— Курить можно? — спросил Ковачев, поднося Хаджихристову открытую пачку «Родоп».
Он хотел сначала хорошенько рассмотреть его, прежде чем начать разговор.
Хаджихристов в свою очередь протянул Ковачеву пачку дорогих сигарет.
— Конечно, прошу вас. Я привык курить с фильтром, — сказал он извиняющимся тоном.
Щелкнул зажигалкой, какой Ковачев до сих пор не видывал, затянулся и выжидающе взглянул на них. Марков тоже закурил и молчаливо наблюдал за происходящим, удобно устроившись в глубоком кожаном кресле.
Хаджихристов тоже рассматривал обоих своих посетителей, подолгу останавливая взгляд на Маркове, каком-то чутьем поняв, что он главный.
Ковачев чувствовал, что перед ним умный, опытный и, по всей вероятности, опасный противник.
«Хорош. С лицом лирического любовника, фигурой спортсмена и руками пианиста. Может ли он ими задушить?»
— Итак, чем я могу быть вам полезен? — спросил, приветливо улыбнувшись, Хаджихристов.
— Мы позволили себе побеспокоить вас в связи со смертью вашей бывшей супруги, — начал Ковачев. — Я имею в виду Стефку Якимову.
«Ты уже похоронил двух жен, поэтому надо уточнить», — подумал язвительно Ковачев.
Лицо Хаджихристова не дрогнуло. Он или не понял многозначительного намека, или не обратил на него внимания. Даже тема предстоящего разговора как будто не смутила его.
«Очевидно, в Германии часто играл в покер. Привык владеть своим лицом».
— Она была членом партии, — продолжал Ковачев, — и ее судьба не может не интересовать районный комитет.
«Что это я перед ним извиняюсь? Но ведь мы же должны ему объяснить, почему занимаемся этим случаем. Да, но не тоном оправдания!»
— Нам необходимо уточнить некоторые моменты последних месяцев ее жизни, — закончил Ковачев и стал ждать ответа.
— Боюсь, что я едва ли смогу быть чем-нибудь вам полезен. Мы развелись четыре года тому назад, и с тех пор я не встречался с ней. Она была сердита на меня. — Хаджихристов снисходительно улыбнулся. — И после того, как я нашел ей квартиру и устроил ее на работу, больше меня не беспокоила. Но если у вас есть какие-нибудь конкретные вопросы, спрашивайте, пожалуйста. Я постараюсь по возможности помочь вам.
Ковачев не ожидал такого оборота. Он был уверен, что Хаджихристов будет подготовлен, и его трудно будет застать врасплох. Но отрицать факты, подтвержденные документально... Это как будто ему не шло.
— Значит, вы последнее время с ней не встречались? — спросил он.
— Да, я же вам сказал. С тех пор, как я устроил ее жизнь — это было в пятьдесят девятом году, — она больше не искала со мной встреч. Да и я не проявлял к ней интереса. В 1960 году я женился на моей теперешней супруге. До меня доходили слухи, что Стефка нашла подходящего человека, за которого собиралась выйти замуж. Так что вы сами понимаете, что нам незачем было встречаться.
«Подходящего человека!» Он все-таки ненавидел ее. Очевидно, потому, что она не стала терпеть разврата, осмелилась развестись с ним. И сейчас он нашел уместным высокомерно намекнуть, что Каменов — «обыкновенный», скромный Каменов — «подходящий» человек для Якимовой.
— К вам приходит много народу, — упорно продолжал Ковачев, хотя и чувствовал, что идет по опасному пути «подсказки». — Может быть, вы забыли?
— Я буду вам безгранично благодарен, если вы мне напомните, — ответил, чуть усмехнувшись. Хаджихристов. — Хотя... у меня каждый день много деловых встреч, это правда, но все-таки я не забыл бы посещения своей бывшей жены. Особенно после того как я не встречался с ней несколько лет.
— Речь идет о встрече десять дней тому назад. Не была ли она у вас в управлении?
— Нет, — твердо ответил Хаджихристов. — Ни десять, ни двадцать дней тому назад. Она вообще не была в управлении.
— Может быть, в последнее время вас не было в Софии?
Хаджихристов какое-то мгновенье смотрел ему в глаза, словно хотел проникнуть в его мысли, понять, почему задан этот вопрос, после чего ответил по-прежнему спокойно, с подчеркнутой самоуверенностью:
— Нет, весь август я был на работе. Начальник управления был в отпуске, и я его замещал. В отпуске в этом году еще не был. Думаю на днях поехать недели на две на Солнечный берег. Больше не могу себе позволить. Начинается учебный год.
— Значит, вы категорически утверждаете, что не встречались с Якимовой в августе месяце?
— Ну, конечно. Почему это вас удивляет?
— Потому что мы располагаем точными данными о том, что она была у вас в управлении.
— Мне очень жаль.
Хаджихристов загасил сигарету, потом облокотился на кресло и повторил:
— Мне очень жаль, но ваши данные не точны. Вы со мной разговариваете так, как будто не верите мне.
— Нет, что вы. Прошу вас, поймите меня правильно. Налицо противоречие между вашими словами и этим пропуском. — Ковачев подал ему корешки пропусков. — И я вас прошу объяснить нам это несоответствие.
Хаджихристов взял корешки, внимательно прочел пропуск, перелистал несколько страничек вперед и назад, потом опять внимательно посмотрел на пропуск. На его лице не дрогнул ни один мускул. Глаза не изменили спокойного самоуверенного выражения.
— Действительно, странно. И все-таки Стефка у меня не была. Вы уверены, что этот пропуск выписан для нее? Здесь написано Андонова, а ее фамилия Якимова.
— Да, но по отчеству она Андонова, — ответил Ковачев. — Сомнений быть не может. Номер паспорта совпадает.
— Ну, раз так, значит, она все-таки приходила в управление. Но со мной она не встречалась.
— Но пропуск выдан к вам. Может быть, вас тогда не было в управлении, и она не могла встретиться с вами?
— Нет, это исключено. В бюро пропусков, прежде, чем выписать пропуск, проверяют по телефону.
«Хитер, не попался», — подумал Ковачев. Он сам проверил и знал, что существует именно такой порядок выдачи пропусков, как говорил Хаджихристов, и порядок этот строго соблюдается.
— Тогда... Как вы можете объяснить выдачу пропуска?
— Об этом вам лучше спросить в бюро пропусков, где их выписывают. Вы же видите, что это копия. Проверьте оригинал, на котором должна стоять моя подпись, и вы убедитесь, что Стефка не была у меня.
Ковачев почувствовал на себе взгляд Маркова. Почему он не проверил оригинал? Он совсем не предполагал, что Хаджихристов начнет отрицать тот факт, что Якимова была у него.
Хаджихристов почувствовал его смущение и сказал с едва заметной ноткой наставничества:
— Я предполагаю, что Стефка решила меня посетить, хотя и не знаю, зачем. Может быть, хотела попросить о чем-то. В бюро пропусков позвонили моему секретарю и выдали пропуск. Как развивались дальнейшие события, я вам не могу сказать. Но у меня она не была. — И, помолчав, добавил: — У вас есть ко мне еще вопросы?
Самоуверенность и подчеркнутое спокойствие этого человека действовали на нервы. Ковачев чувствовал себя побежденным, и ему было стыдно перед полковником Марковым. Не лучше ли закончить разговор? Но у него, действительно, был еще один вопрос. Деликатный, опасный и как будто безнадежный. И все-таки он спросил:
— После того, как мы выяснили, что Якимова с вами не встречалась, я бы хотел задать вам еще один вопрос. Расскажите, как вы провели время вечером двадцать пятого августа, в позапрошлое воскресенье, с восьми часов вечера до полуночи?
На этот раз Хаджихристов ответил не так быстро и не с такой готовностью. И его самодовольная, надменная улыбка словно растаяла.
— И этот вопрос имеет отношение к смерти моей бывшей супруги?
— Я прошу вас ответить независимо от того, имеет он отношение или не имеет, — твердо произнес Ковачев.
— В позапрошлое воскресенье... Дайте вспомнить. Я был целый день на своей вилле... Кончал работу над статьей. Я был один. Жена еще не вернулась с моря. К вечеру, после семи часов, я выехал на машине прогуляться. У меня есть такая привычка после усиленной научной работы выезжать на машине, чтобы подышать свежим воздухом. Я доехал до Нови-Хана и повернул в город. Поужинал в «Берлине» и вернулся домой.
— В котором часу?
— Очевидно, было около одиннадцати. Вы же знаете, какое обслуживание в наших ресторанах. Пока подадут, пока человек выкурит после ужина несколько сигарет с кофе...
Не встретили ли вы какого-нибудь знакомого в ресторане? Вы были один? — продолжал упорно расспрашивать Ковачев.
— Не помню. За столиком я сидел один. — Хаджихристов закурил новую сигарету.
— Что, товарищи, я должен доказывать алиби?
Да, вопросы Ковачева действительно звучат по-следовательски. Но как же иначе его расспросить? Как бы завуалированно ни был подан вопрос, он все равно догадается. Так даже все выглядит более непосредственно, «по-партийному».
— Почему алиби, — сказал самым безразличным тоном Ковачев. — Я только хотел бы узнать, не встретились ли вам случайно в ресторане какие-нибудь знакомые, которые могли бы подтвердить, что вы были там в это время.
— Гм... Я не думал, что в этом будет необходимость. Иначе я бы побеспокоился... В ресторане можно было бы найти каких-то знакомых. Я бы заговорил с ними... Но вам не кажется, что вы должны объяснить мне кое-что?
— Что, например?
— Почему мне необходимо алиби на тот вечер, когда умерла Стефка. Ее родители прислали некролог. Если бы я знал заранее, то поехал бы на ее похороны в Пазарджик. Там написано: «Погибла при трагических обстоятельствах». Я надеюсь, что вы меня ни в чем не подозреваете?
— Мы должны выяснить все, что связано с ее смертью. Якимова, действительно, погибла при трагических обстоятельствах. И так как она посетила вас за два дня до...
— Я уже вам сказал — меня она не посещала. Только получила пропуск.
— Да. Да. Вот видите, чтобы выяснить это, нам необходимо было встретиться. Иначе мы бы остались с впечатлением, что она была у вас. И хорошо было бы, если бы вы представили нам убедительные доказательства того, как вы провели время с девятнадцати до двадцати четырех часов в воскресенье двадцать пятого августа.
— Понимаю. Я подумаю.
При прощании на лице Хаджихристова опять разлилась любезная улыбка. Он держался так, словно они вели интересный для обеих сторон разговор.
В машине полковник Марков не проронил ни слова. Он уселся на сиденье рядом с шофером и сердито наклонил голову. Молчал и Ковачев. И только когда они приехали в министерство, Ковачев спросил:
— Вы недовольны?
— А чем я должен быть доволен? Чего мы достигли этим разговором? Абсолютно ничего. Сейчас он знает абсолютно все, что нам о нем известно, а мы ушли не солоно хлебавши.
— Я с вами не согласен, — возразил Ковачев. — Неверно, что допрос нам ничего не дал. Я понял, что у него нет алиби.
— Алиби, алиби... Чего ты привязался к этому слову? Оно ему совсем не нужно. Пока мы не в состоянии предъявить ему обвинение на основании солидных, неопровержимых фактов, он совсем не должен устанавливать свое алиби.
— А какое странное противоречие между выданным пропуском и его утверждением, что Якимова не была у него! Мне даже в голову не приходило, что он будет отрицать свою встречу с ней.
— Ты лучше не напоминай мне об этом пропуске. И вместо того, чтобы терять время, поезжай в управление и выясни этот вопрос с пропуском. Этот пропуск, дорогой мой Асен, — пропуск в твоей работе. И не единственный. В разговоре ты допустил еще одну ошибку. Но она оказалась счастливой.
Какая ошибка? Что имел в виду полковник?
— Вижу, что ты не догадываешься. Это показывает, что она бессознательная. Хорошо хоть, что и Хаджихристов попался на твою ошибку. Жалко, что ты не сделал этого специально. Я бы тебя похвалил.
— Я не понимаю вас, товарищ полковник, — сказал смущенно Ковачев.
— В том-то и беда. Подумай. Ты спросил его не о целом дне, когда была убита Якимова, а только о времени после ухода Скитального и до возвращения Каменова к себе домой — с девятнадцати часов до полуночи. Почему ты спросил только об этом времени? Потому что подозреваешь его в убийстве. Это было твоей ошибкой. А его ошибка состояла в том, что он попался. Откуда он знает, что Якимова была убита именно в это время? Он же сказал: «Почему мне необходимо алиби на тот вечер, когда умерла Стефка». Именно на вечер! Он получил некролог и из него узнал о ее смерти. А в некрологе не пишется, в котором часу она умерла... Сейчас тебе понятно?
Ковачев ушел из кабинета полковника посрамленным. Давно он не переживал таких неприятных минут. Сглупить, как новичок. И даже не заметить этого. Хуже. Не понять ошибки противника. Проморгать такую важную улику.
А такая ли уж она важная? Хаджихристов мог заинтересоваться и узнать подробности смерти Якимовой. Достаточно было позвонить Доневу, чтобы узнать обо всем. Это совсем естественно. Все-таки надо проверить, говорил ли он с Доневыми. А может быть, узнал подробности еще откуда-нибудь?
Поиски оригинала пропуска оказались трудной и кропотливой работой.
Вахтер накалывал пропуска уходящих посетителей на длинную иглу. Каждый вечер он снимал «дневную продукцию» и складывал в коробку из-под радиоприемника. По мере того как коробка наполнялась — раз в несколько месяцев, — он сжигал все и снова начинал собирать. Хорошо, что пропуска, выданные за последнее время, он сжечь не успел.
Ковачев с Радковым устроились в чердачной комнатке и занялись неблагодарной задачей — просмотром тысяч листков. Вахтер писал восьмерку крупно и четко, и они смогли быстро отделить пропуска, выданные в августе. Во время работы к ним зашел секретарь партбюро управления, по распоряжению которого они смогли получить коробку с пропусками.
— Вы скоро кончите, товарищи?
— Они вам нужны? — спросил Ковачев.
— Мне нет, но сейчас позвонил заместитель начальника управления товарищ Хаджихристов, он спрашивал вахтера о каком-то старом пропуске, и тот ему сказал, что они у меня.
— А вы что ему ответили?
— Пробормотал что-то... Сказал, что хочу проверить, добросовестно ли выполняет вахтер свои обязанности.
— Понятно. Как только кончим, сразу же отдадим вам. Пусть немного подождет.
Секретарь ушел.
Смотри ты! Что это: чрезмерная наивность или хитрость с дальним прицелом?
Ковачев задумался.
В первый раз эта мысль пришла ему в голову тогда, когда Хаджихристов сказал, что позаботился бы об алиби, если бы знал, что оно понадобится. С одной стороны, подозреваемый не станет говорить так о своем алиби. Эти слова скорее подходили невинному человеку. С другой стороны, Хаджихристов, который все это отлично понимает, конечно, будет вести себя, как невинный. А что если он действительно невиновен?
Теперь, с пропусками, — то же. Как бы поступил человек с чистой совестью? Сразу постарался бы найти оригинал. Если же он сам его уничтожил, ему нечего его искать. Следовательно, Хаджихристов — умный, проницательный — должен его искать. Иначе он себя выдаст. Он понимает: раз они задали ему этот вопрос, они постараются проверить, есть ли подпись на оригинале пропуска. Поэтому хочет доказать, что и он «докапывается до истины».
Кто же все-таки Хаджихристов? Человек с совершенно чистой совестью, которому нечего бояться и который стремится выяснить истину, или преступник, разыгрывающий эту роль?
— Товарищ подполковник, — прервал его размышления Радков, — пропуска, выданного на имя Стефки Андоновой, нет. Я подобрал пропуска за двадцать третье августа по номерам. Вот, до тридцать седьмого и дальше, с тридцать девятого до конца, — Все налицо. А как раз тридцать восьмого нет. Это номер пропуска, выданного на имя Стефки Андоновой.
— Может быть, мы пропустили. Давайте проверим еще раз...
Полковник Марков углубился в изучение материалов следствия.
Возможно ли, чтобы Хаджихристов был завербован иностранной разведкой?
Сведения, которыми они располагали, показывали, что он еще со школьной скамьи стремился к спокойной, беззаботной жизни и политикой не занимался. И пока комсомольцы и легионеры из числа его одноклассников дрались друг с другом, он гулял с хорошенькими ученицами и просиживал в кафе. Таким же он был и в свои студенческие годы в Германии. Единственный новый штрих — активная торговля контрабандными сигаретами. Он не очень утруждал себя учебой.