В той же книжке - листок со стихами, посвященными ему. Подписаны: "И.Ю., апрель 1977 г." Когда мы ехали в крематорий, я разговорился с одной женщиной - она работала с Феликсом и назвалась Ия Юрьевна - я вычислил, что это ее стихи. Спросил. Да, это она. Очень обрадовалась, что Феликс хранил стихи при себе. Оставила адрес, просила выслать ей копию. Она же писала стихи Лиле. Просто милый, чуткий человек. Понятно, что у них с Феликсом ничего не было. Она просто ценила и понимала его как человека. Стихи подтверждение тому. Я перепечатал их на машинке и отослал ей с теплыми словами благодарности и проч. Время было суматошное: друзья, знакомые, близкие - все это облегчало горесть утраты. В комендатуре мне дали отпуск на неделю.
Тяжелее и тяжелее становится сейчас, когда хлопоты улеглись и осталось то, что Феликса нет. Вспоминаешь его жизнь, многое становится яснее из разговоров, вспоминаешь его твердость и прямоту, мудрость, забываешь что-то неприятное, что случалось, и остается только светлое. Благодаря Феликсу мы познакомились с Ольгой. Совсем недавно наш Максим описал его, и мы шутили: "Значит, будет дядька гулять на его свадьбе!"
Знал, что он самоучка, одержимый и талантливый человек, написал несколько книг по научному приборостроению, получил премию Вавилова, но не думал, что так много людей будут говорить, что он крупный ученый и специалист с размахом, каких редко встретишь.
Светлая ему память! Урну с прахом предали земле в Зеленогорске.
Мать. Отец. Старший брат.
И щемит иной раз душу, что могилы Льва, Бронислава и Сашеньки запущены, никогда не был на них, Лев - под селом Ромашки, на Украине, погиб в сорок третьем при форсировании Днепра. А два других старших брата в Ленинграде, но мы никогда не ходили к ним после смерти родителей. Старшие братья - я уже перерос их по возрасту. А Сашенька вообще умер пятилетним, в сорок восьмом. После его смерти родители, видимо, и собрались выстроить меня...
Мы с Феликсом однажды в подпитии собрались ехать на Богословское кладбище - договариваться о перезахоронении Бронислава в Зеленогорске, даже вызвали по телефону такси, но что-то нам помешало. Освобожусь - займусь могилами.
15 марта 1982г.
Сегодня полгода, как я в спецкомендатуре.
Мне повезло. "Химик" Рувинский, оканчивая срок, порекомендовал меня на свое место - дежурным механиком в гараже. Работа сказочная - сутки через трое. На вахту общежития сдается график работы, утвержденный начальником отряда и администрацией гаража, и ты - в свободном полете. После суточного дежурства можно ехать домой (на свой страх и риск) и возвращаться к одиннадцати в комендатуру, на вечернюю проверку. Можно ездить каждый день лишь бы возвращаться к проверке. И лишь бы в городе не прихватили. Прихватят, вычислят по ЦАБу и закроют в спецприемник на Каляева, как совершившего побег со строек народного хозяйства. А там сидят по месяцу, пока с тобой не разберутся и не пришлют транспорт из спецкомендатуры.
Я занял денег и выставил Рувинскому литр водки. Тот удивился, но взял. Пить я не стал - стремно.
Завтра выхожу на первое дежурство. Моя задача - сидеть в будке у ворот гаража и проверять техническое состояние автомобилей, выходящих на линию. Еще я должен отмечать в путевках время выезда и время возврата автомобилей. Писать заявки на ремонт и отдавать их в ремзону. Ночью можно поспать - есть сторож и собака.
Читаю учебник "Ремонт и техническое обслуживание грузовых автомобилей". Консультируюсь у Коли - тот смотрит на чертеж, как баран в афишу, и всякую деталь называет ху...
-Вот эта ху... давит на эту ху.., а эта х... - на сцепление. Понял? А когда вот эта пизд... нажимаешь, то вся эта поеб... крутится.
Доходчиво, объясняет Коля, но мне надо знать название деталей и устройств. Не писать же в заявке на ремонт: "Замена пиз... или: "Регулировка ху..."
Иногда Коля читает наизусть "Черного человека" Есенина, и я понимаю, почему он пользуется успехом у женщин. Читает он громким демоническим голосом, и рыжая проволочная шевелюра, рыжая борода застывают, как у памятника - лишь зеленые глаза бесновато смотрят в пространство.
Когда я увидел его впервые, подумал, что он скульптор или художник. Глаза умные, вид внушительный, борода опять же, шевелюра.
Коля: "Ага! Такая вот ассоциация у меня получилась. Пошел в кабак "Москва", выпил, посидел, подхожу к гитаристу: "Слушай, браток, сыграй мне романс - "Письмо к матери" Есенина. Соскучился по матери". Он играет, я хожу по площадке, дирижирую - люди улыбаются, танцуют. Подошел к одному столу, выпил из бочонка со льдом из-под шампанского - оттуда прохладой повеяло. Налили фужер водки - в него целая бутылка влезет. Какой-то мужик прицепился - я, говорит, иностранец, с разговорами лезет. "Какой ты, на хрен, иностранец, ты русский хреноплет", - говорю. А у них там бабы - я подсел. Увел одну танцевать, потом захожу в туалет умыться - меня цоп под ручки! В милиции так и записали - дурачился, развлекал общество. Чего-то я им не так сказал - они меня в камеру. Я по двери стучу - входят трое. Пьяный, но соображаю - назревают битки. Встал в углу камеры в стойку и говорю: "Не надо меня бить, ребята!"
Отпустили. Пошел к ресторану "Метрополь". Швейцар не пускает - закрыто. Пусти-ка, говорю, папаша, я сам поговорю. Нашел официанта, даю деньги, тот руками замахал: "Уходи, уходи, администратор здесь!" Вышел из ресторана, стою. Вдруг меня две девчонки под руки берут. Тебе чего, парень? Водки? Сейчас сделаем. Дал я им деньги, одна куда-то пошла. Я ей вслед говорю: и женщину! Ага. Все путем. Принесла бутылку, привела какую-то бабу. Мы с ней в такси, поехали куда-то. Приезжаем - какая-то квартира. Мужик с бабой. Это, говорит, моя сестра, это - ее муж. Они вот здесь спать лягут, мы - здесь. Ну, мы бутылку выпили, я денег дал, мужик еще принес - красного. Выпили, легли спать. Баба мне не дает. Я в туалет сходил, возвращаюсь и ложусь к тем в постель. Через мужика переполз и - к бабе. Мужик молчит, баба тоже. Ну, я на нее уже влез, тут мужик хватает из-под подушки нож, свет включает и - на меня! Убью, кричит. Ну, я его за нож поймал, руку порезал. Ты что, говорю, браток? Извини, я же перепутал. Ну, пришлось уехать со своей бабой. А мужик-то маленький, с хренову душу. Ну, приехали мы к той бабе, легли спать. Все в порядке.
Утром просыпаюсь, уже рассветает. Окошко такое, что табуретка не пролезет. Грязь, тряпки. Пол, как у нас в ремзоне - ноги прилипают. Ну что, родная, говорю, ты французскую любовь знаешь? Знает. Все путем.
Потом стал уходить, она говорит: грустно станет, заходи. Ага.
Пошел в столовую, поел и тут Наташку встретил. Ага! Такая ассоциация получилась. После этой грязи, пьянки, шкур - смотрю, такая девчонка стоит. Глазки такие добрые, светятся, на меня смотрит. Я ей улыбнулся, и она мне. Ну мы с ней и пошли гулять по городу. А я раньше на "москвиче" директора Русского музея возил, кое-что из картин знаю. Рассказываю ей все, болтаю. Есть там одна картина, она меня когда-то пронзила, и я к ней частенько ходил. Там дуэль нарисована, и один мужик - ну готов уже, закололи, смотрит так на тебя и тоска в глазах, не верит, умирать не хочет. Ага, как сейчас помню. Она мне чем-то меня напоминает. Ага. Ну вот. А вечером к ней в гости пошли, у нее комната на Охте. Ну, я ей все и рассказал. Заночевал у нее. Ага, понравилась она мне. Стали встречаться. Смотрю, она мне все что-то про деньги намекает. Да вот, меня обокрали, да вот, денег мало. Ну, меня не проведешь, я стреляный воробей..."
Возьми все, что хочешь, сказал Бог. Возьми. Но заплати за все.
Наш хулиган Валера мечтает сделать радиоуправляемый звонок и пристроить его к дверям соседей-азербайджанцев. Там неплохо живут три бывших мясника и директор магазина. Смысл такой: сидишь дома и нажимаешь кнопку. У соседа звенит звонок. Открывает дверь. Никого. Снова звонишь. Хоть ночью. Хоть утром. С ума свести можно. Они могут стоять в засаде с топорами за дверью, но никого не поймают. Валера говорит, что сделать такую бяку несложно. У него есть релюшка от радиоуправляемой модели. Она и будет замыкать контакты. В звонок азербайджанцы не полезут - они боятся электричества и даже телевизионную антенну не знают, куда втыкать...
Я пришел с работы и сел пить чай.
Коля мечется по квартире и говорит, что будет писать муферандум. За что ему, блин, дали месяц допограничений? Совершенно не за что! За его желание соблюдать правила личной гигиены - чистить зубы, как учат во всех газетах.
- Все говорят: зубы надо чистить, зубы чистить! А где зубную пасту, блин, взять? - возмущается Коля. - Я и пошел в наш универмаг с получки! Так они, суки, мне месяц допограничений сунули! Разве это путем, Дима? А? Скажи, ты грамотный! Разве это справедливо? Я как раз собирался ехать с Наташкой разбираться, хотел зубы почистить - а они мне допограничение сунули!
- Как тебе за зубную пасту могли дать месяц "допа"? - спрашиваю. - Что ты плетешь?
Коля, матерясь, рассказывает. Вчера, после получки, он слегка вмазал и зашел в наш универмаг - присмотреть зубную пасту. Пасты не оказалось. Продавщица была симпатичная, Коля решил поухаживать за ней, чтобы не терять спортивной формы.
- А что же пасты нет? - спрашивает. - Чем же зубы почистить рабочему человеку, водителю первого класса?
- Чем хотите, тем и чистите! Или ждите, когда завезут.
- Не понял, - говорит Коля.
- От вас так пахнет, что никакая паста не поможет. Отойдите, лучше, не опирайтесь на стекло.
Он стоял, слегка облокотившись на прилавок и готовился к дружескому трепу. А ему некультурно дают отворот-поворот.
- Это чем же от меня пахнет?
- Ясное дело, что не одеколоном. Бормотухи напьются и идут в магазин.
- А ты мне что, наливала?
- А что вы мне тыкаете!
Пошло-поехало! Коля стал требовать жалобную книгу!
- У самих пасты нет, а сами говорят, что пахнет! Да от тебя от самой, сучки, воняет! Шмокодявка долбанная!
Кто-то сделал Коле замечание, и он стал бушевать. Пока бушевал, приехала милиция - там рядом.
Привезли в отделение. Сел верхом на стул напротив дежурного и принялся жаловаться милиционерам на несправедливое устройство мира. Вот, дескать, пасты зубной нет, а всякая зассыха-продавщица его, шофера "татры", стыдит. Голос у него зычный, манеры простые. Дежурный в это время разговаривал по телефону.
- Тихо! - рявкнул дежурный, прикрыв трубку.
Коля стал говорить потише, но опять завелся. Пьяным он не был, но поддатым считался по определению. Плюс заводной на разговоры о справедливости. Опять возвысил голос. Дежурный нажал на рычаг и треснул ему по лбу трубкой.
- Тут я все понял, извинился и замолчал. А трубка у него старинная, тяжелая. Во, потрогай, какой шишак заработал!
Я сказал, что вижу, вижу. Отменный шишак. Знаю и эти старинные трубки из фенолформальдегидной пластмассы.
- И что дальше?
- А ни х..! Трубка цела, голова цела, а провод оторвался. Так они, блин, в бутылку полезли, что я им провод оторвал. Составим, говорят, протокол, что ты нам телефон испортил, связь нарушил! Я им говорю: "Пишите! Только сами себя обосрете, если у вас любой гражданин может государственную милицейскую связь нарушить". Они позлились, позлились, да ни х... сделать не могут. Данные с пропуска переписали, червонец штрафа взяли и выгнали. А сегодня отрядный вызывает - даю тебе месяц допограничений - на тебя телега из ментовки. Вот тебе, блин, почистил зубы! Не, я это дело так не оставлю буду муферандум писать.
- Меморандум, - поправляю.
- Ну, меморандум, один хрен! Где же справедливость, Дима? Везде говорят - зубы надо чистить, зубы чистить... А сами? Трубкой по голове и месяц невыезда! Суки позорные...
Опять Коля из-за баб пострадал. А ведь клялся обходить их стороной и записаться на курсы радиодела в местном ДК.
"Фирсов ворочался под тонким казенным одеялом, гасил и снова зажигал свет, курил, снимал с кончика языка табачные крошки и замечал невозможность остановить собственные мысли. Рычала во сне гора мышц, именуемая хулиганом Максимовым. Утром эта гора заправит себя бачком вареных макарон, перемешанных с килькой в томатной соусе, и, проклиная городскую жизнь, побежит на развозку, которая подъезжает к комендатуре, чтобы забрать химиков-шоферов. Нет, прежде чем затопать по лестнице кирзачами, Коля поднимет на ноги всю квартиру: "Валера, твою мать в перегиба! Вставай! Игорь, а ты чего лежишь? Или у тебя завтра смена? Вот, мать вашу в дышло, хорошо устроился. А я, блин, как папа Карло - каждый день паши! Все, блин, ученые, один только Коля Максимов неуч... Валера, твою мать, поднимайся, сука такая! Мало тебе двух опозданий? На зону захотел! - Он сдернет с Валерки одеяло и пойдет ставить воду для макарон. - Валера, щенок пса троекуровского, ты будешь макароны?" - "Нет, - слабо отзовется Валера, садясь на кровати и хлопая глазами. - Спасибо... - Он возьмет со стула сигареты и закурит. - Во, блин, война приснилась... Как будто меня в армию забрали, мы идем по дороге с чемоданами, и вдруг самолеты... Бр-р, холодно". - "Война, - отзовется с кухни Максимов. - Война будет - всем капец. Не хрен и думать. Так звезданет, что галоши свои не сыщешь. Это все ученые... Мария Кюри-Склодовская со своим мужем - расщепили, ети их мать... Я читал. Игорь, ты читал? Забыл, как книжка называется. Ну про этих, как они там в лаборатории". - "Читал, читал". - "Это все они, - уведомит Коля. - Ага. - Он будет мочиться в туалете, не закрывая дверь, и даст гороховую очередь. Если бы не они, жили бы сейчас спокойно..."
Коля будет суматошно ходить по квартире, искать бумажник с правами, поторапливать Валеру, чесать себя в разных местах и вспоминать далекий уральский леспромхоз, где его ждут родители-старики и собака Жулька, где не надо вставать спозаранку и трястись на автобусе до работы.
- Ты Жульку-то мою видел, Игорь?
- Иди на хрен! Видел.
- Это же песка, что надо! Охотничья лайка. Я тебе сейчас покажу. Ты, наверное, не видел. Там, где я с ней один, когда в отпуск ездил. Ага. Сейчас покажу... - Коля вытащит из бумажника фотографию. - Во, смотри! Видишь? А лапы! Что ты!
Игорь разлепит сонные глаза, взглянет на фотографию, за окном будет стоять темно-синий сумрак, будет слышно, как на лестнице хлопают квартирные двери, Игорь вспомнит свои первые полгода на "химии", когда так же вскакивал по утрам, чтобы не опоздать на работу, и шел раскисшей дорожкой вдоль речки, пробираясь к вагончику своего СМУ, вспомнит, вернет фотографию: "Хороший пес" - и не удержится, закурит натощак, испытывая стыдливую радость от того, что еще несколько часов сможет лежать в тепле, пока не загремит его будильник.
Коля будет есть на кухне макароны, греметь ложкой в кастрюле и, наклонившись к транзистору, как к микрофону, орать пионерке, бодрым голосом рассказывающей о своих жизненных устремлениях: "Дура! Поняла? Дура ты, мать твою так!" Достанется и пионерам, и комсомольцам, и октябрятам. Валера будет беззвучно смеяться и застилать постель.
Коля зло выключит приемник.
- Игорь! - позовет он с кухни. - А чего это Наташка со мной так ласково по телефону разговаривать стала? А?
- Не знаю. Любит, наверное.
- А может, сука, забеременела. А? От другого?
- Тебе видней со своей крыши.
- Да... с крыши. Вчера чуть не звезданулся из-за нее, падлы. Хорошо, за антенну ухватился. А может, этот другой послал ее подальше? А? С чего вдруг она ласковой стала?
- Любит, тебя дурака, вот и ласковая.
- Любит? - Коля оставит макароны и выскочит в комнату. - А что же она, сучка, раньше на меня только рычала? А теперь любит вдруг... Да, падла, любит она, как же... То участковому на меня писать хотела, а теперь - любит! - Коля уйдет на кухню и, управляясь с макаронами, будет ворчать, постигая сказанное Игорем. - Любит. Как же... любит. Я ей дам, суке... Любит!..
Если останется время, то после макарон и жидкого чая Коля еще порассуждает о женском коварстве и своей простоте.
- Да я когда на песке работал, по триста рублей только в одну получку получал! Где оно все? Куда делось? Себе только приемник купил и куртку. Все на лебедей ушло. И что? Комната накрылась, а я ее шесть лет ждал, диван и стол соседям отдал - не тащить же на химию. Все. Ничего нет. Голяк! Куртка и тельняшка остались. Ага. Веришь, Игорь?