Она продолжала кричать и возмущаться, и старый Баярд кричал и сквернословил в ответ, голоса их гремели, разносясь по всему дому, а на кухне, навострив уши, ходили на цыпочках Элнора с Саймоном. В конце концов старый Баярд вышел вон, сел на лошадь и уехал, оставив мисс Дженни охлаждать свой гнев в одиночестве, и в доме на некоторое время воцарился мир.
Однако за ужином утихшая было буря разразилась с новой силой. Стоя за дверью, Саймон слышал крики стариков и голос молодого Баярда, который пытался их перекричать.
– Уймитесь! – ревел он. – Ради бога уймитесь! Я из-за вас собственного голоса не слышу.
Мисс Дженни мгновенно набросилась на него:
– А ты тоже хорош! Такой же несносный, как он. Упрямый и надутый осел. Носишься в автомобиле как угорелый по всей округе, воображая, будто кто-нибудь пожалеет, если ты сломаешь свою никчемную шею, а потом являешься к ужину вонючий, как конюх. И все потому, что ты был на войне. Уж не думаешь ли ты, что больше никто никогда ни на какой войне не был? Может, ты воображаешь, что, когда мой Баярд вернулся с Великой Войны, он тоже до смерти надоедал всем в доме? Нет, он был джентльмен, он и буянил как джентльмен, а не так, как вы, деревенщина из штата Миссисипи. Олухи несчастные! Ты только подумай, какие подвиги он совершал верхом на обыкновенной лошади. И никаких ему аэропланов не требовалось.
– А ты подумай, что это была за война – не война, а детские игрушки, – отвечал молодой Баярд. – Такая жалкая война, что дедушка не хотел даже остаться в Виргинии, где она происходила.
– А кому он там был нужен? – возразила мисс Дженни. – Человек, который мог выйти из себя только потому, что солдаты его сместили и выбрали себе другого полковника, получше. Разозлился и вернулся сюда во главе шайки оголтелых головорезов.
– Не война, а детские игрушки, – твердил молодой Баярд. – Да еще на лошади. Каждый дурак может воевать на лошади. Да только вряд ли он на ней чего добьется.
– По крайней мере он добился того, что его приличным способом убили, – отрезала мисс Дженни. – Он на своей лошади сделал больше, чем ты на этом своем аэроплане.
– Правильно, – шептал Саймон за дверью. – Что правда, то правда. Только белые люди так ссориться могут.
И так продолжалось день за днем – буря то утихала, то начинала бушевать с новой силой; потом она иссякла, но вдруг разразилась опять, когда старый Баярд вернулся домой со свежей порцией мази на лице. Но к этому времени у Саймона появились свои заботы, по поводу которых он как-то вечером решил посоветоваться со старым Баярдом. Молодой Баярд лежал в постели со сломанными ребрами, мисс Дженни свирепо и нежно его опекала, мисс Бенбоу приезжала читать ему вслух, и Саймон снова занял подобающее ему положение. Цилиндр и пыльник были сняты с гвоздя, запас сигар старого Баярда ежедневно уменьшался на одну штуку, и пара жирных лошадей растрачивала накопившуюся лень между домом и банком, перед которым Саймон, закусив сигару, как в былые времена, каждый вечер осаживал их щегольски закрученным кнутом со всей приличествующей случаю театральной помпой.
– Томобиль, – философствовал Саймон, – он хорош для удовольствия или для забавы, а вот для истинно благородного тона годится только одно – лошади.
Итак, Саймону наконец представился удобный случай, и, как только они выехали из города и упряжка побежала ровной рысцой, он не замедлил им воспользоваться.
– Знаете, полковник, – начал он, – похоже, что нам с вами пора уладить наши финансовые отношения.
– Что? – Старый Баярд на минуту отвлекся от знакомых возделанных полей и сияющих голубых холмов на горизонте.
– Я говорю, похоже, что нам с вами пора уже немножко позаботиться насчет наличных.
– Премного благодарен, Саймон, – отвечал ему старый Баярд, – но мне деньги сейчас не нужны. Но все равно, премного тебе благодарен.
Саймон весело рассмеялся.
– Ну и шутник же вы, полковник. Еще бы такому богачу нужны были деньги! – Он снова рассмеялся коротким елейным смешком. – Да, сэр, шутник вы, да и только.
Потом он перестал смеяться, и на минуту все его внимание поглотили лошади. Это были гладкие широкозадые близнецы по кличке Рузвельт и Тафт[64].
– Эй, Тафт, смотри не сдохни от лени!
Старый Баярд сидел, глядя на его обезьянью голову с лихо заломленным цилиндром на макушке. Саймон снова повернул к нему сморщенную добродушную физиономию.
– Но теперь нам надо обязательно как-то утихомирить этих черномазых.
– А что они сделали? Неужели они не могут найти человека, который бы взял у них деньги?
– Тут, сэр, дело вот какое, – пояснил Саймон. – Тут как-то все не так. Видите ли, они собирали деньги на постройку церкви вместо той, которая сгорела, и когда они эти деньги собрали, они отдали их мне – потому как я состою членом церковного совета и принадлежу к самому знатному семейству в округе. Это было еще на прошлое рождество, а теперь они требуют деньги обратно.
– Странно, – сказал старый Баярд.
– Да, сэр, – с готовностью согласился Саймон, – Вот и мне тоже так показалось.
– Ну, что ж, раз они так настаивают, отдай им эти деньги, и дело с концом.
– В том-то и загвоздка, – доверительным тоном сообщил Саймон и, вновь повернув голову, тихо и мелодраматично взорвал свою бомбу: – Денег-то ведь этих нет.
– Черт побери, так я и знал, – отвечал старый Ба-ярд, мигом утратив свой легкомысленный тон. – Где же они?
– Я их дал взаймы. – Саймон все еще говорил доверительным тоном, с видом человека, неприятно удивленного непроходимой людскою тупостью. – А теперь эти черномазые говорят, будто я их украл.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что взял на хранение чужие деньги, а потом одолжил их кому-то другому?
– Но ведь вы же это каждый день делаете, – отвечал Саймон. – Это же ваш бизнес – деньги одалживать.
Старый Баярд яростно фыркнул.
– Немедленно забери деньги и верни их этим черномазым, а не то угодишь в тюрьму, слышишь?
– Вы рассуждаете так же, как эти нахальные городские черномазые, – обиженно возразил Саймон. – Но ведь эти деньги отданы взаймы, – напомнил он хозяину.
– Забери их обратно. Разве ты не получил под них никакого обеспечения?
– Чего?
– Чего-нибудь, имеющего ту же стоимость, чтобы держать у себя, пока эти деньги не выплатят обратно.
– Да, сэр, это я получил. – Саймон усмехнулся елейным, сатирическим, благодушным, полным невысказанных намеков смешком. – Да, сэр, это я получил, как не получить. Только я не знал, что оно обеспечение называется. Нет, сэр, не знал.
– Ты что же, отдал эти деньги какой-нибудь черномазой красотке? – настаивал старый Баярд.
– Дело было так, сэр… – начал Саймон, но собеседник тут же его перебил:
– Ах ты, черт тебя возьми! И теперь ты хочешь, чтоб я заплатил эти деньги? Сколько их там было?
– Я точно не помню. Эти черномазые говорят, будто там было не то семьдесят, не то девяносто долларов. Только вы им не верьте. Дайте им сколько, по-вашему, надо, они и успокоятся.
– Будь я проклят, если я им дам хоть что-нибудь. Пусть вытрясут эти деньги из твоей никчемной шкуры или отправят тебя в тюрьму – как им заблагорассудится, но будь я проклят, если я им хоть единый цент заплачу.
– Что вы, полковник,: да неужто вы допустите, чтобы эти городские черномазые обвинили члена вашего семейства в воровстве?
– Погоняй! – завопил старый Баярд.
Саймон повернулся на сиденье, гикнул на лошадей и поехал дальше, направив сигару под немыслимым углом к полям своего цилиндра, широко расставив локти, лихо размахивая хлыстом и то и дело бросая снисходительные, полные презрения взгляды на черномазых, работавших на хлопковых полях.
Старик Фолз закрыл крышкой жестянку с мазью, аккуратно протер ее тряпкой, опустился на колени возле холодного камина и поднес к тряпке спичку.
– Не иначе как эти доктора все твердят, что оно вас прикончит? – полюбопытствовал он.
Старый Баярд вытянул ноги на каминную решетку, поднес спичку к сигаре, и от спички в глазах его заплясали два веселых огонька. Он выбросил спичку и усмехнулся.
Старик Фолз смотрел, как пламя лениво охватывает тряпку и столбик едкого желтоватого дыма курчавится в неподвижном воздухе.
– Человек должен иной раз для своего же блага подойти да и плюнуть прямо в лицо погибели. Он должен вроде бы навострить самого себя, ну как топор на точиле, – сказал он, сидя на корточках перед завитками едкого дыма, словно совершая какой-то языческий ритуал в миниатюре. – Если человек иной раз глянет погибели прямо в лицо, она его не тронет, пока не придет его час. Погибель, она любит ножом в спину пырнуть.
– Что? – спросил старый Баярд.
Старик Фолз поднялся и аккуратно стряхнул с колен пыль.
– Погибель – она как всякий трус, – прокричал он. – Она не тронет того, кто ей прямо в глаза смотрит, лишь бы он не подходил к ней слишком близко. Родитель ваш это знал. Он стоял в дверях лавки в тот день, когда эти два саквояжника-янки[65] в семьдесят втором году привели черномазых голосовать. Стоял там в своем двубортном сюртуке и в касторовой шляпе, когда все остальные уже ушли, скрестил руки и смотрел, как эти два миссурийца тащили черномазых по дороге к той самой лавке, стоял прямо в дверях, а те два саквояжника засунули руки в карманы и все пятились да пятились назад, пока совсем не отошли от черномазых, и ругали его, на чем свет стоит. А он себе все стоял – вот таким вот манером.
Он скрестил на груди руки, и на мгновенье старый Баярд словно сквозь затуманенное стекло увидел ту знакомую и дерзкую фигуру, которую старик в доношенном комбинезоне умудрился каким-то образом принести в жертву и сберечь в вакууме беззаветной отрешенности от самого себя.
– А когда они пошли назад по дороге, полковник повернулся в дверях, взял ящик для баллотировки, поставил у себя между ног и говорит: «Вы, черномазые, пришли сюда голосовать? Ну, что ж, заходите и голосуйте».
Когда они разбежались кто куда, он два раза пальнул в воздух из своего дьявольского дерринджера, потом снова его зарядил и пошел к мисс Уинтерботом, где эти двое стояли на квартире. Снял он свою касторовую шляпу и говорит: «Сударыня, я бы хотел обсудить кой-какие дела с вашими квартирантами. Разрешите». Тут он снова надел шляпу и зашагал по лестнице наверх, спокойно так, как на параде, а мисс Уинтерботом, та только рот от удивления разинула. Входит он прямо в комнату, а они сидят за столом, глядят на дверь, а пистолеты ихние на столе перед ними разложены.
Как услыхали мы с улицы три выстрела, так сразу же в дом и кинулись. Глядим, стоит мисс Уинтерботом, наверх глаза пялит, а тут и сам полковник по лестнице спускается – шляпа набекрень, шагает спокойно, будто присяжный в суде, и манишку платком вытирает. И мы тут стоим и на него смотрим. Остановился он перед мисс Уинтерботом, снова снял шляпу и говорит: «Сударыня, я был вынужден произвести значительный беспорядок в одной из ваших комнат для гостей. Прошу вас принять мои извинения. Прикажите вашей черномазой все это убрать, а счет пришлите, пожалуйста, мне. Еще раз приношу извинения, что мне пришлось истребить эту нечисть в вашем доме, сударыня. Доброе утро, джентльмены», – сказал он нам, снова надел свою шляпу да и вышел вон.
– И, знаете, Баярд, – добавил в заключение старик Фолз, – я даже немножко позавидовал тем двум северянам, провалиться мне на этом месте, если я вру. Человек может взять себе жену и долго с нею жить, но все равно она -ему не родня. А вот парень, что тебя родил или на тот свет отправил…
Притаившись за дверью, Саймон слышал неумолчные раскаты сердитых голосов мисс Дженни и старого Баярда; потом, когда они перешли в кабинет, а он отправился на кухню, где Элнора, Кэспи и Айсом ждали его за столом, волны гнева мисс Дженни, разбивавшиеся о неколебимое, как утес, упорство старого Баярда, доносились уже более глухо, словно рокот далекого прибоя.
– О чем это они спорят? Опять ты чего-нибудь натворил? – спросил Кэспи у племянника.
Айсом, размеренно работавший челюстями, поднял на него спокойные глаза.
– Нет, сэр, – пробурчал он. – Ничего я не натворил.
– Они вроде немножко притихли. А отец что делает, Элнора?
– Он там в прихожей, слушает. Айсом, сходи, позови его ужинать, а то мне пора кухню убирать.
Айсом поднялся и, не переставая жевать, вышел из кухни. Неумолчный гул двух голосов усилился, и, подойдя к деду, бесформенная фигура которого, словно взъерошенная старая птица, торчала в темном коридоре, Айсом смог разобрать слова: яд… кровь… по-твоему, можно отрезать голову и тем ее вылечить… дурак намазал тебе ногу… лицо… голову… ну и умирай на здоровье… умирай от собственного ослиного упрямства… сначала еще полежишь-помучаешься…
– Вы с этим проклятым доктором сведете меня в могилу. – Голос старого Баярда временно заглушил голос мисс Дженни. – Билл Фолз меня не убьет. В городе я из-за этого проклятого болвана ни минуты не могу спокойно посидеть на стуле, он только и знает, что шататься вокруг с разочарованным видом от того, что я все еще жив и здоров. А когда я приезжаю домой, где его нет, ты мне даже поужинать спокойно не даешь. Суешь мне под нос кучу дурацких разноцветных картинок, на которых какой-то идиот изобразил человеческие внутренности.
– Кто это скоро помрет, пап? – шепотом спросил Айсом.
Саймон обернулся:
– А ты чего тут слоняешься? Ступай на кухню, где тебе место.
– Ужин стынет, – отвечал Айсом. – Кто помирает?
– Никто не помирает. Разве умирающие так вопят? Ступай на свое место, парень.
Они прошли через прихожую и вернулись на кухню. Сзади яростно бушевали голоса, слегка приглушенные стенами, но все еще недвусмысленно сердитые, как и прежде.
– И чего они все спорят? – спросил Кэспи, усердно работая челюстями.
– Не твоего ума дело. Ты не суйся – белые люди сами разберутся, – отвечал ему Саймен. Он уселся за стол; Элнора встала, налила чашку кофе из кофейника, стоящего на плите, и подала ему. – У белых людей тоже есть заботы, как и у черномазых. Подай-ка мне мясо, парень.
С наступлением ночи буря утихла; прекратив боевые действия как бы по обоюдному согласию, обе стороны, надежно окопавшись, назавтра вновь атаковали друг друга за ужином. И так продолжалось каждый вечер вплоть до начала второй недели июля, когда наконец на шестой день после того, как молодого Баярда привезли домой со сломанными ребрами, мисс Дженни со старым Баярдом и доктором Олфордом отправились в Мемфис на консультацию к знаменитому специалисту по болезням крови и желез, с которым доктор Олфорд – не без труда – заранее условился. Молодой Баярд лежал наверху в гипсе, но Нарцисса Бенбоу обещала днем приехать с ним посидеть.
Вдвоем с доктором мисс Дженни посадила старого Баярда на утренний поезд, хотя он все еще бранился, упираясь как упрямый, сбитый с толку вол. В вагоне оказалось несколько знакомых, которые, увидев их в обществе доктора Олфорда, принялись выражать свое удивление и сочувствие. Воспользовавшись этим, старый Баярд снова попытался настоять на своем, но мисс Дженни не обращала никакого внимания на его яростное ворчанье.
Словно сердито надувшегося мальчугана, они отвели его в клинику, где их должен был принять специалист, и все трое уселись в комнате, напоминавшей холл дешевой летней гостиницы, среди тихих, переговаривающихся шепотом людей, шелестящих страницами газет и журналов. Ждать пришлось долго.
Время от времени доктор Олфорд атаковал непроницаемо любезную даму, сидевшую за коммутатором, которая неизменно отбивала его натиск, возвращался обратно и с натянутым, чопорным видом усаживался возле своего пациента, чувствуя, что с каждой минутой падает в глазах мисс Дженни. Старый Баярд постепенно тоже присмирел, хотя иногда с робкой надеждой в голосе принимался снова ворчать на мисс Дженни.
– Ах, перестань ругаться, – перебила она его наконец. – Никуда ты теперь не уйдешь. Возьми газету и сиди смирно.