И начнется у него совсем другая жизнь. Классная или не очень — это уж как повезет. Если есть земляки, если не подстрелят в первой же операции, значит, считай повезло.
Володин угодил в «семерку» на десятый день после того, как подписал заявление о том, что готов остаться на сверхсрочную.
А случилось это так. Из роты сбежал солдат. Как и почему сбежал — неизвестно. Скорее всего, от «дедов» или из страха перед предстоящими боями. В общем, глупо поступил. Куда в Афганистане бежать советскому солдату? Только в руки к душманам. Короче говоря, списали солдата как без вести пропавшего, поискав для порядка пару дней.
А спустя неделю вдруг нашли. И нашел не кто иной, как Володин. Ехал он на «уазике» вместе с командиром в соседний городок. Вдруг видят — за валуны метнулось что-то коричневое. Командир заметил. В соответствии с правилами машину остановили, Володин дал предупредительный в воздух. А потом, поняв, что перед ними тот самый беглец, пошли к валунам, благо тот от испуга и не думал стрелять. Но когда его брали, ругался и кричал благим матом.
И вот тут Володин допустил промашку. То ли пальцем спусковой крючок задел, то ли еще что — только «калаш» в его руках сам выстрелил и пуля попала прямиком в коленную чашечку командира. Тут уж он заорал…
Вместе с беглым солдатом они дотащили раненого до «уазика», потом Володин доставил командира в госпиталь… Но от «семерки» это его не спасло.
Здесь он в первый раз столкнулся с Константином Апариным.
В 1989 году, когда 40-я армия покинула Афганистан — «мягкое подбрюшье» СССР, Володин уволился из рядов Советской Армии. Идти ему особенно было некуда, но на просторах великой родины заполыхали очаги конфликтов: Нагорный Карабах, Фергана, Ошская долина, Душанбе… Его военный опыт вдруг стал востребованным. Умения десантника теперь хорошо оплачивались. Конечно, воевать Евгению уже надоело, кроме того, его давно воротило от Азии, пустыни, жары и духоты, и Евгений поехал в привычный климат — в Приднестровье, где стал инструктором в одном из центров подготовки бойцов «самопровозглашенной республики». Как-то раз даже встретился с самим легендарным тогда генералом Александром Лебедем, который, положив ему тяжелую руку на плечо, предложил идти служить к нему. Володин отказался…
В 1991 году, сразу после опереточного путча с ГКЧП, он купил дом в пригороде Сухуми. Грузины выдавливались со своей земли, и за бесценок можно было купить вполне пристойное жилище. Денег у Володина хватило на двухэтажный особняк на берегу моря.
Год прошел спокойно. Чтобы не скучать, он пускал в одну из своих комнат «диких курортников». А в июле 1992 года пригласил погостить жену и дочь Константина Апарина. Ни телевидения, ни радио у Володина не было, да и с соседями он особенно не общался.
В начале августа, ранним теплым утром, он проснулся от странного гула и глухих звуков и выскочил на крыльцо.
Прямо над его головой в сторону Сухуми летели самолеты. Это были бомбардировщики «суверенной Грузии». Над городом поднимались клубы дыма. Самолеты заходили в пике и сбрасывали бомбы где-то в районе ущелья. А потом летели обратно, чтобы взять новые бомбы.
К концу дня показались и грузинские солдаты. Они шли в надежде после интенсивных бомбардировок увидеть сплошное пепелище. Но ошиблись — им дали достойный отпор. Недалеко от дома Володина разгорелось настоящее сражение — с гранатометами, горящими бронетранспортерами, убитыми и ранеными…
К следующему утру прилетели вертушки. Володин знал, что это уже совсем серьезно. И прежде всего для него, потому что ракеты, пущенные из вертолетов, чаще всего в цель не попадают, зато выжигают все вокруг. А так как вертушек было много, Володин не сомневался, что рано или поздно и его дом не избежит общей участи быть сожженным дотла. Надо было решаться скорее.
Володин схватил девочку и женщину, которые побросали в сумки только самое необходимое, и увлек их за собой. Обойдя участок, они ушли вслед за длинным потоком местных жителей, которым суждено было стать беженцами. Путь их лежал в горы, в лес. Поднявшись на высоту, они могли наблюдать за военными действиями.
Беженцы видели оттуда, как вошедшие в селение грузинские войска безжалостно подавляют сопротивление и тут же, на улице, расстреливают «предателей» — абхазов и армян. Бойня была беспощадной и скоро закончилась, так как убивать стало некого…
Володин со своими спутницами пробыли в лесу около суток и видели, что в особняке поселился прежний хозяин со своими друзьями. Они допоздна отмечали победу и перепились сладкого абхазского вина, извлеченного из подвалов убитых жителей селения.
А ночью Володин прокрался к дому, осторожно запер все двери и ставни, и поджег его вместе с победителями. Горела половина селения, а грузины праздновали победу, поэтому дом никто тушить не стал…
Той же ночью Володин вместе с женой и дочерью Апарина обошел Сухуми кругом. Они влились в поток беженцев, двигавшийся в сторону Пицунды и Гагры. Идти пришлось пешком — те, у кого были машины, давно уехали, а горючее конфисковали грузины для своих целей. Люди двигались как можно быстрее, не без оснований считая, что их могут догнать… И они были правы.
Со стороны Кадорского ущелья тоже двигались грузинские войска. Мышеловка была готова вот-вот захлопнуться. Вскоре так и произошло…
Евгению опять помог его военный опыт. Они спрятались в лесу, а потом, обойдя войска, вырвались из окружения. В последний момент Володину с Апариными удалось пробиться в Гагре к морю, где их подобрали российские военные катера.
В Адлере на российско-грузинской границе собралась огромная толпа людей, чьи родные оказались в Абхазии. От неизвестности и общего бардака толпа зверела и готова была выйти из-под контроля. Люди требовали немедленно пропустить их в Грузию, требовали информации о положении в Сухуми, требовали объяснить им, где находятся родственники… Но пограничники ничем не могли им помочь. Они сами с трудом оценивали ситуацию. Это было простительно — истинного положения дел не знали даже в Москве…
Людям ничего не оставалось, как встречать катера, которые привозили эвакуированных курортников и беженцев. Они надеялись увидеть знакомые лица. Некоторым везло…
— Люда, Людочка! — Через толпу к Володину и его подопечным пробивался высокий сухопарый мужчина. Это был Константин Апарин. Он схватил на руки дочурку и другой рукой прижал к себе жену. По его щекам текли слезы. Больше Володин никогда не видел Апарина плачущим. Да и расскажи кому об этом в Москве, никто просто бы не поверил. Апарина в криминальных кругах называли «железным дровосеком» — за непреклонную волю и решимость. Апарин знал об этом и старался не подвести ожиданий своих уголовных недругов и заклятых друзей в правоохранительных органах.
Впрочем, слезы на щеках Апарина тут же высохли. Он повернулся к Володину и кратко сказал:
— Спасибо.
Евгений понял, что это не просто благодарность. Апарин никогда не забудет того, что тот сделал для его жены и дочери.
Так Володин оказался в Москве. Апарин покровительствовал ему. Устроил на работу в свое управление и всячески способствовал карьерному росту. Не без помощи Апарина Евгению удалось закончить вечернее отделение юрфака, жениться на москвичке из «хорошей прокурорской семьи». Теперь он жил в неплохой квартире в сталинском доме.
Однако чем дальше, тем больше тяготился Володин зависимостью от Апарина. Тем большую неприязнь и раздражение вызывал у него покровитель. Володин стал замечать, что с интересом слушает сплетни об Апарине. И чем грязнее была сплетня, тем скорее верил ей Володин. Он подозревал, что дыма без огня не бывает и за многими сплетнями стоят действительные факты.
Например, рассказывали, что Константин Апарин связан с уголовными авторитетами, с которыми, по идее, должен бороться. Володин не верил в это, пока своими глазами не увидел, как Апарин садился в машину известного вора в законе Китайца. А перёд этим поздоровался с ним, да не просто за руку, а обнявшись и расцеловавшись.
Теперь Володин понимал, откуда у Апарина дорогие машины, роскошная квартира в центре, дача на Рублевском шоссе… Наблюдая за своим начальником, он замечал, что Апарин все меньше и меньше скрывает свою связь с преступными авторитетами. Он, например, запросто разговаривал с ними из своего служебного кабинета.
Все это могло плохо закончиться. Везде есть свои стукачи — на поведение начальника РУБОПа могли обратить внимание вышестоящие органы. А что делает начальник, когда его пытаются осудить? Правильно, перекладывает вину на плечи подчиненных. Так что Апарин становился потенциально опасным: если против него будет возбуждено уголовное дело, он потянет на дно и Володина, и многих других подчиненных.
Володину этого совсем не хотелось, и поэтому, едва представилась возможность уйти из управления Апарина в Мосгорпрокуратуру, он ею воспользовался. Сам Апарин не возражал, а даже всячески приветствовал этот переход. Он имел свои виды на Володина в должности следователя по особо важным делам Московской городской прокуратуры…
Так Евгений Володин стал «своим человеком» Апарина. Он часто выполнял его поручения — от сбора компрометирующей информации на того или иного следователя до прямых указаний отмазать «нужного человека». «Нужными людьми» почти всегда оказывались все те же уголовные, авторитеты…
Так было до позавчерашнего дня, когда Апарин обратил внимание на простого программиста Вадима Лучинина. И просьба его к Володину оказалась диаметрально противоположной. На этот раз надо было не отмазать, а, наоборот, осудить.
Следователь по особо важным делам Евгений Володин сделать этого не сумел.
…Володин еще раз просмотрел присланные ему по факсу документы. И вправду выходило, что парня надо выпускать из Бутырок. Можно, конечно, промариновать его там еще немного, но такое чревато неприятностями, особенно если вмешается этот въедливый адвокат Гордеев.
А он вмещается, можно не сомневаться, такова уж работа у этих защитников. Рисковать же своей репутацией по такому пустяковому поводу Володину не хотелось. Мысленно он уже признал поражение по этому делу.
«Но Апарина все же предупредить надо…» — подумал он.
Володин, немного поколебавшись, набрал номер служебного телефона Апарина.
— Добрый день, Константин Иванович, это Володин.
— Привет. Как наши дела?
— Неважно…
— Что так? Не замечал у тебя, Евгений Николаевич, раньше такого пессимизма… — хохотнул в трубку Апарин.
— Ну, Константин Иванович, пессимист — это, как известно, хорошо информированный оптимист.
— Ага. А в чем, собственно, дело?
— По поводу Лучинина… — замялся Володин.
— Наверное, у тебя появилась какая-то новая информация? — предположил Апарин.
— Да.
— И что это за информация?..
— По идее, завтра утром я должен прекратить дело Лучинина.
— Это с какой стати, интересно?
— За отсутствием состава преступления.
— Ты толком говори. С чего ты это взял?
— Так выходит… Дело в том, что Лучинин действовал с ведома и по просьбе руководства банка. Документы лежат передо мной…
— Что за документы? — Голос Апарина стал деловым и жестким.
Володин подробно рассказал о том, что именно прислал ему помощник.
— Так… — протянул Апарин на другом конце провода. — Надо что-то придумать…
— В каком смысле?
Некоторое время трубка молчала. Через полминуты в ней снова раздался голос Апарина:
— Ну что же… В таком случае тебе придется переквалифицировать дело Лучинина. Завтра примешь к своему производству дело Ольги Каштановой.
— А это кто такая? — еле скрывая недовольство и раздражение, спросил Володин. «Похоже, Апарин решил сделать из меня «важняка»-киллера».
— Аспирантка МГУ.
— А что с ней?
— Ее жестоко избили…
— Но это же дело уровня следака из районного отдела, — возмущенно проговорил Володин. — Какое отношение к этому имеет городская прокуратура?
— Да, но дело в том, что Каштанова — подруга Лучинина. И она была избита за два часа до его ареста у себя в комнате… Так что имеются основания рассматривать эти два дела как одно.
— Дела Лучинина уже практически не существует, — напомнил Володин.
— Пока что оно не закрыто, — раздраженно отреагировал Апарин. — У меня есть еще кое-что. Ты сейчас где?
— Дома.
— Тогда собирайся — и быстро на работу. К тебе едет мой человек. Он кое-что привезет. Интересное… Внимательно изучи и подумай, как это использовать.
— В смысле — как привязать сюда дело Лучинина? — Да.
— Значит, отпускать его мы пока не будем?
— Об этом даже и не думай. Побыстрее прочитай документы и к концу дня подготовь постановление… Все. Я тебе звякну.
— Но я…
В телефонной трубке послышались короткие гудки. Апарин никогда не прощался по телефону и обычно первым опускал трубку. Ему, как настоящему начальнику, очень нравилось оставлять последнее, слово за собой. Он видел в этом признак власти.
Володин еще несколько мгновений помедлил, словно ожидая продолжения разговора, и медленно положил телефонную трубку на рычаг. Затем, мысленно посылая и Апарина, и себя в места не столь отдаленные, начал переодеваться.
«Машина вчера забарахлила. Что-то там стучало… Придется тачку ловить», — думал он.
Через сорок минут Володин уже сидел у себя в кабинете и просматривал материалы по делу потерпевшей Ольги Константиновны Каштановой, присланные ему Апариным с курьером.
Володин листал папку небрежно, почти не читая. Для него это было рутиной. Он знал, что можно пропустить, а на что необходимо, наоборот, обратить внимание. В папке Апарина был стандартный набор документов и постановлений: акт освидетельствования потерпевшей, протокол осмотра места происшествия, протоколы допросов свидетелей…
«Вот это уже интересно. — Володин еще раз перечитал показания соседки Каштановой по блоку в общежитии. — Ну-ка, ну-ка… А вот это все меняет. Только надо как следует проработать, и тогда можно будет подать как умышленное…»
— Васильев! — крикнул Володин. Из-за открытой двери появилась встревоженная круглая физиономия помощника. После случая с компьютером Васильев вел себя тише воды ниже травы. — Слетай-ка в Бутырки, внимательно изучи личные вещи Лучинина, в первую очередь одежду…
— Зачем? — поинтересовался было Васильев, но тут же осекся.
— Никаких вопросов. Если найдешь что-то, хоть отдаленно похожее на следы крови, сдай на экспертизу. Постановление сам выпишешь.
— А если не найду?
— Тогда поезжай к нему домой, выясни, в чем ходил Лучинин последние два дня, и тоже забери на экспертизу. Да, и попроси Анатольича, чтобы сравнил вот с этим. — Володин бросил на стол небольшой пакетик. — Это образцы, взятые из-под ногтевых пластин Каштановой, скажи что надо провести анализ подногтевого содержания. Пусть сравнит их с анализами Лучинина.
— Хорошо.
— Я поехал в университет, на Воробьевы горы.
— А если вас будут спрашивать?
— Вернусь обязательно, но во сколько, не знаю.
— Мне вас дожидаться?
— Да. Похоже, сегодня у нас будет много работы.
9
Посещение больниц всегда вызывало у Гордеева неловкое чувство. Ему было стыдно, что он такой высокий, уверенный в себе, сильный и пышущий здоровьем человек, вторгается в «сию юдоль горестей и страданий». Поэтому он испытал некоторое облегчение (хотя от этого показался себе крайне омерзительным типом), когда узнал, что Ольга Каштанова еще не пришла в себя.
— Она в реанимации, — сказали ему в регистратуре, — посещение исключено.
— А что с ней?
— Каштанова в коме. Состояние ее стабильно тяжелое.
«Значит, общаться с ней не надо, может, это и к лучшему. Лучинин все равно сегодня выйдет из Бутырской тюрьмы. Пусть сам общается со своей девушкой».
Гордеев вышел на крыльцо больницы и с наслаждением вдохнул полной грудью чистый сырой осенний воздух, без больничных запахов. Юрий Петрович постоял несколько минут возле машины — на этот раз он решил не пользоваться общественным транспортом, да и машину удалось починить, затем сел в нее, завел и осторожно поехал вдоль улицы, стараясь не задеть понатыканные вдоль дороги автомобили.