Сулейман нехотя остановился. Посмотрел на Марата и нахмурился:
— Ну чего еще?
Тонкие губы Марата расползлись в отвратительную змеиную ухмылку.
— Как ты думаешь, — медленно начал он, — что скажут твои мама с папой, если узнают, что ты играешь с нами в пристенок? Да еще и на деньги, которые они дают тебе на обед.
— Они не узнают, — твердо ответил Сулейман.
— Почему ты так уверен?
— Потому что они не сидят у окна и не следят за мной в подзорную трубу.
— Вот как? — Улыбка Марата стала еще более сладкой. — Достойный ответ, Сулейман. Но неумный, ох неумный. Что, если им кто-нибудь докажет, а? Неужели ты никогда об этом не думал?
— Думал, — кивнул Сулейман, чувствуя, как вспотела его рука, сжимающая честно выигранные рубли. — Но для этого нужно, чтобы среди моих друзей завелся стукач. А среди моих друзей нет стукача. Или… — Сулейман пристально взглянул в глаза Марату и прищурился. — Или все-таки есть?
Зрачки Марата хищно сузились. На широких скулах выступили розовые пятна.
— Кого это ты имеешь в виду, Сулейман?
— Никого. Я просто так сказал.
Сулейман дернул плечом, сбрасывая руку Марата, и двинулся было дальше, но сильные пальцы старшеклассника сомкнулись на его шее.
— Нет, постой! Ты что, щенок, намекаешь на то, что я могу настучать твоим родителям?
Сулейман попробовал высвободить шею, но не смог — Марат держал крепко и больно. И тогда Сулейман окончательно понял, что от возмездия за выигрыш ему не уйти. И тут ему стало по-настоящему страшно. Марат считался хорошим бойцом. Кроме того, он был старше Сулеймана на полтора года и выше на полголовы. Дело осложнялось тем, что убежать не было никакой возможности. Тогда Сулейман собрал волю в кулак и сказал:
— Марат, я не хочу с тобой драться. Но если ты собираешься отобрать у меня деньги, то я предупреждаю сразу — у тебя ничего не выйдет. Это мой выигрыш.
Марат откинул назад круглую голову и ехидно рассмеялся:
— Видали? Не хочет он, а! Выигрыш еще надо заслужить, понял, щенок? И я заберу его у тебя — по од-ной-единственной причине. Хочешь узнать — по какой?
— По какой?
Марат стер ухмылку с лица. Его серые глаза стали холодными и острыми, как бутылочное стекло. Он хищно прошипел:
— Я сильнее.
Сулейман увидел, как рука Марата сжалась в кулак. Дальше все произошло почти машинально. Сулейман не стал ждать удара и, повинуясь природному инстинкту, ударил первым. Удар пришелся Марату под дых. Пальцы, сжимающие шею Сулеймана, разжались.
— Ты… Ты… — прохрипел Марат, хватая воздух широко открытым, как у рыбы, ртом.
Дальнейшие действия Сулеймана были результатом двухлетних тренировок. Не давая противнику очухаться, он довершил начатое двумя ударами в подбородок. Марат отлетел к стене, но быстро пришел в себя и выбросил вперед длиннющую правую руку. Если бы удар Марата достиг цели, Сулейману бы точно не поздоровилось. Но не для того Сулейман два года занимался боксом, чтобы дать себя победить. Он ловко поднырнул под кулак противника и нанес тому два сокрушительных удара по корпусу. Затем, не сбавляя темпа, провел комбинацию с левым хуком и закончил дело коротким и сильным боковым с правой.
Этого оказалось достаточно. Марат повалился на землю, зажал окровавленное лицо ладонями и завизжал, как грязная свинья.
— Еще раз ко мне полезешь — убью, — пригрозил обидчику Сулейман, повернулся и, гордо подняв голову, отправился в кондитерскую.
С этого знаменательного дня Сулейман окончательно поверил в свои силы и отныне готов был вступить в схватку с любым противником, каких бы крупных размеров тот ни был и каким бы страшным ни казался со стороны.
2
В конце шестого класса Сулейману надоело подставлять голову под кулаки разных недоумков, и он решил покончить с боксом. К тому времени он окончательно понял, что драка на улице, когда нужно отстоять свою честь или наказать обидчика, — это одно, а дурацкое махание кулаками на ринге, ради того чтобы получить никчемный кусок бумаги с надписью «диплом» или «грамота», — это совсем другое.
Сулеймана увлекла другая игра — футбол! Здесь тебе не приходилось уворачиваться от чужих кулаков, чтобы затем самому обрушиться на противника серией бессмысленных ударов. Нет, в футболе все обстояло иначе. Он был похож не на заурядную драку, а на настоящее сражение со своей стратегией и тактикой, такое, какое показывают в фильмах про войну.
В футболе был свой генерал — тренер, свои товарищи по оружию, на поддержку которых ты мог всегда рассчитывать и которые в свою очередь ждали от тебя такой же помощи. Сулейману нравились комбинации, разыгрываемые командой, нравилось обводить противников, особенно, когда их было много, пробивать точные пасы и — ну конечно же! — бить по воротам.
Ни в одном из своих боксерских поединков Сулейман ни разу не чувствовал такой радости, такого пьянящего восторга, как после точного удара по воротам. «Молодец!» — радостно говорили Сулейману партнеры по команде, похлопывая его по плечу. «Красавец!» — кричали ему с трибун. «Герой. Хорошо вставил», — хвалил его тренер. И Сулейман чувствовал себя настоящим красавцем и героем.
Может быть, поэтому его успехи и достижения в футболе оказались гораздо значительнее, чем в боксе.
В отличие от футбольных дел, личная жизнь Сулеймана Табеева складывалась не самым лучшим образом. Окончив восьмой класс, он отправился с друзьями в летний спортивный лагерь. С утра — зарядка, пробежка, потом душ и легкий завтрак. Затем — многочасовые тренировки. Зато вечер был в полном распоряжении друзей. Частенько выбирались они после отбоя через узкое окно. Передвигаясь короткими перебежками от куста до куста, чтобы, не дай бог, не попасться на глаза тренеру, ребята достигали забора и, перемахнув через него, оказывались на свободе.
До ближайшего дачного поселка было не больше трех километров — расстояние плевое для таких тренированных парней, какими были Сулейман и двое его друзей.
В дачном поселке они пускались во все тяжкие: воровали яблоки, груши, сливы — все, что можно было запихать в рот и за пазуху. Возвращались они часа через два — уставшие, но довольные. Ночные вольницы были хорошей отдушиной после тяжелого дня с его железным распорядком, режимом, тренировками и тому подобными вещами.
Как-то раз на ночь глядя разыгралась гроза. Лил дождь, в небе полыхали молнии, гремел гром. Друзья Сулеймана побоялись отправляться на поиски приключений в такую погоду, однако самого Сулеймана гроза не остановила.
К дачному поселку он добрался совершенно вымокшим. На улице, как и ожидалось, не было ни души. Сулейман перемахнул через ближайший забор и принялся обрывать сливовые деревья, распихивая сливы по карманам, набивая ими пластиковый пакет.
В самый разгар сборов дверь дома тихонько скрипнула. Сулейман быстро пригнулся и спрятался в тени густо усыпанной плодами сливовой ветви. Дверь открылась, и на порог упал сноп желтого электрического света. Сулейман замер, прижимая к груди пакет со сливами.
На крыльцо вышла девушка. Лица ее было не видно, лишь четкий абрис стройной, гибкой фигуры. Девушка вытянула вперед руку, проверяя, идет ли еще дождь. Дождь все еще накрапывал. Девушка прикрыла за собой дверь, постояла немного, чтобы глаза привыкли к темноте, затем быстро спустилась по ступенькам и направилась по асфальтовой дорожке к небольшой деревянной бане в самом конце сада.
Она прошла так близко от Сулеймана, что он почувствовал запах ее духов. Сердце Сулеймана учащенно забилось.
Тем временем девушка подошла к бане, вставила ключ в замочную скважину и с мягким щелчком повернула его. Дверь распахнулась. Девушка быстро вошла в предбанник, включила свет и закрыла за собой дверь.
Сулейман сидел в своей засаде ни жив ни мертв. Нет, он не испугался, что его найдут и схватят. Такие пустяки никогда не пугали Сулеймана. Сердце Сулеймана учащенно билось, но совсем по иной причине. Девушка была так хороша, так плавно ступала по асфальтовой дорожке длинными, стройными ногами и так прекрасно пахла, что Сулейман почувствовал внизу живота сладостное томление.
Вскоре из бани донесся плеск наливаемой в таз воды, шипение пара и тихое женское пенье. Несмотря на то что дождь зачастил с новой силой, Сулейман не хотел уходить. Он, раскрыв рот, прислушивался к звукам, доносившимся из бани, и не замечал дождя, пока струйка воды не стекла с ветки ему прямо за шиворот.
Сулейман очнулся, вытер вспотевшие ладони о штаны и, оглядевшись по сторонам, прокрался к окошку бани. Там он привстал на цыпочки и осторожно глянул в помутневшее от пара стекло.
Загорелое, гибкое тело девушки блестело от воды. У нее была небольшая, крепкая грудь с розовыми сосками, тонкая талия и волнистые белокурые волосы, спадающие на худенькие плечи потемневшими влажными прядями. Сердце Сулеймана забилось так часто, что едва не выскочило из груди.
— Нимфа… — еле слышно прошептал он.
Пораженный и увлеченный открывшимся ему зрелищем, Сулейман не сразу услышал скрип двери у себя за спиной.
— Эй! — громко окликнул его гортанный мужской голос. — Эй, кто здесь?!
Сулейман вздрогнул и обернулся. На пороге дома стоял высокий, грузный мужчина в банном халате. На улице было темно и дождливо, однако даже в таких благоприятных условиях светлая футболка Сулеймана была видна издалека.
«Черт! — с тревогой подумал Сулейман. — Говорили тебе, идиоту, — ходи на вылазки только в черной одежде!»
— Эй! — снова крикнул мужчина. — Там кто-то есть?! — И вдруг он завопил как милицейская сирена: — Ах ты маленький подонок! Сейчас я тебе покажу, как лазать по чужим огородам!
Откуда ни возьмись в руках у мужчины появилось ружье. Он вскинул его прикладом к плечу и прицелился.
Сулейман сорвался с места как подхваченный ветром лист и стрелой понесся по огороду, не разбирая дороги. За спиной раздался громкий хлопок — Сулейман почувствовал острую боль, словно ему в шею вогнали сапожную иглу, и припустил еще быстрее. Ветки деревьев обдирали ему лицо, но он не обращал на это внимания. Одним прыжком перемахнул через высокий забор и понесся по лугу прямо к лесу, за которым располагался летний лагерь.
Оказавшись в лагере, Сулейман быстро скинул с себя мокрую, грязную одежду и зашвырнул ее под кровать. Потом залез голышом под одеяло и зажмурился. Так он лежал четверть часа, ожидая с минуты на минуту расправы. Однако расправа не приходила.
«Может, они не будут жаловаться? — подумал Сулейман. — Они ведь даже не знают, кто я такой. На улице было темно, эта сволочь и стреляла-то в белую майку».
Только теперь Сулейман вспомнил, что ранен, а вспомнив, почувствовал изматывающую тяжесть в шее. Он поднял руку и осторожно потрогал больное место. Шею пронзила жгучая боль. Сулейман нащупал на тумбочке зажигалку и, крутанув колесико, высек оранжевый язычок пламени. При свете зажигалки он увидел, что пальцы, которыми он трогал шею, в крови.
Поразмыслив с минуту, Сулейман встал с кровати, осторожно прокрался к кровати друга и разбудил его.
— У меня в шее пуля от воздушки, — шепотом сообщил он другу. — Нужно вынуть и продезинфицировать, а то к утру загноится.
Друг внимательно посмотрел на исцарапанное лицо Сулеймана, нахмурился и кивнул.
Операция проходила при свете зажигалки, которую держал в руке Сулейман. Друг минут пять ковырялся в его шее перочинным ножом, прежде чем сумел извлечь маленькую свинцовую пульку. Сулейман перенес операцию стоически, не издав ни единого стона.
Пришло первое сентября. Табеев, как и миллионы других подростков, пошел в школу. Первым уроком после торжественной части, проходившей в актовом зале в сопровождении духового оркестра школы, была физика. Классный руководитель — учительница математики — ввела в класс молодую женщину в изящных позолоченных очках и представила:
— Ребята, познакомьтесь, это ваш новый учитель физики Татьяна Федоровна Михайлова.
Сулейман поднял на новую учительницу взгляд и оцепенел. Несмотря на то что светлые, вьющиеся волосы были тщательно зачесаны назад и стянуты в хвост, несмотря на очки и деловой костюм (серые пиджак и юбка) ее невозможно было не узнать. Да, это была она, девушка из бани, от которой Сулейман едва не сошел с ума и из-за которой едва не пострадал.
— Нимфа… — прошептал Сулейман прерывающимся от волнения голосом.
— Чего? — спросил его сосед по парте.
Сулейман взял себя в руки и холодно ответил:
— Ничего.
3
С тех пор жизнь Табеева-младшего превратилась в ад. Вечерами он не выходил из дома, лежал на кровати и, уставившись в потолок, думал о Татьяне Федоровне (Танечке, как он ласково называл ее про себя). Он вспомнил тот дождливый вечер, баню, Танину наготу и томился от неисполнимости своих желаний.
На уроках физики он не сводил с нимфы зачарованного взгляда. Как-то раз Татьяна Федоровна вызвала его к доске. Табеев не выучил урок, не смог воспроизвести на доске формулу требуемого закона и получил заслуженную двойку. Однако опечалило его совсем другое. Татьяна Федоровна грустно посмотрела на него поверх очков и тихо произнесла:
— Ты заставляешь меня расстраиваться, Табеев.
С тех пор Сулейман засел за физику. Вскоре он стал лучшим физиком в классе и даже ездил на областную олимпиаду, на которой, впрочем, не занял никакого места. Но конечно же самыми своими сокровенными мыслями Сулейман был далек от формул и физических законов.
И однажды он решился. В тот день физика была последним уроком. Дождавшись, когда все ребята выйдут из класса, Сулейман тихо (так же как в тот вечер) прокрался в лаборантскую и закрыл за собой дверь на замок.
Татьяна Федоровна сидела за столом и просматривала листки с контрольными работами. Услышав щелчок замка, она обернулась.
— Табеев? — удивилась Татьяна Федоровна. — Ты что тут делаешь?
— Я… Я подумал, что, может быть, вам нужна моя помощь?
— Помощь? — еще более изумленно повторила за ним Татьяна Федоровна. — Какая помощь, Табеев? В чем? И почему ты закрыл дверь?
Сулейман подошел к столу и остановился:
— Я подумал… что, может быть, вы… что, может быть, мы с вами…
Табеев тяжело дышал, его смуглое лицо слегка порозовело, черные глаза сверкали как угли. В синих глазах Татьяны Федоровны появились неуверенность и испуг.
— Табеев, ты меня пугаешь, — честно призналась она, непроизвольно отодвигаясь от него на краешек стула.
Сулейман молчал, стиснув зубы и ясно ощущая, в каком бешеном ритме бьется его сердце. Татьяна Федоровна побледнела, словно почувствовала опасность, исходящую от этого странного ученика. Она тихо поднялась со стула и так же тихо отошла к окну.
— Ну что ты еще задумал? — спросила она. — Хочешь узнать про свою контрольную?
Она подняла руку и откинула со лба упавший светлый локон. Это такое простое и такое женственное движение окончательно свело Сулеймана с ума. Больше он ждать не мог.
Он бросился к Татьяне Федоровне и сжал ее в объятиях, осыпая ее лицо поцелуями и шепча: «Таня, Танечка, Таня». Схватка была недолгой, но яростной. Наконец Татьяне Федоровне удалось оттолкнуть Табеева. Она коротко, наотмашь ударила его ладонью по лицу.
Сулейман замер на месте, не сводя с лица своей возлюбленной испуганно-изумленного взгляда. В ходе схватки бледное лицо Татьяны Федоровны покрылось розовыми пятнами. Волосы ее были растрепаны, синие глаза сузившимися от ярости зрачками метали молнии.
— Пошел отсюда вон, — тихо и четко произнесла она.
Сулейман сделал неловкое движение по направлению к Татьяне Федоровне, но она отпрянула, схватила со стола железную линейку и выставила ее перед собой как нож или шпагу.
— Вон! — коротко и яростно повторила она.
— Но я… люблю вас, — хрипло сказал Сулейман. — Люблю с того самого вечера, когда в первый раз вас увидел… Помните? Вы были в бане, и ваш муж выстрелил в меня. Это был я… Я был у того окошка. — Сулейман схватился рукой за ворот рубашки и с силой его дернул: — Вот! У меня даже остался шрам! Посмотрите, если не верите!
Татьяна Федоровна прищурилась: