- Это уж как пить дать! - усмехнулся я.
- Ты это понимаешь? И так спокойно к этому относишься?
- А чего ж мне из-за этого нервничать? Это понятно, в чем её интерес. Она знает, что за этот дом можно хороший куш оторвать, и ей надо докопаться, в чем этот куш заключается. Может, она нас как наживку для бандитов использует, чтобы подманить их поближе и вытрясти из них все сведения. На её любовника и на батьку её любовника бандюги с радостью навалятся, чтобы через нас её достать. Тут-то она их и амкнет! Но в такой случае ей надо, по её игре, чтобы наживка целой и невредимой оставалась, чтобы с нами ничего не случилось. Есть и другой вариант. Мы ей нужны просто как дополнительная физическая сила, как подмога на всякий авось. Хоть она и на многое способна, но может побаиваться, что одна не сладит. Но и тогда она нас беречь будет: ведь нас мало, каждый человек на счету. Так что, как видишь, куда ни кинь, а беспокоиться нам не о чем.
- Угу, - опять буркнул Гришка. - Защищать, это ладно. Сбегать - это и не по-мужски, и... и, защищая её, мы ведь и Катерину защищать будем. Они с Татьяной сейчас получаются одной веревочкой повязаны, так?
- Все так, - сказал я. - Нам бы знать еще, куда эта путаница с "таджичкой" ведет... Например, почему бандюги не волнуются из-за тех, кто послан ими был Татьяну прибить, да и тело Шиндаря спрятать поосновательней... Ведь понимать должны, что что-то непредвиденное с их быками стряслось. И не очень хорошее что-то, факт.
- Потому и не рыпаются на их поиски, - резонно заметил Гришка. Считают, что если их быки где-то прокололись, то, естественно, на дно залегли, и искать их сейчас - это только и их, и себя милиции подставить. Мол, сами объявятся, когда волна притихнет.
- Тоже верно, - согласился я. - Вот видишь, как всему объяснение найдешь, так и видишь, что не совсем мы в капкане. Что передряга крутой получилась, это да, но из тех она передряг, из которых выкарабкиваются.
- Угу... - и Гришка вдруг спросил, на меня не глядя. - Батя, а как ты думаешь, Катерина, гордая она или нет?
- По мне, так гордая. По-хорошему гордая... А с чего ты вдруг?
- Да вот... - Гришка продолжал в стенку напротив себя глядеть. - Мы ж с ней говорили, естественно, пока тебя искали. Она, понимаешь, к священнику ходит...
- По ней можно догадаться, - кивнул я. - Ее легко представить в церкви, в платочке да со свечечкой.
- Ну, вот. Так священник ей все внушает, что она тот порог перешагнула, за которым не гордость, а гордыня начинается. Что, мол, надо ей к нормальной жизни стремиться, к мягкой такой, а она все жестко ставит, потому что хочет дедовские грехи искупить. И что нельзя так... ну, по-нашему говоря, рогом упираться. Она мне пересказала, в каких словах священник это выразил, да я всех этих красивых церковных слов не очень запомнил. А она, хоть и правой себя считает, но мучает это её все-таки. Что если она в грех гордыни впадет, то все её молитвы и все её пожертвования на церковь дедовской душе не помогут. Но идти по тому пути, который священник ей предлагает, семьей и детьми обзаведясь, она неправильным считает. А священник ещё говорит ей, что это от неверия. Мол, не верит она, что дедовскую душу хоть что-то может спасти, вот и ставит себя так, что, мол, даже и при таком деде я всех вас чище и лучше, потому что вся из себя церкви принадлежу. Вот это гордыней и называется. А вот если бы верила она, мол, в бесконечное милосердие Божье, то ей ни себе самой, ни другим ей бы ничего доказывать не требовалось, и спокойно бы она по жизни шла.
- Надо же! - сказал я. - И как она тебе все это поведала? Вы без году неделя знакомы, а такое даже ближайшим друзьям многолетним не приоткрывают. Сокровенным обычно считают, и чуть ли не стыдным. Ну, все то, что в душе делается.
- Да так вот, - Гришка плечами слегка двинул. - Поведала. Так что ты обо всем этом думаешь?
- А я в поповские дела не суюсь, - ответил я. - И тебе не советую. По мне, брехня все это. Что вы с Катериной общий язык нашли, факт. Что, если сговоритесь да спроворитесь, хорошей женой она тебе будет, факт. Что жена тебе вот такая нужна, тихая, но гордая, тоже факт. А получится у тебя жена, которая будет в церковь бегать, так тебе от этого скорее выйдет тепло, чем холодно. Потому что в церковь - это не на гулянки и не на сторону. А остальное, по-моему, тебя не должно касаться. В крайнем случае, Николаю Угоднику помолись. Он мужик отзывчивый, он вытянет, как всю Русь тянет.
- Ну, не знаю... - Гришка криво улыбнулся. - Мне кажется, не сговоримся мы с ней.
- Да сговоритесь. Обязательно сговоритесь. Ты только не отступай.
Гришка только вздохнул и головой покачал.
А я тем временем опять в окно глянул. И показалось мне... Да, вроде, Зинкино платье мелькнуло, далеко, за деревьями уже.
- Эй! - сказал я. - Куда это мамка намылилась?
- Мамка? - Гришка встал и тоже в окно поглядел. - Где ты мамку увидел?
- Так не видать уже, скрылась... А может, и вправду почудилось. Вот что, спущусь-ка я вниз. Погляжу, на месте она или нет.
И правда, неспокойно мне сделалось.
И поспешил я вниз, Гришка - за мной следом.
А там, за пиршественным нашим столом, сидит очнувшийся Константин, и всю снедь, которая на столе так и осталась, в себя заворачивает. Мы когда вошли, он как раз очистил тарелку от говядины и помидорно-луковой этой икры, стопарь водки опрокинул и бухнул на тарелку судака кусман здоровый, картошки отварной и все это растительным маслом обильно полил, а потом, секунду поразмыслив, ещё и салату из яиц, зеленого лука и сметаны в тарелку привалил.
- Здорово всем! - сказал он. - Пристраивайтесь! С утра малость перекусить - самое оно!..
- Ты скажи лучше, - спросил я, - мамка где? На месте или и впрямь ушла?
- Мамка? - Константин с недоумением на нас поглядел. - Ушла, конечно. Ты ж знаешь, она в чужих домах ночевать не любит. Если и прикемарит где, то обязательно, как глаза откроет, в родную кровать потопает, хоть посреди ночи, чтобы там остаток сна добирать. Мы с ней почти одновременно проснулись. Я ещё позавтракать ей предлагал, так она нет, ни в какую. Мол, сейчас домой, проспаться в своем уюте, а потом уж, когда проснусь, то и поем, а сейчас все равно кусок в горло не полезет. Ну, и пошла.
- Так чего ж ты её не остановил?
- А почему я должен был её останавливать? - совсем удивился Константин.
Ой, ё-моё, Господи Боже, хрен с прибором, японский городовой, сообразил я! Ведь Константин в то время, когда мы договаривались, что часов до двух дня в этом доме пробудем и никуда отсюда носу не покажем, богатырским сном спал, и все это мимо него прошло. А Зинку мы вообще в неведении держали! Вот и получилось, что она не знала, что домой идти нельзя, а он не знал, что мамку обязательно нужно останавливать!
Мы с Гришкой переглянулись, подумав об этом.
- Я побегу, верну её, - сказал я. - А ты растолкуй Константину, что к чему.
- Так, может, мы вместе с тобой двинем? - сказал Гришка.
- Да не надо! - махнул я рукой. - Там вряд ли какие неприятности ожидают. В конце концов, и рано еще, для любых визитов. Главное перехватить её, да сюда вернуть для порядку. Сам справлюсь.
И выкатился кубарем из дома, и заспешил по дорожке.
Спешу, но не бегу, потому что одышка меня одолевает, и на выходе уже из перелеска наткнулся я на Верку-почтальоншу.
- Здорово, Михалыч! - окликнула она. - Не знаешь, Татьяна Железнова это та, которую в дурном доме искать? Правильно я иду?
- Все точно, - ответил я. - А что такое?
- Да вот, телеграмма ей срочная. Надо прежде всей остальной почты занести.
- Погоди... - я остановился и нахмурился. - А сколько ж сейчас времени, что ты почту разносишь?
- Да восьмой час за половину уже перевалил. Самое время разносить.
Надо же! Больше половины восьмого! Это, значит, пока я на рассвет любовался, да потом с Гришкой неспешно беседовал, время незамеченным утекло!
- Топай прямо туда, - сказал я. - Там все сыновья мои, и Гришка, и Мишка и Константин. Кто-нибудь из них телеграмму возьмет и хозяйке отдаст.
- Сыновья твои там? - ехидно удивилась Верка - ну, такое удивление с подковырочкой изобразила. - Когда ж приехали? И почему не дома? Шабашку ночную нашли?
- Нашли шабашку - водяру хлебать, - и, не удержавшись, я брякнул. Все ведь молодежь, вот и задружились, Мишка с хозяйкой дома в особенности. А я уж прилип, присосался к источнику, должна ведь молодежь и старших уважить... А что за телеграмма-то? - мне любопытно стало. - Взглянуть можно?
- Да, вроде, сеструха имеется у Татьяны этой, и надо ей с этой сеструхой встретиться. Вот, смотри, - и Верка показала мне телеграмму. Хоть, вроде, и не положено, но, понимай, отблагодарить хотела за то, что я ей такую смачную сплетню подарил, которую, на сорочьем-то её хвосте, повсюду разносить можно.
И прочел я:
СЕСТРА ПЛЕМЯННИКОМ ЕДУТ НЕ ТЕБЕ ЗПТ СОЧИ ЧЕРЕЗ МОСКВУ ТЧК ПРИБЫТИЕ УТРОМ ЗПТ ОТЛЕТ ВЕЧЕРОМ ЗПТ ОСТАНОВЯТСЯ ТЕТИ ШУРЫ ТЧК ЕСЛИ ПОСПЕШИШЬ ЗПТ УСПЕЕШЬ ПОВИДАТЬ СЕСТРУ ТЧК ТВОЙ ДЯДЯ АРКАДИЙ
- Что ж, святое дело - сестру повидать, - сказал я. - Ведь вся её родня в Екатеринбурге живет, в Свердловске бывшем, вон, и телеграмма из Свердловска. И видятся, небось, редко. Так что дуй, спеши порадовать.
Она и "дунула" - а я дальше колобком покатился, в другую сторону, к дому. Через поле, мимо кладбища... Минуя кладбище, у могилы "таджички" замедлил, где, оказывается, неизвестная бомжиха схоронена. Посмотрел я на эту могилу, вздохнул насчет судьбы нелепой и перевернутой, и дальше почесал.
Уже на подходе к дому меня Гришка и Константин догнали.
- Все-таки, решили сопроводить тебя, батя, - сказал Гришка. - При девках Мишку оставили, на всякий пожарный.
- Телеграмму-то Верка донесла? - спросил я.
- Донесла, конечно, - сказал Константин. - Татьяна проснулась, сама телеграмму взяла. И уже собираться начала, чтобы к ближайшему автобусу успеть. Говорит, за сутки обернуться хочет, чтобы завтра к утру опять быть здесь, потому что с документами по дому медлить нельзя.
- Ну и ладно, - вздохнул я. - Уж сутки мы перекантуемся.
А тут и к дому подошли. И сердце у меня захолодело, потому что Тузик лает, надрывается, а дверь приоткрыта. Непорядок какой-то, точно.
Я по ступенькам взбежал, сыновья за мной. Как-то забыли мы в тот момент, что в доме любая опасность может ждать, и что с бандюгами, коли они пожаловали, нам и втроем не справиться.
А как взбежали - так остолбенели.
Виталик Горбылкин, придурок, сграбастал Зинку, нож ей к горлу прижал, и не кричит, а визжит прямо:
- Не подходи! Зарежу!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Уже потом Зинка рассказала нам, что произошло.
Вошла она домой, значит, и какой-то шорох в дальней комнате услышала. Она туда - тихо, на цыпочках (сперва ей вообразилось, что это кошка залезла, и хотела она кошку по полной мерке шугануть) - а там Виталик, и по ящикам комода шарит, и по полкам, и по другим местам.
Зинка как гаркнула:
- Ты что тут делаешь, скотина?
Он сперва шарахнулся, лицом исказился, побледнел, потом ножик свой выхватил, вперед выставил и зашипел на нее:
- Тише ты, сука! Лучше говори, где ваша тысяча рублей лежит!
Но Зинку лучше не зверить.
- Ах ты, сволочь! - напустилась она на него. - Ты нам всем нагадил, под бандитов и под милицию подставил, хотя тебя тут принимали, поили и кормили, а ту ещё воровать тут вздумал, и требовать! А ну, пошел вон!
А сама глазами ищет, что бы такое ухватить, поосновательней: скалку, ухват либо кочергу.
А он совсем скривился.
- Тихо, тетя Зина! Мне терять нечего, и линять отсюда надо, а чтобы слинять, деньги нужны! К дяде не пойдешь, там в два счета можно засыпаться, а за вашим домом никто не следит, и деньги у вас водились! Так что, давай, выкладывай, мне каждая секунда дорога!
И тут Зинка разглядела, что глаза у него совсем безумные. Психически больные глаза, как у бешеной собаки, в самый угол затравленной. И страх её начал забирать. Но ему она страха своего не показала.
- Если хочешь о чем-то разговаривать, то прежде всего нож убери, строго сказала она. - Ишь, выступать тут вздумал!
У Виталика рука с ножом дрогнула, будто он призадумался о том, чтобы нож убрать. Но потом ещё резче нож вперед выставил.
- Брось свои штуки! Деньги где?
- Опомнись, Виталик, какие деньги? - сказала Зинка. - Все, что было, уже разошлось, долго ли в наше время тысячу рублей потратить, особенно когда по долгам отдавать надо, и когда продуктов в доме шаром покати, и наперед загружаешься, чтобы на какое-то время хватило?
Он зашипел и заплевался как раскаленный чайник.
- Не ври, тетя Зина! Ведь порежу! На куски разделаю!
Зинка оглянулась, ища, чем бы отбиваться от него, если и вправду резать начнет - и увидела в окно, смотрящее на улицу и на калитку нашего двора, что мы идем, уже во двор входим. Вот она повернулась и кинулась бежать, чтобы к нам вырваться. Но Виталик догнал её в два прыжка и сграбастал, нож к горлу. Вот в таком виде мы их и застали, когда вошли.
Первым Гришка молчание нарушил.
- Кончай дурить, Горбыль, - сказал он. - Отпусти мамку и уходи. Слово даю, что выпустим, ничего тебе не сделаем.
Виталик оскалился.
- Ты чё, не понял? Я ж говорю, мне терять нечего. Где ваша тысяча рублей? Или, точно говорю, я ей горло пересеку, и потом будь со мной, что будет! Но живой не отпущу её, точно! Поэтому не вздумайте близко подходить!
- Так если мы к тебе не подойдем, как же мы тебе деньги вручим? спросил Гришка.
А Константин только смотрел исподлобья. Примеривался, я видел, как бы момент и движение уловить, чтобы придурка утрамбовать.
- Ты мне... не того, не этого! - задыхался Виталик. - Знаю я!.. Во, смотри, я с-час на нож нажму!..
Константин двинулся было вперед, но его Гришка знаком руки остановил.
- Так я ж тебя убью, - сказал он. - Причем так убью, что пострашней любых бандитских казней будет. За ноги возьму и разорву пополам. Такое хочешь - услышать, как твоя мошонка трещит? Поэтому, говорю, отпускай мамку и вали, пока мы ещё договариваться согласны.
Придурок задумался, вроде. Но потом головой мотнул.
- А деньги?
- Будут тебе и деньги. Но чтобы после этого исчез и в наших краях больше не появлялся.
И напряжение совсем тяжелое наступило. Непонятно, доходит что-нибудь до придурка или нет. И в самый пик этого напряжения мы шум машины услышали. Даже двух машин.
Я обернулся, глянул в окно - точно, возле нашей калитки два джипа тормозят. По мою душу получается. Но ведь и из самой поганой ситуации можно что-нибудь выжать. Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Я и повернулся опять в Виталику.
- Вон, бандиты, за тобой приехали, выследили до нас. Выходит, засекли тебя где-то. Теперь из-за тебя, скотины, и нас всех положут, если не слиняешь!
Виталик с лица спал, Зинку выпустил, к окну в дальней комнате метнулся. Но через окно побоялся уходить: ведь огород весь просматривается, его разу увидеть могли... Он и шмыгнул за печку, в самый закуток, и кулак нам показал: не выдавайте, мол.
Зинка сразу к нам кинулась. До этого она стояла без движения, выпучив глаза, даже хрипнуть боялась.
- Ой, родненькие, и что ж это делается!..
А бандиты, гляжу, уже из машин повылазили и к нам заходят. Всего пять человек их было, С Николаем во главе, а Владимира нигде не видать.
"Так... - подумал я. - Интересно, что все это значит и как теперь крутиться?"
Тузик выскочил было на них, но один из них так его прикладом короткого автомата шандарахнул, что пес в воздухе перекувырнулся и затих, повизгивая.
И вот они по крыльцу протопали и в дом вошли.
- Здорово, Михалыч! - сказал Николай. - Ну что, готов ехать с нами?
- Не совсем еще, - ответил я. - Вот, домашние дела улаживаю.