Бернард Шоу
Революционно-романтическая пьеска
"Аннаянска" - чисто бравурная пьеса. Для своих "номеров" современный мюзик-холл требует небольших скетчей, которые продолжаются минут двадцать и позволяют любимцу публики совершить краткий, но блистательный выход в достаточно заурядной постановке. В прежние времена мы с мисс Маккарти не раз помогали друг другу прославиться в серьезных пьесах - от "Человека и сверхчеловека" до "Андрокла", - а мистер Чарлз Рикетс снисходил к нашим просьбам и, оторвавшись от своих занятий живописью и скульптурой, придумывал для наших пьес удивительные костюмы. Но вот мы трое разогнули спины - как, вероятно, разгибали спины миссис Сидонс, сэр Джошуа Рейнолдс и доктор Джонсон - и создали "номер" для мюзик-холла "Колизей". Нет, мы не смотрели на театр-варьете сверху вниз и не считали его лилипутом или свой театр Гулливером. Напротив, мы - трое новичков, только что освободившихся из-под тяжкого ига интеллектуального театра, - просили публику о снисхождении.
Сияли огни рампы, звучал "1812-й год" Чайковского; мисс Маккарти и мистер Рикетс легко и естественно показали себя с лучшей стороны.Мне, боюсь, это не удалось. За свой вклад в пьесу я удостоился всего одного комплимента: какой-то приятель сказал мне, что это единственная из моих вещей, которая не показалась ему слишком длинной. Тогда - действуя по своему правилу: "радуйся упрекам, ибо за ними часто скрывается похвала", - я добавил к ней еще пару страниц.
Кабинет генерала в ставке на восточном фронте в Беотии.Посреди кабинета большой стол с телефоном, письменнымипринадлежностями, бумагами и прочим, У одного концастола удобное кресло для генерала. За креслом - окно. Упротивоположного конца стола простая деревянная скамья.На столе пишущая машинка, против нее стоит спинкой кдвери обычный конторский стул. Рядом с дверью,расположенной за деревянной скамьей, стоит вешалка дляверхней одежды. В кабинете никого нет.Входит генерал Страмфест, за ним - лейтенант Шнайдкинд.Они снимают шинели и фуражки. Шнайдкинд задерживаетсявозле вешалки, Страмфест подходит к столу.
Страмфест. Шнайдкинд! Шнайдкинд. Да, сэр? Страмфест. Вы еще не отослали правительству мое донесение? (Садится.) Шнайдкинд (подходя к столу). Нет, сэр. Какому правительству прикажете его
отослать? (Садится.) Страмфест. Смотря по обстановке. Как развиваются события? У кого, по-вашему,
больше шансов оказаться завтра утром у власти? Шнайдкинд. Вчера крепче всех держалось временное правительство. Но я слышал,
что сегодня у них застрелился премьер-министр и что лидер левого крыла
перестрелял всех остальных. Страмфест. Так. Это прекрасно. Но ведь они всегда стреляются холостыми
патронами. Шнайдкинд. Даже холостой патрон означает капитуляцию, сэр. По-моему,
донесение следует отослать максимилианистам. Страмфест. Они держатся не крепче, чем оппидо-шоуисты. И по-моему, умеренные
красные революционеры имеют точно такие же шансы. Шнайдкинд. Можно отпечатать донесение под копирку и послать каждому
правительству по экземпляру. Страмфест. Пустая трата бумаги. С тем же успехом можно посылать донесения в
детский сад. (Со стоном опускает голову на стол.) Шнайдкинд. Вы утомлены, сэр. Страмфест. Шнайдкинд, Шнайдкинд, неужели вы еще можете жить на этом свете? Шнайдкинд. В мои годы, сэр, человек опрашивает себя: неужели я уже могу
отправиться на тот свет? Страмфест. Вы молоды, молоды и бессердечны. Революция вас возбуждает, вы
преданы абстрактным понятиям - свободе и прочему. А мои предки семь
столетий верно служили беотийским Панджандрамам; Панджакдрамы давали
нам придворные чины, жаловали награды, возвышали нас, делились с нами
своей славой, воспитывали нас. Когда я слышу, как вы, молодежь,
заявляете, что готовы сражаться за цивилизацию, за демократию, за
низвержение милитаризма, я спрашиваю себя: неужели можно проливать
кровь за бессмысленные лозунги уличных торговцев и чернорабочих, за
всякий вздор и пакость? (Встает, воодушевленный своей речью.) В монархе
есть величие, и он не какая-нибудь абстракция, а человек, вознесенный
над нами, точно бог. На него смотришь, ему целуешь руку, он улыбнется
и у тебя сердце радуется, он нахмурится - и у тебя душа уходит в пятки.
Я готов умереть за своего Панджандрама, как мой отец умер за его отца.
Когда этот ваш трудовой народ гневил старших, его награждали пинком в
мягкое место, и он был счастлив. А теперь что мне осталось в жизни?
(Уныло опускается в кресло.) Мой король низложен и сослан на каторгу.
Армия, его былая гордость и слава, марширует под мятежные речи нищих
бунтовщиков, а полковника силой заставляют представлять этих ораторов
народу. Кто меня назначил главнокомандующим, Шнайдкинд? Мой собственный
поверенный! Еврей, самый настоящий еврей! Еще вчера все это показалось
бы бредом сумасшедшего, а сегодня бульварная пресса сообщает об этом
как о самых заурядных событиях. Хотите знать, ради чего я сейчас живу?
У меня три цели: разгромить врага, восстановить на троне Панджандрамов
и повесить своего поверенного. Шнайдкинд. Будьте осторожны, сэр. В наше время опасно высказывать такие
взгляды. Что, если я выдам вас? Страмфест. Что?! Шнайдкинд. Я не сделаю этого, конечно: мой отец ораторствует в том же духе,
что и вы. Но все же - что, если я выдам вас? Страмфест (с усмешкой). Я объявлю, что вы предали революцию, мой друг, и вас
немедленно поставят к стенке; впрочем, если вы расплачетесь и попросите
позволения обнять перед смертью старушку мать, они, возможно,
передумают и назначат вас бригадиром. Довольно. (Встает, расправляет
плечи.) Отвел душу, и сразу легче стало. За дело. (Берет со стола
телеграмму, вскрывает ее; поражен ее содержанием.) Силы небесные!
(Падает в кресло.) Этого еще недоставало! Шнайдкинд. Что случилось? Армия разбита? Страмфест. Лейтенант! Неужели вы думаете, что поражение может меня так
подкосить? Меня, потерпевшего в этой войне тринадцать поражений? О мой
король, мой повелитель, мой Панджандрам! (Рыдает.) Шнайдкинд. Его убили? Страмфест. Кинжалом, кинжалом пронзили сердце!.. Шнайдкинд. О боже! Страмфест. ...и мне, мне тоже! Шнайдкинд (с облегчением). А, так это метафора. Я думал, в буквальном
смысле. Что случилось? Страмфест. Его дочь, великая княжна Аннаянска, любимица Панджандрины, только
что... только что... (Замолкает, не в силах договорить.) Шнайдкинд. Покончила с собой? Страмфест. Нет. Уж лучше бы она покончила с собой... Да, это было бы гораздо
лучше. Шнайдкинд (понизив голос). Оставила церковь? Страмфест (шокирован). Разумеется нет. Не богохульствуйте, молодой человек. Шнайдкинд. Потребовала права голоса? Страмфест. Я дал бы ей это право и не поморщился, лишь бы уберечь ее от
того, что она совершила. Шнайдкинд. Что она совершила? Не томите, сэр, скажите же! Страмфест. Она перешла на сторону революции. Шнайдкинд. Как и вы, сэр. Мы все перешли на сторону революции. Она так же
притворяется, как мы с вами. Страмфест. Дай-то бог! Но это еще не самое страшное, Шнайдкинд. Она сбежала
с молодым офицером. Сбежала, вы понимаете, сбежала! Шнайдкинд (не особенно поражен). Понимаю, сэр. Страмфест. Аннаянска, прекрасная, невинная Аннаянска, дочь моего повелителя.
(Закрывает лицо руками.)
Звонит телефон.
Шнайдкинд (снимает трубку). Да, главный штаб. Да... Не ори, я не генерал.
Кто у телефона?.. Почему сразу не сказал? Порядка не знаешь? В
следующий раз разжалую в рядовые... Ах, тебя произвели в полковники! Ну
а меня - в фельдмаршалы. Что у тебя там произошло? В чем дело? Я не
могу целый день слушать твои хамские... Что? Великая княжна?
Страмфест вздрагивает.
Где вы ее поймали? Страмфест (выхватывает у Шнайдктда трубку и слушает). Говори громче, это
генерал... Сам знаю, болван. А офицера задержали? Того, что был с ней?
Проклятье! Ты за это ответишь! Ты его отпустил - он подкупил тебя...
Нельзя было его не заметить, он в полном придворном мундире
Панджеробаенского гусарского полка! Задержать немедленно! Даю
двенадцать часов, и если по истечении этого срока... что к дьяволу?! Ты
мне никак сквернословишь, мерза... Гром и молния! (Шнайдкинду.) Эта
свинья говорит, что в великую княжну дьявол вселился. (В трубку.)
Подлый предатель! Как ты смеешь говорить такое о дочери помазанника
божьего? Я тебя... Шнайдкинд (отнимая у него трубку). Осторожно, сэр, Страмфест. Я не желаю осторожничать. Я его к стенке поставлю. Отдайте
трубку. Шнайдкинд. Если вы хотите спасти великую княжну, сэр... Страмфест. А? Шнайдкинд. Если вы хотите спасти великую княжну, сэр, прикажите доставить ее
сюда. С вами она будет в безопасности. Страмфест (отпускает трубку). Вы правы. Будьте с ним повежливее. Я наступлю
себе на горло. (Садится.) Шнайдкинд (в трубку). Алло. Это один шутник тут баловался с телефоном. Мне
пришлось на минуту выйти из кабинета. Отставить все это - присылай
девчонку сюда. Мы ее научим, как себя вести... Уже отослал к нам?
Какого же дьявола ты звонишь?.. (Вешает трубку.) Вообразите, ее
отослали к нам еще утром, а этот новоявленный полковник просто любит
звонить по телефону, любит послушать самого себя. (Телефон снова
звонит. Шнайдкинд злобно хватает трубку.) Что еще?.. (Генералу.) Это
наши люди звонят снизу. (В трубку.) По-твоему, у меня нет других дел,
кроме как болтать весь день по телефону... Что? Не хватает людей, чтобы
с ней справиться? Как это так? (Генералу.) Она здесь, сэр. Страмфест. Пусть шлют ее наверх. Мне придется принять ее сидя, чтобы не
выдать себя перед конвоем, - и нельзя даже поцеловать ей руку. Мое
сердце не выдержит такого позора. Шнайдкинд (в трубку). Шлите ее сюда, наверх... Ха! (Вешает трубку.) Она уже
поднимается. Ее не могли удержать.
Великая княжна врывается в кабинет. Два усталых на видсолдата висят у нее на руках. Княжна одета в длинную, допят, шубу; на голове у нее меховая шапка.
Шнайдкинд (указывая на скамью). По команде "исполнять!" поместите
арестованную на скамью в сидячем положении и сами сядьте по обе стороны
от нее. Исполнять!
Солдаты из последних сил пытаются усадить княжну, но онаотталкивает их прочь, и от с размаху падают на скамью,увлекая за собой княжну. Продолжая держать ее за руку,один солдат достает пакет и протягивает его Шнайдкинду.Шнайдкинд передает пакет генералу, который вскрываетего и с суровым лицом принимается читать бумаги.
Шнайдкинд. Арестованная, вам придется подождать, пока генерал прочитает
сопроводительные документы. Великая княжна (солдатам). Пустите меня. (Страмфесту.) Велите им отпустить
меня, не то я опрокину скамью и мы все разобьем себе затылки. Солдат. Ну нет, матушка, пожалей нас, бедняков. Страмфест (яростно, не отрываясь от бумаг). Молчать! Великая княжна (в бешенстве). Это вы мне или солдату? Страмфест (в ужасе). Солдату, сударыня. Великая княжна. Велите ему отпустить меня. Страмфест. Отпустите даму.
Солдаты отпускают княжну. Один из них утирает вспотевшийлоб, второй принимается высасывать кровь из раны наруке.
Шнайдкинд (гаркает). Смирно!
Солдаты вздрагивают и выпрямляются.
Великая княжна. Пусть сосет. В ране мог остаться яд. Это я его укусила. Страмфест (шокирован). Укусили простого солдата! Великая княжна. Я хотела прижечь ему руку кочергой, но он побоялся. Что я
еще могла сделать? Шнайдкинд. Почему вы его укусили, арестованная? Великая княжна. Он меня не отпускал. Страмфест. А когда вы его укусили, он отпустил вас? Великая княжна. Нет. (Хлопает солдата по спине.) Дайте ему крест за
стойкость. Я привела его сюда, потому что не могла съесть его целиком. Страмфест. Арестованная... Великая княжна. Перестаньте называть меня арестованной, генерал Страмфест.
Моя бабушка вас на руках качала. Страмфест (прослезившись). О боже! Да, да, конечно. Поверьте, сердце мое с
тех пор не переменилось. Великая княжна. И мозги тоже. Не смейте называть меня арестованной. Страмфест. Забота о вашей безопасности не позволяет мне называть вас вашим
законным и самым священным для меня титулом. Как же мне к вам
обращаться? Великая княжна. Революция сделала нас товарищами. Называйте меня "товарищ". Страмфест. Мне легче умереть. Великая княжна. Ну называйте меня Аннаянска. А я буду называть вас