Кузьмич замолчал, затем тяжело вздохнул:
— Вот и все, что я хотел сообщить тебе, Петруша. Мало, конечно. Поверь мне — возможности наши очень ограниченны. Если есть у тебя вопросы, давай, выкладывай их. Пока есть время, постараюсь ответить.
Петя с благодарностью посмотрел на танкиста и сказал:
— Ну, что вы, Алексей Кузьмич. Мне кажется, что эти ваши сведения будут представлять большой интерес для советского командования. Главное, доставить их на нашу сторону. А теперь расскажите о внутреннем распорядке лагеря. Когда поднимаетесь? Во сколько отправляетесь на работу? Чем вас кормят? Ну и так далее…
Танкист усмехнулся, зло сплюнул и промолвил:
— Чем нас кормят фашисты? Слышь, Семеныч, разве можно назвать это кормежкой? Да свиней, Петя, лучше кормят, чем нас. На сутки нам выдают 200 граммов хлеба с древесными опилками, 3/4 литра мучного супа и столько же кипяченой воды. Фашисты называют эту воду чаем. Хлеб и вода выдаются немецкими солдатами сразу после подъема, во дворе лагеря. Подъем в 6 часов утра, в 7 — выход на работу, обед — в 12 на месте работы. На обед отпускается ровно столько времени, чтобы проглотить бурду под названием суп. В 20 часов конец работы. Перерывов и перекуров нет. В 22 — отбой ко сну.
Потрясенный Петя удивленно произнес:
— Да как же вы работаете?.. Разве можно при таком питании заниматься такой тяжелой работой? Что делают проклятые фашисты!
Кузьмич усмехнулся и ответил:
— Не удивляйся, мой дорогой мальчик. Это фашизм. На сегодня самый страшный, самый гнусный строй на земле. Предстоят большие жертвы. Но в конце концов победа будет за нами.
Юный разведчик с тоской смотрел на Кузьмича. Он понимал, что в этой гитлеровской «кухне смерти» танкист долго не выдержит. Мозг лихорадочно работал: ему хотелось сделать что-то приятное этому мужественному человеку. И тут ему пришла мысль: «Кузьмичу нужно устроить побег, я ему помогу, и мы вдвоем уйдем в Ленинград».
Глаза мальчика радостно заблестели, и он быстро заговорил:
— Алексей Кузьмич! Вам надо бежать как можно скорей отсюда. Помощь я окажу. Достану одежду, и прощай фашисты!
Танкист с грустью в глазах посмотрел на юного разведчика, тяжело вздохнул и сказал:
— Нет, Петя, бежать я не могу.
Мальчик удивленно посмотрел на Кузьмича. А тот продолжал:
— Я не могу подвести товарищей, нашу организацию. Мы готовим массовый побег. Когда это будет? Не знаю. Но если я убегу один, пострадает вся наша рота. Будет расстреляно пятьдесят военнопленных. Да, мой дорогой мальчик, за одного бежавшего фашисты расстреливают пятьдесят человек. Таков приказ Верховного командования гитлеровской армии на оккупированной территории Ленинградской области. Кроме того, мне надо рассчитаться кое с кем за смерть танкиста Гришина, за смерть Ивана Седова, за смерть других моих земляков, расстрелянных и замученных в этом проклятом лагере… Я тебе сейчас расскажу о них, а ты обязательно передай нашим. Пусть знают, что творят фашисты с русскими людьми.
Вскоре Петя со всеми подробностями знал, почему лагерь остался сегодня без обеда. Обильные слезы брызнули из его печальных глаз. Он сам был страшно удивлен этим, так как считал себя закаленным, бывалым разведчиком и мокроту эту не мог переносить. Ему было неудобно перед Кузьмичом и его молчаливым напарником, но заставить себя не плакать он не мог. Ему очень, очень жалко было танкиста Гришина, убитого одним ударом кулака гориллообразным фельдфебелем Рунге. Жалко было растерзанного фашистами Ивана Седова, лагерного номера 1128, которого псы-полицейские уже наверняка закопали во рву за шестым бараком, где закапывают они ежедневно почти тридцать наших соплеменников.
Кузьмич и Семеныч с жалостью смотрели на мальчика и думали: «Сколько пришлось уже пережить этому маленькому человеку, которого фашизм лишил радостей детства. И сколько ему еще придется пережить, пока сломают хребет ненавистному врагу». А Петя, стыдясь своей мимолетной слабости, быстро вытирал слезы и с гневом шептал:
— Это вам, сволочи, так не пройдет. Очень скоро вы ответите за все это…
Шпалы поднимались все выше и выше. И вот она — уже недосягаемая высота для военнопленных. Двое из них попытались поставить шпалу на попа и таким образом поднять ее. Но шпала выскользнула из их ослабевших рук и с грохотом упала. Один из этих бедолаг еле-еле успел отскочить в сторону. От неминуемой смерти спасла его только былая реакция. И тут раздались крики охранников. Двое из них поднялись от костра и быстро пошли к пленным. Бряцая затвором автомата, один, словно взбесившийся бык, орал:
— Рюски Ваньки! Бистро! Ново места работа, шнель, шнель, руссише швайне. Лос, бистро! Пуф, пуф!
Он направил автомат на военнопленных, а они по парам потянулись к новому месту укладки шпал, которое находилось в метрах двадцати пяти от разгрузки вагонов. Те, которые еще сохранили кое-какие силы, вскидывали шпалы на плечи и брели, покачиваясь от непосильной ноши. Другие обхватывали двумя руками концы и тащили этот тяжелый груз, согнувшись. Кузьмич и Семеныч заканчивали выравнивать верхний ряд шпал. Немцы любили порядок, и шпалы должны были лежать идеально ровными рядами. Танкист с грустью смотрел на мальчика: вот пришло время расставания… Душу Пети раздирали тоска и скорбь скорой разлуки. Ему не хотелось уходить от доброго и отзывчивого Кузьмича. Он понимал, что теперь они могут уже никогда не встретиться. От этого у Пети перехватило дыхание, ему захотелось заплакать. Танкист понял, что творится в душе мальчика, улыбнулся ему, лицо его стало веселым и радостным. Бывшему повару хотелось, чтобы юный друг запомнил его только вот таким, не унывающим, сохранившим и в фашистском плену человеческое достоинство и гордость советского человека. Он подмигнул Пете и сказал:
— Пора тебе, дорогой. Мы спустимся вниз, а ты давай в кусты и сигай отсюда. Передай, Петруша, все… там. И еше скажи, что мы почти все остались советскими людьми. Нам в фашистских лагерях страшно тяжело, но твердо верим в нашу победу. А теперь прощай.
Кузьмич и Семеныч улыбнулись мальчику, кивнули поочередно головой и медленно спустились вниз со шпал. Вот они подхватили шпалу, кряхтя взвалили ее на плечи и поплелись к новому месту работы. Какое-то время Петя смотрел им вслед, а затем бесшумно юркнул в кусты и вскоре покинул станцию Любань. 21 октября 1941 года разведчик был уже в Особом отделе Ленинградского фронта.
А 24 октября 1941 года Петя докладывал Н.Ф. Ковалдину о добытых им новых разведывательных данных: на аэродроме в Липках, где он бывал уже не раз, обнаружил 45 тщательно замаскированных гитлеровских самолетов, установил позиции новых прикрывавших его зенитных батарей, а также разыскал, наконец, в трех километрах от аэродрома усиленно охраняемые склады горюче-смазочных материалов, которыми пользовались немецкие летчики. Вскоре по приказу командования фронта советская авиация нанесла по аэродрому и бензохранилищу сокрушительный удар.
Николай, Иван, Петр — последнее задание…
29 октября 1941 года в тыл противника Петя Петров уходил в составе разведывательной группы под руководством хорошо ему известного разведчика Особого отдела фронта Н.И. Кузьмина. В группу вошел и 17-летний Иван Голубцов, доброволец Красной Армии, боец 1-й ленинградской дивизии народного ополчения, которому пришлось уже побывать и в окружении, и в других различных переделках.
Разведчиками усвоено задание: им предстояло собрать данные о немецко-фашистских войсках в районе железнодорожных станций Тосно и Любань, разыскать следы пропавшего разведчика Кампалова Л.Ф. и создать близ деревни Гумолово и болота Веретьевские Мхи базу для разведчиков Особого отдела фронта. Руководство Особого отдела считало, что база в тылу противника, где разведчики могли бы отдохнуть, погреться и привести себя в порядок, необходима. Особенно нужна она будет зимой, когда наступят холода. Срок возвращения группы был назначен на 15 ноября 1941 года.
До передовой Петю и его боевых товарищей провожали Н.Ф. Ковалдин и сотрудник 00 НКВД фронта И.К. Маковеенко. В этот день Петя был веселый, много шутил, пообещал после возвращения все же обыграть Никиту Федоровича в шахматы. Разведчики тепло распрощались с военными контрразведчиками и в сопровождении минеров северо-восточнее бараков железнодорожной станции Погостье двинулись через линию фронта. Вскоре красноармейцы доложили, что группа Н.И. Кузьмина успешно выведена в тыл противника.
Утром 1 ноября разведчики были уже в деревне Захожье, откуда начинали они свой разведывательный рейд по Тосненскому району. Собрав ценную информацию о гитлеровских войсках в этом районе, они затем отправились в Любаньский район. В лесу около деревни Апраксин Бор они нашли пустую полуразрушенную во время бомбежки избу лесника и отсюда ходил и в разведку по Любаньскому району. Первым в Любань отправился Ваня Голубцов, а за ним по окрестным деревням ушел в разведку Петя. На хозяйстве в полуразрушенной избе остался их командир Николай Кузьмин.
И вот Петя, возвращаясь из разведки, шел уже по полутемному лесу. Он вышел на знакомую ему лесную дорогу. Каких-нибудь два километра — и он встретит своих боевых друзей. Если сознаться, то они ему нравились: всегда спокойный, не по годам рассудительный Николай Кузьмин и смелый, веселый Ваня, похожий на девочку-подростка. Эх, и доставалось Ванюшке, как он рассказывал, от ребят до войны за голубые глаза, тонкое девичье лицо и вьющиеся волосы. Действительно, он очень похож на девчонку. Петя улыбнулся, представив себе, как приходилось отбиваться от шуток в школе его боевому товарищу. Но улыбка на лице у него тут же погасла, и какая-то необыкновенная тоска сжала его маленькое сердце: он уже не раз вспоминал Кузьмича и проклятый фашистский лагерь в Любани.
А в лесу совсем потемнело. Пошел мелкий, нудный дождь. Теперь Петя шел медленно, спотыкаясь часто о корни деревьев, обходя рытвины с водой. Но все-таки мальчик успел дважды попасть в глубокие лужи. Вода хлюпала в его ботинках, но он не останавливался и упрямо шел к цели. Вот густой, черный малинник. Ему оставалось до цели каких-то метров пятьсот. Здесь и встретили его друзья. Они уже волновались за своего юного друга, поэтому и вышли ему навстречу. В темноте они обнялись, радостно похлопали его по спине и, взяв мальчика за руки, пошли к своему убежищу, полуразрушенной избе лесника. В комнатушке, оставшейся каким-то чудом целой во время бомбежки, мальчик увидел дышащую теплом «буржуйку». «Командир молодец, — подумал с благодарностью Петя. — Где-то нашел печку и устроил нам тепло». А Кузьмин уложил Петю на кровать, на которой находилась большая куча лапника, снял с него ботинки и начал ласково растирать своими сильными руками мокрые, озябшие ноги мальчика. Вскоре Петя почувствовал, как тепло начало растекаться по его телу. Он снял с себя дышащий паром полушубок и положил его рядом с «буржуйкой». А Ваня разгреб рядом с дверью в их комнатку холмик из золы и, словно жонглер, начал выбрасывать оттуда горячую, уже готовую картошку. Вот он снял ножом с нескольких картошек тонкую кожуру, и их убежище наполнилось душистым картофельным ароматом. И тут Петю начало одолевать чувство голода: от запаха печеной картошки у него закружилась даже голова. Только теперь он вспомнил, что с утра ничего не ел, свою картошку и кусок хлеба он отдал повстречавшимся близ Апраксина Бора двум голодным мальчуганам, побиравшимся по деревням.
Кузьмин вытащил из котомки две большие ржаные лепешки и прикрытую белой тряпочкой баночку, в которой мальчик увидел соль. Он удивленно посмотрел на командира: откуда, мол, такое богатство?.. А тот уложил картошку на тряпочку и пригласил Петю кушать. Мальчик посолил ее, разломал на три части лепешку и начал аппетитно жевать. Ваня и Кузьмин с улыбкой наблюдали за ним, как быстро расправляется он с нехитрой едой. Да, проголодался их друг. Вот Петя потянулся было за другим куском лепешки, но тут же одернул руку: ребята ведь тоже голодные. А Кузьмин улыбнулся и тихо сказал:
— Ты кушай, Петя. Мы уже поели. Лепешки и соль Ваня в Любани обменял на махорку. Знаешь, он ведь попал там в пренеприятную историю. Расскажи, Ваня.
Голубцов смущенно опустил голову, тяжело вздохнул и начал:
— Я отправился с разведкой в центр Любани. Минут тридцать ходил по городу, изучая расположение немецких войск. И вот вдруг слышу, как две растрепанные, бегущие, словно спринтеры, девушки громко кричат: «Облава! Облава!..»
Представив себе ситуацию, в которую попал Голубцов, Петя только удивленно покачал головой. А Ваня рассказывал:
— Я рванулся за девушками, затем забежал в один из дворов и нарвался на гитлеровцев, выгонявших из небольшого деревянного дома его обитателей. Во дворе горько плакала молодая симпатичная женщина в телогрейке, прижимая к себе мальчика лет десяти. Рядом стояли двое улыбающихся немцев, у которых в одной руке были автоматы, а в другой — барахтающиеся куры. Третий гитлеровец тащил за шиворот из дома глубокого старика. Я хотел было спрятаться за сарай, но фашисты меня заметили и приказали стать рядом с женщиной и ее мальчиком. Мне ничего не оставалось, как подчиниться их силе.
Кузьмин и Петя сидели на лапнике, опустив головы. Голубцов ходил по комнатенке, подбросил дров в «буржуйку» и продолжил:
— Пинками и криком немцы подняли на ноги старика, и нас погнали по улице. За поворотом у двухэтажного каменного дома стояли три грузовые машины, покрытые брезентом, откуда доносился громкий женский плач. Нас загнали в кузов одной из машин. Там уже находилось шесть женщин и четверо детей. Через некоторое время к нам добавили еще десять человек, загоняли людей и в другие машины. Затем в кузов забрались трое гитлеровцев, и, взревев моторами, машины тронулись в путь. Заголосили женщины, заплакали дети. Я пытался узнать, куда нас везут. Однако никто ничего не знал. Вскоре старик, который был поблизости к гитлеровцам, сообщил нам, что мы покинули Любань. Еще минут десять пути — и машина остановилась у моста через реку Тигоду. Раздался лязг автоматов, лающий крик фашистских солдат, и нас пинками выбросили из машины. Рядом таким же образом разгружались два других грузовика. Я помог подняться на ноги двум сброшенным немцами с кузова немощным старикам и осмотрелся. Мы находились около взорванного моста, на котором работало несколько десятков военнопленных. На дороге валялся обгоревший остов грузовой машины. Рядом с ней стояли поддерживаемые под уздцы мужиками две лошади, запряженные в какие-то длинные, наверное, метров по шесть, катки из бревен. Я долго смотрел на них, но так и не мог догадаться, для чего же они предназначались. Тут раздалась команда. Нас построили по шесть человек: всего оказалось восемь рядов. Высокий, щегольски одетый обер-лейтенант через переводчика начал объяснять.
Ваня замолк, взволнованно заходил по их убежищу, затем посмотрел на молчаливого Петю и спросил:
— Ты и представить не можешь, зачем привезли эти изверги столько детей, женщин и стариков к мосту через Тигоду.
Петя отрицательно помотал головой, а Голубцов продолжал:
— Конечно, представить такое невозможно. Недавно партизанами был взорван мост через эту реку. На партизанской мине подорвался грузовик. И вот теперь они решили проверять дороги, прогоняя по ним местных жителей. Ты представляешь, что надумали фашистские гады? Разве это люди?
Голубцов заскрежетал зубами, а Петя встал, положил руку на его плечо и тихо сказал:
— Ваня, это фашисты, они способны на все. Попозже я расскажу о лагере военнопленных в Любани, об этой «кухне смерти»… Теперь я ничему не удивляюсь. Они ответят за свои злодеяния.
Мальчик взмахнул рукой и твердым голосом добавил:
— Да, да! Обязательно, Ванюша, ответят. Правда, командир? Красная Армия скоро погонит их с нашей земли.
Кузьмин обнял за плечи своих друзей, прижал их к себе своими сильными руками и сказал:
— Конечно, Петя, так и будет. Мы победим. Но победа, ребята, достанется нам большими жертвами. Враг очень силен. И это вы видите своими глазами. Вот Ваня сегодня только в центре Любани насчитал 42 немецких танка и 37 артиллерийских орудий. Они ждали темноты, чтобы двинуться к фронту. Вы представляете, как трудно нашим на фронте. Мы должны все запоминать, все учитывать, чтобы Красной Армии было легче бить фашистов. Мы перемелем эту силу. Только нужно время, ребята. Мы еще дойдем до Берлина. Обязательно дойдем.