— Вы не представляете, как это страшно! — Который раз повторял помощник Софьи Сергеевны. — Когда этот мерзавец хотел стрелять, я бросился, чтобы закрыть ее своим телом, а она (представляете, какая это была женщина! Я ее так уважал!)… Она хотела предупредить меня, чтобы я не рисковал собой. А тут бандит стрелять начал!..
Марат нервно поежился, заново переживая весь ужас вчерашней трагедии, а оперативник, чтобы не смущать его и сделать паузу в разговоре, встал со стула и подошел к окну. Очевидно, что продолжать беседу с раненым было бесполезно. Парень еще больше бы разволновался и, того и гляди, его бы пришлось отпаивать валерьянкой. Касьяненко решил было уходить, но тут заметил на скамеечке, в глубине больничного двора недавнего гостя Марата. «Голубой» друг курил. Но не так, как это делают люди, не знающие, что делать со свободным временем — облокотившись на спинку сидения, вытянув расслабленно ноги и не торопясь пуская дым. Гость сидел напряженно, наклонившись вперед и положив локти на колени. При этом одной рукой он держал сигарету, судорожно затягиваясь, словно торопясь побыстрее докурить.
Смотря на «голубого» друга оперативник вдруг сообразил, чем тот привлек его внимание в больничном коридоре: выцветшие голубые джинсы, рост и телосложение посетителя больницы очень напоминали неизвестного, которого вчера вечером упустил Дима у дома несчастной Софьи Сергеевны! Поэтому, поспешно распрощавшись с Маратом, Касьяненко заспешил к выходу.
Некоторое время сотруднику уголовного розыска пришлось самому покурить в больничном садике, скрываясь за пышными кустами сирени. «Голубой», казалось, кого-то ждал, нервничал, выкурил подряд три сигареты, зажигая их от предыдущих окурков, затем, будто на что-то решившись, решительно зашагал к выходу. Дима незаметно последовал за незнакомцем.
* * *
Прежде он никогда не думал, что подобное желание может хотя бы на миг у возникнуть: его представления о порядочности были совершенно противоположными. Даже, когда Нертова предавали любимые женщины, он не мог опуститься до рукоприкладства. Теперь же Алексей едва сдерживал себя, чтобы, наплевав про все законы и собственные принципы, не ударить сидящую перед ним Азартову.
Вот уже второй час юрист пытался выяснить у Елены Викторовны, что же она столь упорно скрывает от сыщиков в связи с происшедшими покушениями. Но та упорно изворачивалась, старательно переводя разговор на другие темы или, в конце-концов, просто безнадежно повторяя: «Я ничего не знаю».
Алексею не помогли ни его опыт допросов с хитрыми уловками, на которые он пускался в разговоре, чтобы заставить явно завравшуюся собеседницу говорить правду. А напоминание о гибели Ивана Гущина, на сколько мог видеть юрист, лишь усугубило желание Азартовой молчать. Более того, она, казалось, чуть не до смерти перепугалась, услышав о трагедии, произошедшей с сыщиком.
По опыту службы в военной прокуратуре Нертов знал, что обычно, если люди говорят хотя бы «А», то через час-другой, обязательно изрекут «Б». Единственный выход — просто тупо молчать, чем порой пользуются матерые рецедивисты (впрочем, до тех пор, пока не будет задержан кто-нибудь из их подельников — тогда, чтобы свалить вину на ближнего и смягчить собственную участь, они начинают наперегонки «закладывать» друг друга). А вот с упрямством, подобным азартовскому, Алексей, пожалуй, столкнулся всего однажды, когда проходил на последнем курсе практику в уголовном розыске. Правда, там ситуация была несколько иная: студент юрфака остался на ночное дежурство со своим наставником, недавно погибшим Леонидом Павловичем Расковым. В это время в «дежурку» доставили сразу нескольких задержанных.
Палыч отправился «колоть» подозреваемого в грабеже, а стажеру, оставив ключи от своего кабинета, велел побеседовать с какой-то гопницей. Вина бедолаги была в том, что она, в три часа ночи шествовала по улице и при этом неосмотрительно несла в руках явно чужую шубу.
— Знаешь, — напутствовал тогда Алексея Расков, — ты пока пообщайся с ней, если шуба окажется ее или, скажем, подружки какой — пусть катится на все четыре стороны. Впрочем, я предварительно успел переговорить с ней, вроде все так и есть — не врет. Но ты объясненице, на всякий случай возьми письменное…
Следуя наставлениям, студент пару часов безуспешно проговорил с задержанной и чем дальше, тем больше убеждался: версия о подружке не выдерживает никакой критики. И адреса гопница назвать не могла, и пару раз запуталась, повествуя о времени и обстоятельствах получения одежки. Когда же Нертов предложил съездить к гипотетической владелице шубы на милицейской машине («Вы тогда нам покажете, где живет Ваша приятельница. Потом я попрошу, чтобы Вас отвезли до дома»), то гопница начала что-то говорить о куриной слепоте, которой якобы страдает с детства.
— А как же тогда, — изумился стажер, — Вы сейчас шли, с шубой? Ведь ночь на дворе — Вы же ничего не видите?..
Но задержанная упрямо продолжала врать, не смотря на очевидную несостоятельность выдвинутой ей версии.
В этот момент в кабинет вошел освободившийся от дел Расков. Он некоторое время постоял за спиной задержанной, внимательно слушая, как стажер торопливо повторяет собеседнице все несуразицы, которые удалось обнаружить в ее рассказе. «Вы согласны, что это совсем не похоже на правду?.. Почему Вы не хотите рассказать, откуда, действительно. У Вас шуба?» вопрошал в который раз Алексей.
В это время Расков неожиданно грубо пнул по ножке стула, на котором сидела бродяжка: «Эй, Ты, какого хрена тут звездишь? Давай, «колись» по-хорошему, пока в «клетку» тебя не забил»!
«Да кто так разговаривает с женщиной…» — попыталась вскочить со стула возмущенная задержанная в то время, как Нертов, слушая наставника, стыдливо прятал глаза, пораженный его грубостью. Но Расков решительно опустил тяжелую ладонь на плечо бродяжки: «Сиди спокойно, пока я тебе встать не разрешил». И, обращаясь к Нертову, уже спокойнее сказал: «Сходи к дежурному, может ему чем помочь надо, а потом возвращайся назад — у нас еще работы невпроворот. Алексей поспешно выскочил из кабинета, рассудив, что шеф не хочет, чтобы ему мешали. Но едва стажер успел докурить, стоя на крыльце РУВД, сигарету, как там показался Палыч.
— Все студент, иди наверх, помоги своей приятельнице «явку с повинной» оформить. Шуба с квартирной кражи. Адреса участников запиши — потом поедем их брать, пока все шмотки продать не успели… Да, только не «выкай», пожалуйста, а то опять мне идти придется…
Обескураженный Нертов поплелся в кабинет оперативника.
Несколько позднее, пока Расков со стажером тряслись в милицейском уазике по дороге в воровской притон, Палыч, хитро взглянув на насупленного Алексея, спросил:
— А знаешь, какой она мне первым делом вопрос задала, когда ты в «дежурку» пошел?
— …
— Этот мальчик, он первый день, что ли, работает или просто решил поиздеваться надо мной? Что он меня постоянно на «Вы» называл? Вот, ты по-человечески — и я тоже, что скрывать, «хату» мужики без меня брали. А я только за водкой потом пошла, думала, за шубу бутылки три дадут. Только учти, под протокол я не скажу, что знала, откуда шуба. Давай так: я тебе адрес, где вещи, а ты мне — явку с повинной. Лады?…
— Так вот, — продолжал оперативник, — запомни, что, разговаривая с людьми, ты должен это делать на их языке.
— Да как же так можно?.. — Алексей, безуспешно проговоривший битых два часа с задержанной, все же не мог смириться с той грубостью, которую ему пришлось услышать, — вы же ее «хренами» обложили, а она все-таки — женщина…
— Пойми, пытался вразумить своего стажера Расков, — она и слов-то других не знает. Видишь, ты на «вы» с ней, а она — сразу про издевательство думает. Впрочем, поступай дальше, как знаешь, но урок в любом случае запомни…
И Нертов не забыл. До откровенного хамства, правда, он не опускался, но от обращения на «вы» в беседах с некоторыми категориями граждан благоразумно воздерживался.
Что же касается нынешнего разговора с Азартовой, то упрямство, с которым она цеплялась за собственную ложь, напомнило старую историю с бродяжкой. Казалось, что Елена Викторовна давно готова все искренне рассказать, но в последний момент что-то ее удерживает, заставляя зябко обхватывать перекрещенными руками плечи и непроизвольно кусать губы.
— Неужели вы не понимаете, что погиб мой друг? — В который раз пытался взывать к совести недавней клиентки Юрист. — И что произошло это именно из-за того, что он начал разбираться с покушением на вас?..
Но теперь Азартова вообще перестала отвечать на вопросы, ее глаза вдруг наполнились слезами. «Я не знаю. Ничего не знаю. Отстаньте же, наконец, от меня! Уходите! Перестаньте же все меня мучать!..» — Последние слова лена уже выкрикивала, решительно направляясь в прихожую, чтобы широко распахнуть перед визитером дверь.
«Где я его потерял, такое нужное «ты»? Что сделал не так? — Запоздало соображал Нертов, спускаясь по лестнице. — Неужели, уподобившись какому-нибудь отморозку, во имя справедливости, следовало надавать ей по физиономии, чтобы заставить говорить и найти убийц Ивана?.. Нет, — тут же отогнал он подленькую мысль, — ты за себя, любимого, сейчас боишься. Боишься, что будешь следующим. И Азартова эта, может быть, совсем не при чем. Это не ты ехал с ней по шоссе во время покушения, а она с тобой. Не несчастная реставраторша нужна была убийцам. И не Иван, который из-за тебя ввязался в это дело… Но чем же и, главное, кому я помешал сегодня?..
Ответа на этот вопрос Юрист так и не успел найти, как вдруг запищала его телефонная трубка. Звонил Касьяненко, который попросил срочно подъехать к нему в РУВД.
* * *
…Негласную проверку алиби «Голубого» друга — Игорька, о существовании которого Алексею доверительно поведал Касьяненко, одновременно проводили и сотрудники милиции, и люди из сыскного агентства. Только все старания оказались напрасными: у парня было твердое алиби. Во время убийства он благополучно находился в «аквариуме» одного из отделений милиции, куда был доставлен из Катькиного садика «для установления личности».
Единственный, кто усомнился в непричастности дружка Марата к убийству, оказался Нертов.
— Хорошо, — горячился он, беседуя с частными сыщиками из агентства Арчи, — алиби есть. Но оно слишком «железобетонное». Да, в садике этом собираются всякие педерасты, да их иногда таскают в ментовку. Но, скажите, как надо себя вести, чтобы тебя, теплым летним вечерком — подчеркиваю, не глубокой ночью, а именно вечером, когда на улицах полно гуляющих — когда тебя ни с того, ни с сего волокут в ближайшее отделение? Сейчас что, середина семидесятых? Или, может, наши менты плюют на «общественное мнение» каких-нибудь европейских педерастов или даже правительства прибалтийских педофилов, только и ждущих повода, чтобы закатить очередной скандал в связи с нарушением прав человека в России?.. Слишком уж схожи приметы. А в совпадения я не верю. Почему, например, этот пидор не мог специально «залететь» в милицию?.. Ну, возразите же хоть что-нибудь…
— Успокойся, Леша, — прервал монолог говорившего руководитель сыскного агентства Николай Иванов, — возразить-то просто: даже, если мальчик этот и специально, как ты говоришь, очутился в «аквариуме», то все равно, стрелять в это время он не мог. Впрочем, если у тебя есть сомнения — флаг в руки — никто не мешает пообщаться с ним лично. Только будь аккуратнее, если не хочешь девственность потерять.
— И поговорю, — Нертов решительно поднялся из кресла. Я чувствую, что здесь что-то не так…
* * *
Разговор Нертова с «голубым» был отложен, причем по очень серьезной причине. Звонок от Лены застал его, когда Алексей выбирался из пробки на Малой Морской, лавируя между товарищами по несчастью и строителями, третий раз за год перекладывавшими асфальт на этой улице.
— Перезвоню попозже, — буркнул Нертов, перед тем, как отключить «трубу», но сделать это не успел. Лена тараторила беспрерывно, как будто кто-то ломился в ее квартиру и она просила о помощи. Особа, которая совсем недавно буквально глумилась над Алексеем, из которой приходилось вытягивать каждое слово, куда-то исчезла. В голосе девушки слышался неподдельный ужас и Нертов понял: ближайшие пару минут придется проявить каскадерские навыки, совершая самые лихие маневры, когда на руле лишь одна рука.
— Я узнала, что Кристина погибла. Моя подруга. Ее в доме взорвали, прямо на лестничной площадке. Я не могу так больше, еще одна смерть. Она же еще утром жива была, мне звонила. Может быть они хотели меня убить вместо нее.
«Тогда бы и убили именно тебя», — зло подумал Алексей. Его злость была вполне оправдана: как не крути, теперь придется заняться и этим происшествием. Девочка, вроде бы, никому и не нужна, а вокруг нее уже начинают громоздиться трупы. Нертов как мог успокоил Лену, узнал адрес ее лучшей подруги, теперь уже бывшей и отправился в путь.
Преступление было совершено в первую половину дня, поэтому сейчас его место — пустовало. Лишь десяток зевак кучковались у подъезда, пытаясь выяснить друг у друга, кто же больше всех знает? Вокруг них сновал лопоухий стажер криминального отдела небольшой газеты, видимо, прибывший уже после всех своих коллег.
Один из жильцов, бывший полностью в курсе дела, обстоятельно объяснял собравшимся, как все произошло. Судя по всему, это был отставной военный, к тому же, проживавший этажом ниже, поэтому он слышал все милицейские разговоры.
Кристина погибла от взрыва ручной оборонительной гранаты, которые по старой привычке именуются «лимонками». Нертов, прекрасно представлявший о каком оружие идет речь, слегка поморщился: слава Богу, что жертва только одна. Кинуть «лимонку» на десять шагов и самому при этом остаться стоять — все равно как выстрелить в себя, в упор. Так хоть гуманнее.
У покойной Кристины шансов было еще меньше: неизвестный преступник укрепил гранату над самой-самой входной дверью. От головы жертвы до гранаты было меньше полутора метров. Когда девушка, вернувшаяся домой, потянула на себя дверь, сработала примитивная и очень короткая растяжка, после чего вся лестничная площадка была буквально изрублена осколоками.
Нертов вошел в парадную и поднялся на четвертый этаж (в этот день подъезд принял столько посторонних посетителей, что дверь, обычно запираемую на кодовый замок, до сих пор удерживал от закрытия кирпич). Перед квартирой Кристины криминалисты натянули ленту, а часть пола, у самого порога, была устлана кусками картона, белевшими в полумраке.
Но Алексей не стал смотреть вниз. Он взглянул на потолок. Плафон лампы не задел ни один осколок, сама же лампа куда-то исчезла. Между тем, местные дворники даром хлеб не ели, предыдущие три этажа были освещены. Видимо убийца, чтобы жертва не заметила гранату, прикрепленную почти над ее головой, спокойно вывернул лампочку и удалился.
Когда Нертов вышел во двор, то обнаружил, что толпа зевак почти разошлась. Лишь в стороне сидела универсальная «наружка», та самая, которая есть при каждом доме, лишь бы коммунальщики ставили новые скамьи взамен прогнивших.
Бабки, уже забыв недавнее происшествие, говорили о сезонно подорожавшем сахаре. Неертов вклинился в их разговор и поделился с ними собственным опытом решения этой проблемы. По его мнению, сахар надо покупать оптом, мешками по пятьдесят рублей, причем искать такую фирму, которая не берет за доставку. Одна из бабушек нашла в этой идее серьезный изъян.
— Может так и дешевле будет. Только боязно, сынок, чужого человека в дом впускать. Может он тебе сахар принесет, а может придет с пустым мешком и тебя обворует. Сейчас такие времена настали, человека уже от бандита не отличишь. Константиновна до сих пор думает, бандит это был или нет. Ну-ка, расскажи, как ты его утром пустила.
Константиновна пробовала было отмахнуться, но Алексей оказался настолько вежливым, что она разговорилась. С первых же слов старушки выяснилось, что рассказ ее полностью эксклюзивный и милиция его еще не слышала.