Николай Личак
Рассказы
Четвертый день войны
то произошло в Литве 25 июня 1941 года. На местечко Куршаны отходила колонна артиллерийского полка, в котором я служил командиром взвода. Вперемежку с автомашинами, лязгая и скрежеща гусеницами, вздымая придорожную пыль, медленно тащились тракторы-тягачи, волоча за собой тяжелые пушки. Впереди колонны шла полуторка с открытым кузовом, в котором была смонтирована пулеметная зенитная установка.
Высоко в небе неподвижно застыли легкие белые облачка. Немилосердно жгло солнце. От перегревшихся на малых оборотах моторов струились, дрожа и колеблясь, горячие токи воздуха. По обеим сторонам дороги тянулся сосновый лес, и воздух был густо насыщен терпким, смолистым запахом. Совсем неподалеку, сзади и еще откуда-то справа, доносилась ружейно-пулеметная перестрелка, резко и часто били полковые пушки.
Шел четвертый день войны. Войска, теснимые превосходящими силами гитлеровцев, отступали. Враг бросал в бой моторизованные и танковые дивизии, высаживал в нашем тылу воздушные десанты; его авиация бомбила и штурмовала отходящие по дорогам колонны. В этой тяжелой обстановке нарушались взаимодействие и связь.
Утром штаб нашего артиллерийского полка был неожиданно атакован фашистской пехотой, и командир полка бросил против нее штабную батарею и полковую школу. Этим подразделениям удалось оттеснить гитлеровцев на полтора — два километра. Тем временем командир полка разделил полк на две колонны. Большую он повел сам по маршруту Раудена, Папиле, Елгава; меньшую — в нее вошли третий огневой дивизион, батарея топографической разведки и звукобатарея — направил другой дорогой, через Куршаны, и начальником ее назначил своего помощника по материальному обеспечению майора интендантской службы Березовского. В этой, второй, колонне находился и я — молодой лейтенант, командир взвода топографической разведки. Четыре машины, волею случая попавшие в мое подчинение, шли почти в хвосте растянувшейся на добрых полкилометра колонны. Майор же, как и подобает начальнику, следовал впереди на легковом газике за полуторкой с зенитной установкой.
Это был смуглый, среднего роста и довольно полный мужчина лет сорока, добродушный, со спокойным, уравновешенным характером. На лице его, тоже полном, с румяными округлыми щеками и черными навыкате глазами, мне никогда не доводилось видеть следов сколько-нибудь серьезного волнения. Невозмутимо, только слегка отдуваясь, выслушивал он разносы, которые учинял ему подчас командир полка по поводу различных снабженческих дел, хотя плохим хозяйственником его не считал и не раз хвалил за инициативу и распорядительность. В полку майора Березовского уважали.
И все же в это тяжелое и горькое время отступления и мне, и младшему лейтенанту Прибыльскому, командиру взвода управления второго дивизиона, который отстал от своего штаба и ехал теперь вместе со мной, назначение интенданта начальником колонны казалось не совсем оправданным.
— Почему не назначили строевого командира? — спрашивал у меня Прибыльский. — Вот погоди, он еще нарубает дров…
Я молча соглашался. Авторитет Прибыльского, человека несколько напыщенного и щеголеватого, в то время являлся для меня непререкаемым. Хотя он и был младшим по званию, но воевал с белофиннами, имел ранение и носил на груди медаль «За отвагу».
Поэтому, как только впереди случилась заминка и колонна остановилась, Прибыльский, пожав плечами, процедил сквозь зубы: «Ну вот, я же говорил? Начинается…» И, словно сговорившись, мы оба поспешили вперед, чтобы узнать, в чем дело.
…Майор Березовский стоял около своего легкового газика, окруженный плотным кольцом бойцов и командиров, и допрашивал какого-то странного субъекта, одетого в красноармейскую гимнастерку без петлиц, заправленную в брюки.
Сам майор был в каске, ремешок которой глубоко врезался в жирный подбородок, пухлые щеки его раскраснелись от жары, на лбу мелкими капельками выступил пот. В руках он держал наган, очевидно отобранный у задержанного, и смотрел на последнего из-под надвинутой на лоб каски пристальным, жестким взглядом. Тут же, в кювете, лежал сваленный набок велосипед. Переднее колесо медленно крутилось, поблескивая спицами.
Задержанный был худ и бледен, губы его мелко дрожали, он не отрывал испуганных, широко открытых глаз от лица майора. Документов при нем никаких не оказалось, хотя человек этот упорно доказывал, что он старший сержант, пехотинец, что их часть вела бой с воздушным десантом противника километрах в шести вперед по дороге, которой нам предстояло следовать, была разбита и вот…
— А ты как же очутился здесь? — строго перебил его Березовский. — Навстречу противнику шел? В плен сдаваться, что ли?
— Ранили меня. Отлеживался в сарае, — скороговоркой ответил тот. — Вот сюда. — И, быстро приподняв гимнастерку, показал запекшуюся на боку кровь. Фельдшер огневого дивизиона тут же подошел к нему, осторожно подавил пальцем вокруг раны и, обращаясь к Березовскому, сказал:
— Касательное, пулевое…
— Дальше? — потребовал Березовский, вскользь, кивком головы ответив на доклад фельдшера.
— Потом… Потом решил пробираться к своим…
— Заливай! Просто струсил и удрал… Ремень бросил, петлицы сорвал, во-о-ин!
Послышался сдержанный смех. Затем после наступившей паузы кто-то из окружавших Березовского бойцов выкрикнул:
— Да что там его расспрашивать! Все ясно — шпион! Пулю в лоб, и дело с концом.
Березовский насупился. Незнакомец вздрогнул и, видя недоверие, написанное на лицах плотно окруживших его людей, весь как-то съежился, рванулся к майору и зачастил:
— Да свой я, свой, разве не видите? За что же…
Березовский брезгливо сморщился и, отстранив его рукой, громко проговорил:
— Свой или не свой — это еще разобраться надо… А пока… Кто старший? — спросил он, обратив взгляд на полуторку с ранеными, оказавшуюся рядом.
— Я, товарищ майор, — хриплым басом ответил сержант с марлевой повязкой на голове, из-под которой торчал клок слипшихся волос.
— Принимай-ка его. Да смотри мне в оба.
…Весть о том, что впереди десант противника, мигом облетела колонну, взволновала людей. Трудно сказать, поверил ли майор задержанному, но перед тем, как начать движение, он принял дополнительные меры предосторожности. В голову колонны поставил еще четыре машины с открытыми кузовами, посадил на каждую бойцов с ручными пулеметами. За этими машинами пустил два орудия, снаряженных по-боевому.
Бойцы держались настороженно, у всех было наготове оружие. Я тоже сидел с заряженным карабином в руках, высунув ствол в окно дверцы кабины. Младший лейтенант Прибыльский стоял на подножке, держась одной рукой за косяк дверцы. Лицо его было невозмутимо, и мне казалось, что он смотрит на меня иронически. С каждой минутой, приближавшей нас к опасному месту, становилось все беспокойнее. Дорога спускалась в лощину и далее, поворачивая влево, поднималась на бугор. Было видно медленно взбирающуюся на подъем полуторку с зенитной установкой. Вслед за ней, ослепительно поблескивая на солнце стеклами, выползла машина Березовского.
— Сбрехал, видно, этот сержант, — не то утверждая, не то спрашивая, пробормотал Прибыльский, просовывая голову в кабину.
Я не успел ответить. Справа от дороги ударил отрывистый, лающий выстрел пушки. За ним еще и еще. Над головами засвистели пули. Машины одна за другой останавливались, резко притормаживая. С них на ходу спрыгивали бойцы. Одни бежали вперед, другие устремились к неглубокому кювету. Я тоже выскочил из машины и, приказав своему помкомвзвода старшему сержанту Филиппову расположить взвод в кювете, побежал вперед. Сердце учащенно билось и порой замирало, когда близко с коротким обрывающимся свистом проносилась пуля. Справа от дороги глазам открылось вспаханное поле, которое подковой окаймляла стена леса. Поле было ровным и пустым, и только посредине возвышался одинокий сарай, крытый соломой. Пушка стреляла откуда-то с опушки леса. Добравшись почти до головных машин, я пристроился в кювете, который был уже густо заполнен артиллеристами, и, переведя дух, стал осматриваться.
Зенитная установка пятилась задом, съезжая с бугра. В кузове у пулемета стоял старшина батареи управления и стрелял короткими очередями по опушке. С левой стороны дороги на обратном скате высоты распоряжался майор Березовский в сдвинутой на затылок каске. Туда заворачивал трактор с орудием на прицепе. Энергично жестикулируя руками, майор показывал механику-водителю и командиру взвода, как лучше развернуться, чтобы орудие заняло выгодную позицию.
— Расчет сюда! Где наводчик? — раздавался его громкий голос.
Рядом в кювете возбужденно переговаривались бойцы.
— Я цигарку только скрутил, спичку зажег, а тут ка-ак шарахнет… У меня и спичка потухла. Смотрю, майор из легковой машины выскочил, фельдшера зовет… — скороговоркой частил один.
— Да-а! — протяжно вторил другой. — Хорошо еще не все выбрались на самый пуп. Было бы дело.
— Вот, вот. Смотрю, значит, а легковуху так снарядом и прошило. Насквозь. И дырка такая аккуратная, как просверленная… — продолжал первый. — Но, между прочим, маленькая, как наша сорокопятка, калибр, значит…
Тут только я увидел, что машина Березовского стоит, завалившись в кювет, с потрескавшимися стеклами и пробоиной в передней дверце. Рядом лежал шофер, с головой покрытый шинелью.
Со стороны леса снова раздался выстрел, и сейчас же вслед за ним яростно взвизгнул снаряд и грохнул разрыв. Послышались крики. Снаряд попал в машину с ранеными.
— Зажигательными бьет, сволочь! — услышал я рядом с собой и по голосу узнал Прибыльского.
С подожженной машины соскакивали раненые и, кто ползком, кто ковыляя, спешили добраться до кювета. Сержант с перебинтованной головой вместе с несколькими бойцами и фельдшером снимал с горящей машины «тяжелых».
Пушка стала стрелять чаще, но большинство снарядов перелетало через колонну и рвалось за дорогой. Но вот к их свисту примешался какой-то новый, необычный звук. Ленивый, воющий, он будто нехотя приближался откуда-то сверху.
— Мина! — спокойно провозгласил Прибыльский, опускаясь в кювет и закуривая папиросу. — Из пушки им укрытых машин не достать, вот они и пустили в дело миномет, чтобы прощупать лощину…
Несколько мин упало позади с большим перелетом, но одна разорвалась около трактора, подвозившего прицеп со снарядами к орудию, и вывела его из строя. Тотчас же у кювета появился запыхавшийся, раскрасневшийся Березовский и, поочередно указывая пальцем на лежащих бойцов, скомандовал:
— Десять, двенадцать, пятнадцать… Двадцать человек, встать! — Майор быстро окинул взглядом кювет, увидел меня и Прибыльского, поднявшихся ему навстречу. — Прибыльский, вы — старший! Снимать снаряды с прицепа и бегом к орудию! Живо!
Подгонять никого не приходилось. Все понимали, что нужно как можно быстрее открыть ответный огонь. Березовский тут же снова побежал к орудию, а Прибыльский повел людей к прицепу.
— Эй, смотри, смотри! — закричали из кювета старшине-зенитчику, показывая на сарай, откуда замелькали бледноватые огоньки выстрелов.
— Вижу, — бросил в ответ старшина и быстро сменил установку прицела. После трех очередей зажигательными пулями сарай загорелся, но и старшина, зажимая ладонью плечо, медленно стал оседать в кузов.
Его заменил черный, как цыган, лейтенант Чугунов, командир взвода разведки. По сараю открыли огонь из карабинов. Стрельба оттуда прекратилась. Сарай полыхал ярким пламенем, над ним высоко к небу поднимался столб черного дыма.
К орудию уже поднесли несколько снарядов. Майор Березовский по-прежнему находился там. Каска была ему велика, она опускалась на лоб и подпрыгивала на голове, когда он двигался. Наконец орудие было заряжено. Наводчик навел его, а Березовский сам схватил шнур и, отбежав назад, сдвинув на затылок каску, натянул.
— Огонь! — широко открыв рот с почерневшими, запекшимися губами, зычно крикнул он и дернул за шнур.
Выстрел больно резанул уши, оглушил. Снаряд взметнул небольшое облачко земли на пахоте и с клекотом пошел над ним рикошетом. Второй разорвался в лесу, дым медленно расходился причудливыми, подымающимися кверху рыжими клубами. Третий высоким фонтаном вскинул землю у самой опушки. Еще несколько снарядов, и орудие противника замолчало. Но миномет, скрытый глубже в лесу, методически выпускал мину за миной, и наш наводчик никак не мог его нащупать.
Одна из мин попала в прицеп с боеприпасами. Веером разлетелись в стороны щепки от разбитых ящиков, взрывной волной разметало по земле несколько снарядов. Прицеп окутался дымом, борта его начали лизать небольшие, ленивые языки пламени. От прицепа побежали испуганные красноармейцы.
— Стой! Куда?! — остановил их властный окрик. — Наза-а-ад! — Березовский бежал к прицепу, угрожающе размахивая пистолетом. — Тащи лопаты! — приказал он и, сунув пистолет в карман брюк, стал пригоршнями бросать в прицеп землю. Опасливо, по одному, по два, бойцы возвращались. Появились лопаты. С лихорадочной быстротой замелькали в воздухе комья земли. Рябоватый сержант забрался на прицеп и, вытанцовывая по шинели, накинутой на тлеющие ящики, весело, нараспев выговаривал:
— Разбежались! То-о-же вояки. Как зачали б снаряды рваться, далеко бы убежали? То-то.
Красноармейцы виновато улыбались.
Березовский тоже растянул рот в улыбку, вздохнул, шумно втягивая в себя воздух, вытер грязным платком пот, струившийся по измазанному землей лицу.
По-прежнему оглушительно бухало наше орудие. Это лейтенант, командир огневого взвода, прощупывал опушку леса, пытаясь обнаружить бивший откуда-то миномет. Пока мы возились с прицепом, к огневой позиции подтащили еще одно орудие, и теперь его спешно устанавливали неподалеку от первого.
— Ну, что стоите? — спросил Березовский окруживших его красноармейцев. — Подносите снаряды. Сейчас мы из двух орудий такую артподготовку закатим… — И, уже уходя, приказал: — Весь командный состав ко мне, в голову колонны…
Я пошел к своей машине, чтобы взять связного и в случае нужды послать за взводом. Внезапно ружейно-пулеметный огонь со стороны леса усилился. Пришлось пробираться по кювету ползком, перелезая через бойцов. Когда я добрался до места, где находились раненые, снятые с разбитой и сгоревшей машины, то увидел встреченного нами на дороге переодетого старшего сержанта. Он был мертв и лежал на спине, вверх лицом, с открытыми глазами, зажав рукой на груди пулевую рану. На запястье безмятежно тикали часы. Что ж, может быть, фашистская пуля избавила его от заслуженного возмездия? Во всяком случае, она унесла вместе с собой тайну его появления, так и оставшуюся неразгаданной.
Возвратившись со связным, я застал майора Березовского сидящим в кювете в окружении командиров. Тут были все, кто следовал с колонной: худощавый, остроносый лейтенант Башляев, командир четвертой батареи, выдвинутый на эту должность после финской кампании; смуглолицый лейтенант Чугунов из штабной батареи и много других. Здесь же был и Прибыльский, задумчиво жевавший травинку, исподлобья поглядывавший на майора.
— Так вот, — бросив взгляд на часы, начал Березовский. — Будем атаковать. Поддержат два орудия, зенитка, ручные пулеметы… Не век же здесь нам сидеть? А? Пока не уничтожим эту чертову группу, дальше она нам ходу не даст. Место открытое и…
Послышались одобрительные возгласы. Найдя поддержку, Березовский оживился.
— Ну, так слушайте приказ… — И он стал разъяснять задачу лейтенанту Башляеву, на которого возложил общее руководство боем.
Лейтенант Башляев энергично потер тонкую переносицу, помолчал, попросил дать больше людей. Березовский обвел всех взглядом.
— И вы возьмите свой взвод, — приказал он, остановившись на мне. — Пойдете на правом фланге четвертой батареи.
— Есть, — ответил я и тотчас же послал связного за взводом.
Солнце уже склонялось к горизонту, косые лучи его скользили по краю кювета. Огонь со стороны противника почти прекратился. Посреди поля, разбрасывая редкие огненные брызги, нещадно дымя, догорал сарай. Дым стлался по земле, образуя подобие жиденькой дымовой завесы.