— Напоролся на бандитов, — уверенно сказал старший лейтенант. — Или на случайных немцев, оставшихся в окружении. Факт.
Толкунов смерил его упрекающим взглядом, прошел к «студебеккеру». Он осматривал грузовик, низко пригнувшись, затем опустился на колени возле задних колес. Махнул рукой Бобренку, подзывая. Когда тот подошел, указал на примятую траву.
Бобренок опустился рядом и спросил:
— Он выскочил тут из кузова?
— Тот тип в яловых сапогах.
— А тип в хромовых сапогах ехал в кабине?
— Конечно. И там прикончил шофера.
Бобренок быстро поднялся, стряхнул песок с колен и, обогнув «студебеккер», остановился возле левой дверцы кабины. Он сразу заметил то, что искал, — волнуясь, позвал Толкунова.
— Вот, взгляни на эти рыжие капли, ведь кровь, капитан?
— Да... — подтвердил тот. Поднялся в кабину, сел за руль. — Вероятно, все произошло так, — сказал. — Агенты попросили шофера заехать в лес. Пообедать или еще с какой-то целью. Шофер остановил машину, открыл дверцу, чтоб выйти, а тот, что сидел в кабине, ударил его в спину кинжалом.
— Точно, — согласился Бобренок.
Толкунов отпрянул от руля, подставив спину воображаемому пассажиру, потом, медленно откинувшись назад, сполз на ступеньку, полежал немного в неудобной позе, потом сказал:
— Пока те двое взялись за него, кровь накапала на подножку. Потом они оттянули труп в кусты, а сами вышли на дорогу.
— Зачем же тогда убивать? — возразил Бобренок. — Доехали бы на «студере» до Николаева.
— А они сели на поезд. Надо расспросить людей на разъезде.
— Нет, капитан, — снова возразил Бобренок, — крепче надо узел вязать. Может, этим двоим что-то нужно было в этом лесу. Взять или спрятать.
— Рация! — воскликнул Толкунов. — Неужели рация?
— Вот-вот, — покровительственно сказал Бобренок, — думаю, мы не ошибемся, если поищем еще немного.
— А как поступить с ними? — кивнул Толкунов на помощника коменданта и шофера.
— Пусть едут.
Толкунов подозвал спутников. Вытянул кинжал из спины убитого, спрятал в газету. Повернул тело убитого лицом кверху.
— Ваш? — спросил у шофера.
— Сержант Харченко, — подтвердил тот. — Гаврилыч то есть. — Снял пилотку, сказал, комкая ее: — Прекрасный был человек, душевный и классный водитель.
— Это всем наука, — сурово заявил Толкунов, — чтоб не подвозили первого встречного...
Шофер, возражая, покачал головой:
— Разве разберешь, кто он на самом деле... Офицер голосует, как не взять? Или солдат?
— Почему этот Харченко ехал в Николаев порожняком? — спросил Бобренок.
— За снарядами. Так оно выходит: один рейс — груженый, в тыл — пустой. Нам можно ехать? А то комбат говорил — поскорее...
— Давайте, — разрешил Бобренок.
Старший лейтенант спросил:
— Тело сержанта можно забрать?
— Не можно, а нужно, — разъяснил Толкунов. Он залез в кузов «студебеккера» и откинул задний борт: тело убитого положили в глубине, прикрыв брезентом, и шофер направился к кабине.
— Хорошо, хоть ключ оставили, а то наморочились бы... — Шофер нажал на стартер, мотор зарычал, но машина не заводилась. Шофер тихо выругался, подкачал бензин, мотор зарычал более сердито, но машина и теперь не завелась. Шофер вылез из кабины и поднял капот. Несколько минут покопался в моторе, снова нажал на стартер, и машина загудела, выбросив из глушителя тучу едкого дыма.
Бобренок, с интересом наблюдавший за всеми этими манипуляциями, спросил у шофера:
— Почему не заводилась?
— Клеммы аккумулятора окислились.
— И часто это случается?
— Да нет...
— А как узнать об этой неисправности?
— Не заведется машина, вот и узнаете.
— То есть можно ездить и ездить, какое-то время все в порядке, а потом раз — и не заводится?..
— Точно. Как сейчас.
— Езжайте, — махнул рукой майор, и Толкунов заметил на его лице удовлетворение.
«Студебеккер» отъехал, и капитан спросил:
— Зачем это тебе?
— Что?
— Клеммы, аккумулятор...
— А ты еще не догадался?
— Куда мне, темному!
— Вот ты не подумал: если в «студер» сели настоящие шпионы, зачем им убивать шофера? Углубились бы в лес, уладили свои дела, возвратились, снова проголосовали — и до свидания. Тихо, мирно, без шума, никто бы ничего не увидел и не услышал.. Но они спешили, и очень... Машина им вот как нужна была...
— Я вот что думаю: если это действительно шпионы, то шли к тайнику рацию прятать. Им во Львов с рацией входить опасно, сейчас на всех КП контроль жесткий, сам знаешь, а они подавно. Вот и решили рацию в тайник положить.
— Точно. И для этого воспользоваться «студером»... Уговорили шофера свернуть в лес, убили, труп спрятали, сами за руль, машина не заводится. Шофер, конечно, нашел бы неисправность, а у них опыта не хватило: бросили «студер» и отправились пешком.
Толкунов задумался, потом энергично махнул рукой.
— Искать?! — то ли спросил, то ли приказал себе.
— Что поделаешь, надо искать.
— Лес густой, а они черт его знает где тайник устроили.
— И все же придется искать.
Бобренок осмотрелся вокруг и только теперь увидел вдали на дороге деда в черной шляпе. Тот стоял в выжидательной позе, вроде и не смотрел на офицеров, но не смел уйти, пока не отпустят.
Майор подошел к старику. Достал пачку папирос, но дед отказался и тут же передумал.
— Возьму... — сказал не очень решительно. — У нас на хуторе донник курят, а это, извиняюсь, панская сигарета. Угощу Степана, он таких и не видел. — Дед взял две сигареты, заложил за ленту шляпы.
— Скажите, дедушка, вы никого тут не видели из посторонних, чужих? — спросил Бобренок.
— По соше ездят, — объяснил старик. — Но на то же она и соша, чтоб ездить.
В логике ему, конечно, нельзя было отказать, и майор одобрительно кивнул.
— А с шоссе в лес никто не сворачивал? — поинтересовался.
— Зачем? Места у нас тихие, даже война стороной прошла.
— Куда ведет этот путь? — указал Бобренок на песчаную дорогу со следами «студебеккера».
— В Залещики.
— Большое село?
— Большое, хат двести с гаком.
— И всюду тут лес?
— Да. В лесу живем, из леса и кормимся.
— Вы из Залещиков?
— Нет, с хутора Соснового. Недалече, верста отсюда.
— А военных не встречали, когда коров пасли?
— Нет.
— Хорошо, дедуля, спасибо, что сообщили.
— А то мой долг. — Старик коснулся пальцами полей шляпы, будто откозырял, видно, когда-то служил в армии и до сих пор не забыл военной науки.
— Если увидите кого-либо в лесу, особенно военных, сообщите дежурному на разъезде.
— Будет сделано. — Дед сделал попытку вытянуться перед ним.
Толкунов уже углубился в лес, и майор догнал его на поляне, где они увидели следы двоих из «студебеккера». Следы вели не к шоссе, а в лес, но от этого розыскникам не стало легче, потому что скоро потеряли их совсем. Места начинались гиблые — мокрые, с небольшими болотами, которые приходилось все время огибать. Розыскники шли метрах в ста друг от друга, то сближаясь время от времени, то снова расходясь в стороны, от их глаз не скрылся ни один подозрительный куст или овражек, но так ничего и не нашли.
Ходили, пока не начало темнеть — лишь тогда майор дал команду прекратить поиск. Сел под ольхой на сухом месте, вытянул натруженные ноги, пожаловался:
— Ну и устал...
— Тут и роты мало, — хмуро пробурчал Толкунов. — Такой лес прочесать!..
Бобренок вытянул карту, сверился с ней.
— Мы приблизительно в этом месте, — ткнул карандашом, — до проселочной дороги метров четыреста.
— Потопали?
— Конечно, есть хочется... — Бобренок на удивление легко поднялся. — Витька заждался.
«Виллис» стоял на поляне около дороги, и около него дымился костер. Розыскников ждал горячий чай, и они с удовольствием опорожнили по кружке, запивая бутерброды с тушенкой — чем не еда для проголодавшихся людей?
4
Юрко Штунь сидел в боковой аллее Стрыйского парка и ожидал, когда подойдет какой-то человек и скажет: «Добрый день. Хорошо тут в парке: тихо и цветами пахнет». На что Юрко должен ответить: «Розы уже отходят, зато георгины цветут».
Это и будет тот самый человек, приказы которого отныне Штунь должен выполнять неукоснительно.
Встреча была назначена на два часа, однако и в четверть третьего никто не появился. Юрко начал волноваться. Но вот из-за угла показался высокий человек в военной форме, но без погон, он замедлил шаг возле скамейки, и Юрко весь подобрался, ожидая наконец услышать условленную фразу, но человек, недовольно посмотрев на юношу, прошел мимо, даже не оглянувшись. Возможно, хотел отдохнуть в уединении, к тому же на привычном месте, и рассердился, что скамейка уже занята.
Человек в военном исчез за кустами сирени, и чуть ли не сразу оттуда же вышел прохожий в сером, хорошо сшитом костюме, мягкой велюровой шляпе и галстуке в полоску. Человек шел медленно, с чувством собственного достоинства, и Штунь подумал, что это, скорее всего, какой-то начальник: элегантный костюм и уверенная походка свидетельствовали об этом. Юрко разочарованно взглянул на часы, подумав: если через десять минут никто не назовет пароль, следует вернуться к отцу Василию — так они договорились, ибо у человека, который должен встретиться со Штунем, могли возникнуть непредвиденные обстоятельства. Что ж, все понятно: тут никто не мог гарантировать точности.
Человек в сером костюме, приблизившись к скамье, остановился и с интересом посмотрел на Штуня.
Юрко недовольно заерзал, поднял глаза и вздрогнул от неожиданности: человек, снявший шляпу и вытиравший пот со лба, был удивительно похож на его бывшего куренного Сороку.
Неужели, подумал юноша, это все явь и сбылись надежды майора Бобренка — почему-то тот был убежден: если Сорока во Львове и нуждается в помощниках, обязательно захочет увидеться со Штунем. Старые кадры, как правило, ценятся высоко — для чего рисковать и налаживать новые связи, если есть преданные и проверенные люди?
Но Штунь ничем не выдал своего смятения, это, видно, понравилось Сороке. Он аккуратно сложил носовой платок, спрятал в карман и только затем произнес условленное:
— Добрый день, молодой человек. Хорошо тут в парке: тихо и цветами пахнет.
Юрко сказал в ответ свою часть пароля. Сорока, подтянув отутюженные брюки, опустился на скамью и сказал удовлетворенно:
— В самом деле, здо?рово, Гимназист, что встретились, ты мне нужен, и отец Василий снова тебя рекомендовал.
Штунь хотел ответить, что ему в сто раз приятнее, и это было бы чистой правдой, но почувствовал: надо быть сдержаннее. Уставился на Сороку умильными глазами и сказал проникновенно:
— Мне было хорошо с вами, друже куренной, надеюсь, что и теперь не прогадаю.
Сорока тревожно оглянулся. Потом, придвинувшись вплотную к юноше, прошептал:
— Ты это, хлопец, брось: никаких куренных даже в воспоминаниях. Я сейчас Афанасий Михайлович Палкив, понял?
На лбу у него снова выступили маленькие капельки пота, и Штуню стало ясно: Сорока боится и волнуется. Он стал теперь совсем другим, бывший полновластный куренной, это читалось даже в его глазах, где притаились напряжение и стремление понять больше, чем он мог. Раньше, когда командовал людьми, все было просто: приказал — исполняй, и зачем знать, о чем думает подчиненный в это время.
Теперь же судьба бывшего куренного могла зависеть от находчивости и преданности других, хотя бы этого юноши в мешковатом пиджаке, и Сорока хотел знать меру этой преданности. Видел ее в глазах Юрка, но врожденные хитрость и подозрительность не позволяли ему поверить в искренность парня.
И все же Сороке стало легче, когда Штунь ответил несколько велеречиво, но, как ему показалось, честно:
— Я стану звать вас, как прикажете, но ведь вы, пан Палкив, всегда останетесь для меня куренным, потому что именно тогда вы смогли проявить свои способности и таланты. Я говорю об этом искренне и откровенно, ибо только так можно охарактеризовать вашу бывшую деятельность.
Штунь знал, что делает: такое словоблудие импонирует ограниченному уму, бил в «десятку» и попал — последняя тень сомнения исчезла с лица Сороки, он покровительственно улыбнулся.
— Хорошо, — сказал мягко, — хорошо, хлопче, а как ты теперь зовешься? Святой отец достал тебе документы?
— Говорит, неподдельные, и я теперь Владимир Захарович Ящук, освобожденный от призыва в армию по болезни сердца.
Сорока оживился.
— Значит, — констатировал он, — можешь устроиться на какую-либо работу? Здесь, в городе?
— Туда, куда вам потребуется, уважаемый пан Афанасий. Я буду счастлив работать с вами, — солгал он бесстыдно, однако достаточно убедительно. — Я не мог и мечтать об этом, направляясь во Львов: думал, вы остались там, в лесах или где-то на хуторе...
— Наше начальство умеет ценить людей и использовать их наилучшим образом. — Теперь бесстыдно врал Сорока. Разница состояла лишь в том, что Сорока поверил Штуню, а Юрко знал истинную цену заверениям шефа. — Нам с тобой придется выполнять задание нашего главного штаба, я бы сказал, персональное задание. Уверен: ты сможешь осознать всю важность этого.
Штунь знал, что остатки куреня Сороки попали в засаду и были уничтожены. Сороке с несколькими боевиками чудом удалось спастись. Во Львов он пробрался с чужими документами и, скорее всего, выполняет рядовые задания гитлеровского резидента. Но он не лишился былой чванливости. Правда, Штунь может ошибаться и Сорока действительно не связан непосредственно с гитлеровскими агентами. В конце концов, работал ли он прямо на немцев или через представителей главного штаба, это не имело существенного значения. Основное — изобличить бывшего куренного и его помощников, возможно, через него и выйти на гитлеровских агентов.
— Я с удовольствием буду выполнять все ваши приказы, — пообещал Юрко.
— Не сомневаюсь, и отец Василий о тебе хорошего мнения. А святой отец не может ошибаться.
Штунь знал, в чем причина влияния отца Василия на Сороку. Они росли в одном селе. Василий Загуменный — сын местного священника — был заводилой среди сельских мальчишек. На несколько лет старше Сороки, он был для него неоспоримым авторитетом и, как свидетельствовали факты, не утратил этого влияния и до нынешнего дня.
— У отца Василия светлая голова, — подтвердил Юрко. — Кроме того, он всегда поражал меня своей образованностью.
— Да, — довольно бросил Сорока, — поручительства достаточно, и я беру тебя.
— Спасибо.
— Не за что, по лезвию бритвы ходить будешь.
— Но ведь у меня появится какое-то дело.
— Не какое-то, а весьма важное.
— Тем более спасибо. А то там, — неопределенно махнул рукой, — варил кашу для других, а повар я никудышный.
Напоминание о совместной деятельности Штуня с Мухой снова насторожило Сороку. Юрий понял это, увидев, как вдруг сузились у него зрачки. Сорока подозрительно уставился на юношу и спросил:
— А когда в последний раз ты видел Муху?
Штунь беззвучно пошевелил губами, будто подсчитывая, и ответил уверенно:
— Давненько. Две недели назад.
— Сколько же дней шел сюда?
— Пять с половиной.
— Быстро дошел.
— Быстро, — согласился Юрко, — ведь спешил.
— А зачем так?
— Из полка же я удрал.
— А-а... — прикинулся, что только сейчас вспомнил, Сорока. — Святой отец рассказывал... — Однако смотрел испытующе и хитро, все ему было уже известно, а стремился-таки подловить Юрка на какой-то неточности. — И что ж велел передать мне Муха?
Юрко в душе посмеялся над грубо поставленной ловушкой. Ответил:
— Откуда же сотник мог знать, что я увижусь с вами? Я рассказывал святому отцу: меня схватили «ястребки», слава богу, отделался легким испугом и затем попал в войско.
— А Муха остался с теми людьми?
— Да, как и было приказано в шифровке. С немецкими агентами.
Говоря это, Штунь не сводил глаз с Сороки, хотел проверить, как среагирует, но шеф не встревожился ни на мгновение. Пошевелился, удобнее устраиваясь на скамейке, осмотрелся и, убедившись, что вокруг никого нет, приказал:
— Сейчас пойдешь со мной. Поживешь пока у меня. — Критически оглядел Штуня и добавил: — Дам тебе денег, завтра пойдешь на базар и купишь что-нибудь из одежды. А то выглядишь бродягой каким-то, а мы с тобой серьезными делами займемся, это понимать надо!