Привычные эти мысли прокручивались в русой голове, пока Наташа, чертыхаясь, перепрыгивала через ледяные буераки и лужи родного двора. Путь лежал неблизкий. По этой пересеченной местности до автобусной остановки минут двадцать пять, а то и полчаса. А летом, когда светло и сухо, дорога занимает десять минут.
Но это летом!
Лето — это маленькая жизнь. Летом можно жить, отменяя собственную никчемность, собственную ненужность партии власти, президенту и правительству. Летом можно питаться одними овощами, бесплатно загорать и плавать в Финском заливе или в озере, что рядом с садоводством. Летом можно бродить по городу белыми ночами, их-то никто пока не отнял (тьфу-тьфу-тьфу!). Можно собирать ягоды и грибы. Тоже пока бесплатно.
А как пережить зиму? Варианты есть: накупить билетов в театр, в филармонию, в оперу — и по будням каждый вечер после работы встречаться с прет красным. А по выходным валяться на диване, пить горячий глинтвейн, поедать хурму, читать книжки. Или выбраться в гости с бутылкой шампанского и пакетом фруктов.
И на все это нужны деньги. В сущности, не такие уж и небольшие. Но при заработной плате в три тысячи очень деревянных рублей и эти незатейливые мечтания становятся непозволительной роскошью. Уже восемь последних лет в голове настойчивым метрономом стучит, отстукивает одна и та же мысль: «Так жить нельзя!»
И вот буквально месяц тому назад жизнь изменилась самым неожиданным и серьезным образом. Ведущий сотрудник НИИ инфекционных заболеваний, без пяти минут доктор медицинских наук Наталия Сергеевна Ковригина покинула стены родного института, которому были отданы пятнадцать лет жизни, и перешла на должность врача-лаборанта в частную клинику «Престиж».
Народу на остановке было немного: все же четвертое января, страна еще дремлет в тревожном и прерывистом алкогольном сне. Наташа прикинула, что больше восьми минут ждать нельзя — опоздает. И приготовилась ловить маршрутку, но тут из-за поворота выплыл автобус, разрезающий тьму тусклыми бортовыми огнями.
Вскарабкавшись по скользким ступеням, Наташа с удивлением заметила, что почти все места были заняты. Следом за ней с трудом вполз старик с клюкой, в потертом черном пальто, с матерчатой авоськой в руке. Крупная, грудастая кондукторша тут же двинулась в их сторону.
— Оплачиваем проезд, предъявляем проездные билеты, — резкий, неприятный голос оглашал весь салон. — У вас, девушка? Ага. А у вас, мужчина?
— У меня? — удивился старик.
— Не у меня же! У вас, у кого еще? Я же возле вас стою. Проездной есть?
— Нет, я пенсионер.
— Опять двадцать пять! Достали вы меня! Нет никаких пенсионеров! Едешь — плати!
— Так как же… милая… Нам же еще не заплатили, прибавку-то еще не дали…
— Чихала я на твою прибавку! Мне из-за тебя зарплату урежут! Плати, старый пень!
— Как вы разговариваете?! — не выдержал мужчина в дубленке. — Перед вами старый человек, он вам в отцы годится!
— И что теперь? Мне всех таких отцов за свой счет катать? — орала билетерша.
— Я сам слышал распоряжение губернатора, что до получения надбавки пенсионеры могут ездить бесплатно! — не унимался мужчина.
— Да что ты? — подбоченилась кондукторша. — А ты дай мне эту бумажку, где это написано, разрешение это самое? Нет такой? А у меня есть! Вон, разуй глаза, гляди, кому что положено!
Она ткнула рукавицей в закатанный в пластик листок, висящий возле кабины водителя. И опять нацелилась на старика:
— Давай плати!
— Да нет у меня денег с собой, дочка! Ну не взял я денег!
— Не взял — высаживайся!
— Так как же? Я жене передачу везу. Она у меня после операции, ей нужно тепленького, домашнего. Спешу я к ней! Ты уж меня не высаживай, милая…
— Садитесь. — Мужчина в дубленке уступил место старику и успокаивающе произнес: — И не нервничайте. Никто вас не высадит.
— Ага! Сейчас! Высажу — и глазом не моргну. Чего же ты без денег ходишь? Привыкли на халяву жить!
— Это я-то? — Дед аж задохнулся, опустился на сиденье. — Я всю войну… И потом всю… жизнь работал… За что ж мне позор такой…
— Ничего не знаю! Я за тебя платить не собираюсь! У меня дети, их кормить надо!
Наташа бросилась к старику — тот сползал с сиденья.
Так, спокойно. Сначала пульс. Пульс был слабым, еле прощупывался. Наташа начала шарить по карманам.
— Ты что делаешь, лярва? — заорала кондукторша.
— Заткнись! — неожиданно рявкнула в ответ Наташа. — Лекарства должны быть…
Действительно, в одном из карманов обнаружилась упаковка нитроглицерина.
— Помогите, мужчина! — крикнула она «дубленке».
Тот помог поддержать голову старика.
— Успокойтесь, дедулечка, все обойдется, — ласково уговаривала она старика. — Давайте таблетку примем. Вот хорошо… — Наташа бормотала что-то еще ласково-успокаивающее, впихивая таблетку в старческий рот.
— Давайте я «скорую» вызову? — предложил мужчина, доставая мобильник.
— Это вы на улице вызывайте! Высаживайтесь со своим безбилетником и вызывайте! — нависла над ними кондукторша.
— Я тебя, сука, сейчас изуродую! — с тихой яростью произнес мужчина.
Тетка отшатнулась и перекинулась на старушку, которая вошла на следующей остановке.
Старик приходил в себя. Он тер ладонью левую сторону груди и растерянно улыбался.
— Вам лучше? — спросила Наташа.
— Да, доченька, — ответил тот и беззвучно заплакал.
— Куда тебе ехать, отец? — спросил мужчина.
— Я к жене в больницу. Мне еще две остановки. Так ведь не взял денег-то…
— Я за вас заплачу! — в один голос воскликнули Наташа и мужчина в дубленке.
— Спасибо, ребятушки, спасибо, родные!
Из автобуса они вышли втроем. Наташе нужно было бежать к метро, но бросить деда на улице она не могла.
— Я вас доведу до больницы, — все так же ласково произнесла Наталия, взяла старика под руку, подхватила его авоську. — И не расстраивайтесь из-за этой тетки чумовой, не стоит она того…
— Спасибо, милая! Дай тебе бог…
Старик навалился на Наташу, и женщина едва удержалась на ногах. Тщедушное тело оказалось неожиданно тяжелым. Так бывает, когда мышцы расслаблены.
— Позвольте, я вам помогу?
Мужчина в дубленке, повернувший было в другую сторону, нагнал их и буквально взвалил старика на плечо, попутно отобрав у Наташи авоську. Собственно, она могла бы и уйти, поскольку очень опаздывала, но бросить старика не решалась: он постоянно хватался за сердце. Наконец ветеран был доставлен до пункта назначения, и Наташа направилась к метро. «Дубленка» пристроилась рядом.
— Вам в метро? — глупо спросил мужчина.
Станция метрополитена находилась в ста метрах.
И Наташа шла к ней проторенной в снегу дорожкой.
— Ну да. — Она обернулась к нему и улыбнулась.
Мужчина оказался вполне приятной наружности.
Лет пятидесяти. С усами.
— И мне тоже. А вы видели в автобусе листок, на который кондукторша ссылалась?
— Нет, не разглядела.
— А я заглянул. И прочитал. Там перечень тех, кто может теперь пользоваться транспортом бесплатно. Герои войны, полные кавалеры орденов, которых раз-два и обчелся. Это ладно. Но последняя строчка меня просто потрясла. Правом бесплатного проезда могут пользоваться инвалиды без двух конечностей.
— Это как? — изумилась Наташа.
— Так. Инвалид без руки и ноги, или без двух ног, или без обеих рук… Если сумеет попасть в автобус, то может ехать бесплатно.
— Какие мерзавцы! — воскликнула Наташа. — Как же можно так ненавидеть собственный народ?!
— Получается — можно. Я бы тем сволочам, что такой закон сочинили, сам оборвал две конечности — на их выбор — и запустил бы в трамвай. Пусть бесплатно ездят.
Наташа взглянула на спутника. А что… Этот, пожалуй, может.
В вестибюле метро у окошка кассы толпилась длинная очередь. Наташа сунула руку в карман куртки. Черт! Накануне была в пальто и оставила карточку в кармане! Теперь стой в очереди до посинения. Нет, ее точно уволят…
— Я могу вам помочь? — Мужчина протянул жетон.
— Ой, спасибо большое! А то я совсем на работу опаздываю! Я вам отдам!
— Обязательно! — строго произнес усач. — Вот моя визитка. Жду звонка!
— Ага! Я позвоню. А сейчас побегу, ладно? Очень опаздываю!
Наташа не глядя сунула визитку в карман, проскочила турникет, побежала вниз по эскалатору, краем глаза успев заметить, что усатый гражданин повернулся и направился к выходу. Вот те на! Значит, метро ему не нужно? Неужели я ему понравилась?
Вопрос этот не был праздным. Последние дни Наталия Сергеевна выглядела загнанной лошадью. Качаясь в вагоне электрички, она думала о резкой перемене в своей судьбе, а именно о мучительно грудном решении оставить науку. Но зарплата действительно была несовместима с жизнью. Собственно, в НИИ остались работать лишь те, кого кормили мужья или взрослые дети. Остальные ушли в поликлиники, диагностические центры. И ее уговаривали: «Натка, ну чего ты корпишь над своей докторской? Кому она нужна теперь? Сбегала в поликлинику, в лабораторию, посмотрела скоренько мазки, написала чего-нибудь в заключении. Вот тебе и зарплата в два раза выше твоей. А можно и в двух-трех местах пристроиться».
Но, во-первых, Наташа не умела «скоренько» посмотреть и «чего-нибудь» написать. Все же школа, которую она прошла, серьезная научная школа, приучила к тщательности, ответственности. К тому, что ты головой отвечаешь за те результаты, под которыми подписываешься. И второе, вытекающее из первого, — ее многострадальная докторская. Потому и затянулось оформление диссертации: все-то ей качалось, что материала еще недостаточно, что нужно бы повторить вот этот эксперимент или добавить еще пару исследований. Но и любой эксперимент требовал денег. Нельзя сварить суп без кастрюли и продуктов. И кто-то должен помогать, условно говоря, чистить овощи. А все лаборанты давно уволились. Им-то зачем такое унижение — жизнь на полторы-две тысячи рублей? Во имя высоких идеалов науки?
Короче, диссертация застопорилась, вся научная карьера казалась напрасно прожитыми годами, а ведь жизнь дается человеку один раз… Далее по тексту.
В итоге она, Наталия Сергеевна Ковригина, продала, так сказать, свою бессмертную душу за пятьсот условных сребреников. Заплатила за проезд в более-менее пристойную жизнь. И то, что получила взамен, оказалось ношей почти непосильной…
Каждый день по дороге на работу Наташа все прокручивала в мозгу последние события своей непутевой жизни.
Глава 4
ПРЕДЛОЖЕНИЕ, ОТ КОТОРОГО НЕЛЬЗЯ ОТКАЗАТЬСЯ
Где-то в октябре неожиданно позвонила Катя Игнатьева, лаборантка, с которой Наташа проработала вместе лет десять и которая года два тому ушла из института. Катерина обратилась к ней с неожиданным предложением: преуспевающая частная клиника, где она, Катерина, теперь работает, расширяется. Нужны специалисты. Есть вакансия… Руководство готово рассмотреть кандидатуру Ковригиной.
— Почему мою? — опешила Наталия.
— Я тебя рекомендовала.
Вообще-то в редких телефонных разговорах с бывшей подчиненной Наташа нередко жаловалась на свою тяжелую жизнь. Но это так, шутя. Во всяком случае, ни о какой протекции речи не вела. Да и какую протекцию может составить лаборант?
— А что это за клиника?
— Называется «Престиж».
— Не слышала.
— Ну… Это новое название. Раньше она иначе именовалась. Да какая тебе разница? Главное, чтобы деньги платили. А у нас платят. В баксах, между прочим.
— А ты там кто?
— Я медсестра, разумеется. Но мой врач курирует лабораторию. Ищет сотрудников.
— Катя, я же не работала в практике. То есть работала, но это было очень давно…
— Ну и что? Это практикующий врач далеко не каждый сможет работать в науке. А научные сотрудники прекрасно справляются. Вы же, профессора, нее вдумчивые, настырные, обучаемые. Если чего забыла, мигом вспомнишь. Справочники изучишь, по Интернету новинки посмотришь. Я тебя знаю — ты девушка ответственная. Я из лаборанта переквалифицировалась в медсестру. И ты сможешь. За пятьсот баксов-то? Это для начала. От такого предложения в твоем возрасте отказываться нельзя.
— Скажите пожалуйста! Что уж за возраст такой — сорок лет.
— Для легкого романа с ветераном Второй миро-ной, может, и не возраст. А для работы в частной клинике — критический. Через пару лет тебя, старую вешалку, вообще никуда не возьмут. Если откажешься, значит, ты полная дура.
— Ты все же выбирай выражения-то, — попробовала обидеться Наталия Сергеевна.
— Да ладно тебе! Сколько мы с тобой вместе проработали? Ты для меня как сестра. Младшая.
— Вообще-то я тебя на пять лет старше!
— Это по паспорту. А по жизни…
Вот вам результат демократических свобод, распространенных в научных учреждениях!
— Короче, подготовишь подробное резюме, форму я тебе дам, его рассмотрят, и я тебе позвоню.
Анкету на пяти листах Наташа заполняла часа два. Изумляли графы: «Имеете ли вы автомобиль?», «Есть ли у вас водительские права?».
«Ха, у меня в этой стране вообще никаких прав нет, кроме права помереть по-тихому», — комментировала она про себя. И зачем им автолюбители? Попутно заниматься извозом? Или это проверка уровня моего благосостояния? Впрочем, дальше шел конкретный вопрос о заработной плате на текущий момент. Кроме того, выяснялись финансовые запросы претендента. Катерина посоветовала завысить истинный уровень зарплаты раза в два, «а то даже неприлично» и требовать минимум тысячу долларов.
— Но ты говорила, что дадут пятьсот.
— Ну и что? А ты проси больше. Это как на рынке.
М-да, трудно человеку из времен социализма торговать своей квалификацией, которая к тому же пока еще не проверена в деле. Но Наташа послушалась. Катьке виднее.
Через неделю Ковригина вошла в вестибюль еще пахнущего свежей краской здания в самом центре города. Поднялась на второй этаж по отделанной мрамором лестнице, нашла ресепшн, как принято нынче наименовать всякого рода регистратуры, — и обомлела. Огромный зал представлял собой атриум высотой в три этажа сталинской постройки дома. Собственно, это и был внутренний дворик здания, выходящего фасадом на улицу. Дворик был закрыт голубоватым куполом, сквозь который серое питерское небо казалось неправдоподобно синим. По периметру обширного холла стояли уютные кожаные диванчики, журнальные столики. Между ними возвышались кадки с пальмами и другими, не менее дорогими растениями. Во «дворик», на высоту всех трех этажей, выходили окна кабинетов, под ногами сверкал плиткой ослепительно белый пол. То есть пол натянули во всю площадь двора, прикинула Ковригина масштабы перестройки.
Великолепие это как-то угнетало. Наташа вообще не любила помпезность. По этой причине она, человек не чуждый религии, не ходила в главный городской храм — Александро-Невскую лавру. Необъятный собор, суровые лики святых на огромных, в несколько метров, холстах — все это не вызывало желания помолиться. Напротив, ей всегда хотелось поскорее выйти на воздух. Но это ее личное ощущение. Кому-то, разумеется, именно помпезность внушает священный трепет.
То же желание — покинуть помещение — вызывал холл клиники «Престиж». Видимо, этот «Колизей» должен вызывать у посетителей робость и трепет маленького человечка, которому, так и быть, помогут обрести душевное и физическое здоровье здешние доктора-небожители, усмехнулась про себя Наташа. Ладно, прекрати! Настрой должен быть позитивным!
Она подошла к стойке. За компьютерами сидели девушки в синих пиджачках, с вышитым на карманчике логотипом «Престиж». Ковригина представилась.
Ее попросили подняться на шестой этаж, к медицинскому директору.
В коридоре, возле кабинета, ее поджидала Екатерина. Она беседовала с худощавым мужчиной в белом халате. Увидев Наташу, просияла:
— Вот, Иван Борисович, знакомьтесь. Краса и гордость Института инфекционных заболеваний. Без пяти минут доктор наук.
Наташа бросила на приятельницу возмущенный взгляд. Что это она ее как корову на рынке… Иван Борисович улыбнулся какой-то стеклянной улыбкой. Это и есть медицинский директор? Но доктор оказался непосредственным начальником Екатерины, тем самым, что курирует лабораторию.