мисс Рептон, сколько таблеток оставалось в пузырьке?
Оказалось, что мисс Мегги не имеет об этом ни малейшего представления. После серии вопросов типа: «Если не можете сказать точно, то хотя бы сделайте предположение — полупустой, наполнен на четверть или почти пустой?» — из нее все равно никакого личного мнения не вытянули. Женщина вздыхала, переходила на шепот, прижимала к глазам смятый платок, но вопрос с количеством злосчастных таблеток так и остался открытым.
После нее свидетельствовала мисс Эклс, произнесшая присягу отчетливым звонким голосом и дававшая показания в исключительно деловом стиле. Да, она возвращалась с приема вместе с Конни и попрощалась с ней у своего дома. Они разговаривали о снотворном, и она решительно предостерегла девушку не принимать больше одной таблетки. После повторного вопроса на ту же тему мисс Метти подчеркнуто повторила:
— Конни не привыкла к снотворному, поэтому я и сказала, чтобы она не пила больше одной.
— А что она на это ответила?
— Ничего. Мы стали говорить о том, что она с детства не может проглотить пилюлю целиком, поэтому Конни собиралась измельчить таблетки и растворить их в какао, которое оставила на плите. Я предупредила, что вкус у напитка будет отвратительный, но опомнилась и сказала: «Но ведь ты вкуса не чувствуешь, правда?»
— Да, доктор Тейлор уже дал показания, что мисс Брук о время болезни потеряла чувство вкуса и обоняния, так, мисс Эклс, вы говорили относительно дозы снотворного «одна таблетка», а что ответила вам сама мисс Брук?
— Точно не помню. Я считала, что она должна принять дну пилюлю, и убеждала не принимать больше, но я не уверена, говорила сама Конни об одной таблетке или о нескольких таблетках. Извините, но у меня нет полной уверенности по этому вопросу.
Под градом вопросов коронера женщина дала исчерпывающее описание, как на следующее утро к ней прибежала Пенни Марш и как они вместе обнаружили мертвую Конни, лежащую в своей постели. На вопрос о кастрюльке с какао «Это вы ее вымыли и убрали?» был получен немедленный ответ:
— Нет, не я. Наверно, Конни сделала это сама.
— Не надо строить предположения по поводу поведения мисс Брук.
Сказать, что Метти Эклс недовольно вздернула голову, было, конечно, нельзя. В ее жесте содержался лишь легкий намек на то, что если бы не уважение к суду…
Но она только позволила себе решительно заявить:
— Конни никогда бы не оставила посуду немытой.
Полиция отложила слушания, коронер покинул свое место за столом, зрители разошлись, комната в гостинице освободилась.
Глава 18
Валентина Грей шла по лесу, раскинувшемуся за поместьем. Она хотела увидеть Джейсона. Появившись, он обнял девушку, и они долго стояли, не размыкая рук, ощущая себя одним целым. Наконец он заговорил:
— Когда мы поженимся?
— Не знаю, ты не просил моей руки.
— А мне и не надо просить. Я не сделал этого перед уходом, потому что не знал, удастся ли мне вернуться назад. И сейчас не попрошу, сама знаешь, это ни к чему.
— А может, мне хочется, чтобы меня попросили выйти замуж.
— Стоя на коленях, в романтическом стиле? — Молодой человек немедленно рухнул на ковер из сосновых иголок, поцеловал обе ее руки и сказал: — Окажите мне честь, станьте моей женой!
Девушка смотрела на любимого сияющими глазами, губы ее трепетали, сжатые руками Джейсона ладони дрожали. В ней не осталось ничего от той Валентины, которая стояла в церкви, пытаясь выдержать репетицию своего венчания с Гилбертом Эрлом.
— Не знаю… — произнесла она дрожащим голоском.
— Прекрасно знаешь. Напоминаю, выбора нет, я не позволю тебе выйти замуж за другого.
Валентина улыбнулась:
— И как ты меня остановишь?
Джейсон поднялся, не выпуская ее из объятий.
— Заявлю протест против заключения брака. Понимаешь, меня давно подмывало сотворить что-то в этом духе.