– Мбежане?
– Мабуну!
– Где? Сколько?
Он выслушал сбивчивое объяснение Мбежане и повернулся к старшине Экклзу, который тяжело дышал ему на шею.
– Ваши птички, Экклз. Примерно сотня, в миле перед нами и движутся нам навстречу.
В голосе Шона звучало то же возбуждение, от которого усы на бесстрастном лице Экклза задергались, как большая гусеница.
– Развернуться цепью. В темноте они наткнутся прямо на нас.
– Спешиться, сэр?
– Нет, – ответил Шон. – Мы нападем на них, едва они покажутся. Но, ради Бога, тише!
Шон сидел верхом, рядом с ним Сол, а две шеренги всадников неслышно расходились от них в стороны. Разговоров не было, только изредка – звяканье узды, удар копыта о камень, шорох снимаемых тяжелых шинелей и мягкое щелканье открываемых и закрываемых затворов.
– Друзья, мы снова идем на прорыв, – прошептал Сол, но Шон не ответил – он сражался со своими страхами.
Даже в холоде рассвета его руки вспотели. Он вытер их о штаны и достал из чехла ружье.
– Как насчет «максимов»? – спросил Сол.
– Некогда устанавливать. – Шон понял, что хрипит, и откашлялся. – Да зачем? Нас шестеро на одного.
Он посмотрел на молчаливую шеренгу своих людей. Темная линия на траве, которая на рассвете светлеет. Он видел, что все всадники наклонились вперед, держа ружья на коленях. Напряжение в полутьме было почти осязаемым и передалось даже лошадям; они не стояли спокойно под всадниками, переступали с ноги на ногу, нетерпеливо кивали головами.
Боже, только бы не заржали!
Он всмотрелся в темноту. Ожидание, полное страха – его собственного и страха его людей, настолько напряженное, что буры должны почувствовать его.
Более темное пятно в предрассветных сумерках, впереди и чуть слева. Шон несколько секунд наблюдал и увидел, что пятно медленно, как тень освещенного луной дерева, движется по открытому вельду.
– Буры? – прошептал Сол, и в груди Шона ворохнулось сомнение. Пока он колебался, пятно приблизилось, и он услышал топот копыт.
Буры ли это? Он отчаянно искал хоть какой-нибудь знак, который позволил бы начать атаку. Буры? Но никакого знака не было, только медленное приближение и негромкие звуки, хорошо слышимые в тишине рассвета.
Теперь их разделяло менее ста ярдов, хотя в темноте трудно сказать точно; темная масса словно плывет навстречу.
– Шон...
Шепот Сола оборвало резкое, нервное ржание его лошади. Звук был столь неожиданным, что Шон услышал, как человек рядом с ним ахнул. И почти сразу явился знак, которого ждал Шон.
– Wie’s duar [ 23]?
Вопрос впереди был задан на африкаансе.
– В атаку! – закричал Шон и пришпорил лошадь.
Вся линия мгновенно ожила и устремилась на буров.
Вперед под стук копыт, вперед под крики и непрерывный треск ружей. Страх остался позади, а Шон устремился вперед. Держа приклад под мышкой, стреляя наугад, вливая свой голос в хор из шестисот человек, скача в центре линии, он повел свой отряд на буров.
Те дрогнули перед этой атакой. У них не было надежды устоять. Они развернулись и погнали изнуренных лошадей на юг.
– Собраться! – кричал Шон. – Все ко мне!
Линия укоротилась, и вперед хлынула сплошная волна людей, лошадей и огня, перед которой буры в отчаянии бежали.
Прямо на пути Шона лежала раненая лошадь, придавившая всадника. Зажатый соседями, Шон не мог отвернуть.
– Барьер, мальчик! – крикнул он и коленями и руками заставил лошадь перескочить через упавших.
И снова вперед в громе атаки.
– Мы побеждаем! – кричал Сол. – На этот раз мы их возьмем!
Лошадь рядом с ним оступилась в яму и упала; ее нога сломалась с треском, похожим на пистолетный выстрел. Всадник взлетел высоко в воздух и, поворачиваясь, упал. Шеренга сомкнулась, уничтожив брешь, и понеслась вперед.
– Впереди холм! – закричал Шон, увидев очертания на светлеющем небе. – Не дайте им добраться до него!
И он вонзил шпоры в бока лошади.
– Мы их не догоним, – предупредил Сол. – Они ушли в скалы.
– Черт побери! – застонал Шон. За последние пять минут посветлело. Начавшись, рассвет в Африке наступает стремительно. Было отчетливо видно, как первые буры въезжают в нагромождение камней, спрыгивают с лошадей и ныряют в укрытие.
– Быстрей! – кричал Шон. – Быстрей!
Он видел, как успех ускользает у него из рук. На склонах холма уже заговорили маузеры, последние бюргеры спешились и исчезали меж камней. Лошади без всадников повернули в сторону линии атакующих, их стремена болтались, глаза выпучились от ужаса. Людям приходилось уворачиваться. Атака захлебывалась. Шальная пуля убила вьючного мула с небольшой кожаной сумкой, поднимавшегося по камням. Он упал в расселину, но никто не заметил этого. Лошадь под Шоном дернулась, и его с такой силой бросило вперед, что кожаные стременные ремни лопнули, как бумага. Он полетел вперед и вверх, на мгновение повис в воздухе, потом упал и с силой ударился о землю грудью, плечом и щекой.
Пока он лежал в траве, атака на холм выдохлась, лошади смешались, началась сумятица. Шон смутно чувствовал, как рядом с его головой ударяют копыта, слышал стрельбу из маузеров и крики раненых.
– Спешиться! Спешиться – и за ними! – голос и тон Сола привели Шона в чувство. Опираясь на руки, он сел. Лицо, где содрало кожу, горело, из носа шла кровь, рот был забит землей.
Левая рука и плечо онемели. Ружье он потерял.
Выплевывая землю, он вгляделся в окружающий хаос, пытаясь разобраться. Покачал головой, чтобы прогнать вялость. Вокруг люди падали под огнем маузеров.
– Спешиться! Спешиться! – Настойчивый крик Сола заставил Шона неуверенно встать.
– Спешиться, ублюдки! – подхватил он этот крик. – Спешиться, и за ними!
Пробегавшая мимо лошадь задела его, он пошатнулся, но устоял. За ним на землю соскочил всадник.
– Вы в порядке, полковник?
Он протянул руку, чтобы поддержать Шона. Пуля ударила его под мышку и мгновенно убила. Шон смотрел на тело и чувствовал, что приходит в себя.
– Ублюдки! – заорал он, подхватывая ружье убитого. – За мной! – И побежал между бьющихся лошадей, между камнями.
Следующие полчаса они угрюмо и непреклонно использовали свое численное превосходство, тесня буров и загоняя их все выше на холм. Каждый скальный выступ превращался в крепость, которую нужно было осаждать, брать и платить за это кровью. На фронте примерно в двести ярдов атака распалась на отдельные схватки, которыми Шон не мог руководить. Он собрал тех, кто был поблизости, и, минуя камень за камнем, они пробивались к вершине, а бюргеры перед ними удерживали позиции до последней минуты, и лишь потом отступали на следующие рубежи.
Вершина холма представляла собой углубленную площадку, своего рода блюдце; со всех сторон склоны круто уходили вниз, и здесь, в этой природной крепости, шестьдесят бюргеров сражались с одержимостью людей, знающих, что это последний бой. Они отбросили англичан от края блюдца и заставили их заскользить вниз, в убежище между камнями.
Когда была отбита вторая атака, на холме воцарилась неестественная тишина.
Шон сидел, прислонившись спиной к камню. Он взял флягу с водой, предложенную капралом, прополоскал рот, освобождая его от крови и сгустившейся слюны, и выплюнул на землю розовый комок.
Потом наклонил голову и дважды глотнул, закрыв глаза от наслаждения.
– Спасибо.
Он вернул флягу.
– Еще? – спросил капрал.
– Нет.
Шон покачал головой и посмотрел на склон.
Солнце уже взошло, и лошади, которые паслись далеко внизу в долине, отбрасывали длинные тени. Но у основания холма лежали мертвые животные. Одеяла и разорванные тюки, из которых вывалились вещи погибших, валялись вокруг.
Люди в хаки и в коричневом были незаметны, как груды сухой листвы на траве; в основном это были англичане, но среди них, побратимы в смерти, лежали и бюргеры.
– Мбежане, – негромко сказал Шон сидящему рядом рослому зулусу. – Найди нкози Сола и приведи ко мне.
Он смотрел, как отползает зулус. В начале бешеной скачки Мбежане отстал, но на полпути к вершине Шон оглянулся и увидел его в двух шагах за собой, с патронташем, готового передать его Шону, когда понадобится. До той минуты они не разговаривали. Им редко бывали нужны слова.
Шон потрогал ссадину на лице и прислушался к разговору окружающих. Дважды из блюдца наверху доносились голоса буров, один раз бур рассмеялся. Очень близко, и Шон за камнем почувствовал себя неуютно.
Через несколько минут Мбежане вернулся, за ним полз Сол.
Когда он увидел Шона, его лицо изменилось.
– Твое лицо! С тобой все в порядке?
– Сэкономил на бритье, – улыбнулся Шон. – Садись. Устраивайся поудобнее.
Сол прополз последние несколько ярдов и сел рядом с Шоном.
– Что теперь? – спросил он.
– Десять минут отдыха, потом снова наверх, – ответил Шон. – На этот раз наведем порядок. Ты с половиной людей обойдешь холм. Возьми с собой Экклза. Мы одновременно начнем наступление по всему периметру. Когда займете позицию, быстро выстрели три раза, потом медленно считай до двадцати. Я поддержу тебя с этой стороны.
– Хорошо, – кивнул Сол. – Мне потребуется какое-то время, чтобы обойти вокруг. Потерпи.
И он, улыбаясь, приподнялся и наклонился вперед, чтобы коснуться плеча Шона.
Шон навсегда запомнит его таким: большой рот кривится в улыбке, белые зубы сверкают сквозь трехдневную щетину, шляпа сдвинута на затылок, так что волосы падают на лоб, нос обгорел на солнце и шелушится.
Скалу за ними покрывали трещины. Не наклонись Сол вперед в этом дружеском порыве, он не подставился бы.
Снайпер наверху увидел над камнем край его шляпы и прицелился через трещину. В миг, когда пальцы Сола коснулись Шона, его голова оказалась как раз против трещины.
Пуля попала Солу в правый висок, прошла по диагонали навылет и вышла за левым ухом.
Их лица разделяло восемнадцать дюймов. Сол улыбался, когда в него попала пуля. От удара его голова лопнула, как воздушный шар.
Губы растянулись, улыбка превратилась в отвратительную маску, потом его отбросило, и он покатился вниз по склону. Его голову и плечи милосердно скрывала жесткая сизая трава, растущая между скалами, но туловище дергалось, а ноги конвульсивно плясали.
Долгих десять секунд Шон не шевелился, и выражение его лица не менялось. Столько времени ему потребовалось, чтобы поверить в увиденное. Потом его лицо словно развалилось на части.
– Сол! – прохрипел он. – Сол! – Выше, резче, с осознанием потери. Шон медленно поднялся на колени. Тело Сола наконец замерло. Неподвижное, обмякшее.
Шон снова раскрыл рот, но оттуда вырвался только нечленораздельный рев. Так ревет старый буйвол, когда ему прострелят сердце – так выражал свое горе Шон. Низкий звериный стон услышали и его люди, и буры наверху в блюдце.
Он не пытался дотронуться до Сола. Только смотрел на него.
– Нкози.
Мбежане пришел в ужас от того, что увидел в лице Шона.
Рубашка Шона стала жесткой от его собственной засохшей крови. Ссадина на щеке раздулась, горела огнем, из нее сочилась лимфа. Но Мбежане встревожили глаза Шона.
– Нкози.
Мбежане хотел удержать его, но Шон не слышал.
Глаза его остекленели от безумия, затмившего горе. Голова вжалась в плечи, он зарычал, как зверь:
– Держи их! Держи ублюдков!
И петляя ринулся наверх, прижимая к груди ружье с примкнутым штыком.
– Пошли! – ревел он и бежал наверх так быстро, что в него попала всего одна пуля. Это его не остановило, и он перевалился через край и стал бить ружьем, как дубиной, и колоть штыком.
Снизу, из камней, за ним устремились и ворвались в блюдце четыреста человек. Но прежде чем они добежали до Шона, он оказался лицом к лицу с Яном Паулюсом Леруа.
На этот раз они были не на равных. Ян Паулюс исхудал и был болен. Он превратился в огромный скелет. Ружье его было не заряжено, и он пытался его зарядить. Подняв голову, он узнал Шона. Увидел его, высокого, обрызганного кровью. Увидел штык в его руках и безумие во взгляде.
– Шон! – сказал он и поднял ружье, чтобы отбить штык.
Но не сумел. Штык, за которым был весь вес тела Шона, отшвырнул его ружье и устремился дальше. Ян Паулюс почувствовал, как штык пронзает его плоть, и упал.
– Шон! – крикнул он, лежа навзничь. Шон стоял над ним; он выдернул штык и высоко поднял ружье обеими руками, готовый ударить снова.
Они смотрели друг на друга. Нападающие англичане прошли дальше, и они остались одни. Один раненый на траве, второй тоже раненый – в руках штык, в глазах безумие.
На траве побежденный – он сражался, и страдал, и приносил в жертву жизни тех, кого любил. Над ним победитель – он тоже сражался, и страдал, и приносил в жертву жизни тех, кого любил.
Игра называлась война. Выигрышем была земля. Наказанием за проигрыш – смерть.
– Maak dit klaar! Заканчивай дело! – негромко сказал Шону Леруа. Безумие Шона погасло, как пламя свечи. Он опустил ружье со штыком и выронил его. Охваченный слабостью – все-таки его ранили, – он пошатнулся. С удивлением посмотрел на свой живот, зажал рану руками и опустился на землю рядом с Яном Паулюсом. Бой в «блюдце» закончился.
Глава 57
– Мы готовы выступить, сэр. – Экклз стоял у коляски и озабоченно смотрел на Шона. – Вам удобно?
Шон не обратил внимания на вопрос. – Кто командует погребением?
– Смит, сэр.
– Вы сказали ему про Сола... про капитана Фридмана?
– Да, сэр. Его похоронят отдельно.
Шон с трудом приподнялся на локте и посмотрел на две похоронные команды. Голые по пояс люди копали общие могилы. За ними лежал ряд тел, завернутых в одеяла. Отличный результат дневной работы, с горечью подумал Шон.
– Можно начинать, сэр? – спросил Экклз.
– Вы передали Смиту мой приказ? Бюргеров хоронить с их товарищами, наших людей – с нашими.
– Все будет сделано, сэр.
Шон лег на тюфяк, который положили на дно коляски.
– Пришлите моего слугу, Экклз.
Дожидаясь Мбежане, Шон старался не дотрагиваться до человека, лежавшего рядом с ним в коляске. Он знал, что Ян Паулюс наблюдает за ним.
– Шон, минхеер, кто прочтет отходную для моих людей?
– У нас нет капеллана.
Шон не смотрел на него.
– Я могу.
– Генерал Леруа, работу закончат не ранее чем через два часа. Вы ранены, а мой долг привести колонну с ранеными в Веренигинг как можно скорее. Церемонию погребения мы оставим на потом.
Шон говорил, лежа на спине и глядя в небо.
– Минхеер, я требую... – начал Ян Паулюс, и Шон гневно повернулся к нему.
– Слушайте, Леруа, я уже объяснил, что намерен делать. Могилы будут тщательно обозначены, и позже Военная погребальная служба пришлет сюда капеллана.
В коляске очень мало места, а они оба крупные, рослые. Сейчас, когда они смотрели друг на друга, их лица разделяло расстояние не больше фута. Шон собирался сказать еще что-то, но почувствовал сильную боль в ране на животе и задохнулся. Его лоб покрылся крупными каплями пота.
– С тобой все в порядке?
Выражение лица Леруа изменилось.
– Будет лучше, когда доберемся до Веренигинга.
– Ja, ты прав. Надо ехать, – согласился Леруа.
Вернулся Экклз с Мбежане.
– Нкози, ты посылал за мной?
– Мбежане, я хочу, чтобы ты остался здесь и отметил, где похоронят нкози Сола. Хорошо запомни где, потому что потом ты должен будешь привести меня туда, – с трудом выговорил Шон.
– Нкози.
Мбежане ушел.
– Хорошо, Экклз. Можете выступать.
Колонна получилась длинной. За солдатами ехали пленные, многие вдвоем на одной лошади. Далее следовали раненые в прикрепленных к лошадям носилках из палок и одеял, еще дальше шотландская коляска и наконец Экклз и двести человек арьергарда. Продвижение было медленным и трудным.
В коляске молчали. Лежали, испытывая боль, напрягаясь при каждом толчке. Солнце безжалостно жгло их.
В полудреме, вызванной болью и потерей крови, Шон думал о Соле. Иногда ему удавалось убедить себя, что тот жив, он испытывал облегчение, словно очнулся от кошмара, понимая, что заблуждался. Всетаки Сол жив. Но тут к его сознанию возвращалась ясность, и Сол снова умирал. Сол обернут в одеяло, засыпан землей, и все их замыслы погребены вместе с ним. И Шон снова сталкивался с тем, на что не было ответа.