– А этот? – спросила она.
Шон покачал головой.
– Нет, это твоей маме. Но если обернешься, может, найдешь чтонибудь еще...
Мбежане, широко улыбаясь, держал пони. Несколько секунд Буря была слишком ошеломлена, чтобы говорить; затем с визгом, не уступающим паровозному свистку, она вскочила на ноги. Бросив только что принятых детей, она побежала к пони.
За ней толпа маленьких девочек набросилась на кукол, как стервятники, когда лев оставляет свою добычу.
– Подними меня! Подними! – в восторженном нетерпении кричала Буря.
Шон подхватил ее теплое, дергающееся, мягкое тело на руки, и его сердце снова дрогнуло. Он осторожно посадил девочку в седло, дал ей в руки уздечку и повел пони к дому.
Королева в сопровождении свиты, Буря добралась до верхней террасы.
Здесь у складного стола, уставленного подарками, стояла Руфь. Шон протянул повод Мбежане.
– Хорошо смотри за ней.
И он пересек террасу, чувствуя на себе множество взрослых глаз и радуясь тому, что утром целый час провел у парикмахера, и тому, что столько внимания уделил своей внешности: новому дорогому английскому костюму, начищенным до блеска ботинкам, толстой золотой цепочке от часов на животе и гвоздике в петлице.
Он остановился перед Руфью и снял шляпу. Она протянула руку ладонью вниз. Шон знал, что она ждет не рукопожатия.
– Шон! Как хорошо, что ты пришел.
Шон взял ее руку. О силе его чувств говорило то, что он наклонился и поднес руку к губам: ведь он считал этот жест французским, фатовским и недостойным мужчины.
– Хорошо, что ты меня пригласила, Руфь.
Он достал из-под мышки коробку и протянул ей.
Она молча открыла ее и покраснела от удовольствия, увидев розы на длинных стеблях.
– Как мило с твоей стороны.
И сердце Шона снова дрогнуло, когда она улыбнулась, глядя ему в глаза, и взяла его под руку.
– Хочу познакомить тебя с моими друзьями.
Вечером, когда остальные гости ушли, а Бурю, уставшую от возбуждения, уложили спать, Шон остался у Голдбергов на ужин. Теперь старшие Голдберги хорошо сознавали, что интерес Шона к Руфи объясняется не только его былой дружбой с Солом.
Весь день Шон ходил по лужайкам за Руфью, как большой сенбернар за изящным пуделем.
За ужином Шон, очень довольный собой, Голдбергами и жизнью в целом, сумел понравиться ма Голдберг и рассеять подозрения Бена Голдберга, что он авантюрист без единого пенни. За бренди и сигарами Шон и Бен говорили о делах на Лайон-Копе и Махобос-Клуфе. Шон совершенно откровенно рассказал о своем рискованном финансовом положении, и на Бена произвели впечатление масштаб игры и хладнокровная оценка Шоном своего состояния. Именно удача в похожих обстоятельствах сделала Бена тем, кем он был сейчас. Он чувствовал легкую ностальгию, сентиментально вспоминая прошлое, так что, когда они пошли к женщинам, Бен потрепал Шона по руке и назвал его «мой мальчик».
На крыльце, собираясь уходить, Шон спросил:
– Могу я еще зайти к тебе, Руфь?
– Я бы очень хотела этого.
Так началось нечто совершенно новое для Шона – ухаживание.
К своему удивлению, он обнаружил, что это занятие ему нравится. Каждую пятницу он садился вечером в поезд, приезжал в Питермарицбург и останавливался в отеле «Белая лошадь». На этой базе он и проводил свою кампанию.
Устраивались обеды у Голдбергов, у друзей Руфи или в гостинице, где Шон выступал хозяином.
Они посещали балы и танцевальные вечера, устраивали пикники или ездили верхом по окрестным холмам, и Буря на своем пони подскакивала между ними. На время отсутствия Шона Дирк перебирался в дом на Протеа-стрит, и Шон радовался, что Дирк теперь спокойно воспринимает его отъезды.
Наконец первые посадки акации были готовы к уборке. Шон намерен был использовать это как предлог, чтобы завлечь Руфь в Ледибург. Голдберги холодно встретили приглашение и оттаяли только тогда, когда Шон продемонстрировал письменное приглашение Ады, которая просила Руфь в течение недели быть ее гостьей. Шон объяснил, что это будет праздник первого сбора коры и начнется он в конце недели, а после он несколько месяцев не сможет уезжать из Ледибурга.
Ма Голдберг, которая в глубине души обрадовалась перспективе на целую неделю остаться одной с Бурей, слегка надавила на Бена, и тот очень неохотно согласился.
Шон решил, что с Руфью будут обращаться как с августейшей гостьей и это станет грандиозным завершением его ухаживания.
Глава 64
Один из крупнейших землевладельцев округа (и благодаря своим военным заслугам), Шон занимал высокое место в сложной социальной иерархии Ледибурга. Поэтому подготовка к приезду Руфи вызвала эпидемию волнений и любопытства, которая затронула весь Ледибург и его окрестности. Приглашения, разосланные Шоном, заставили женщин обратиться к своим гардеробам и корзинам для шитья, а фермеры со всей округи просили городских родственников и знакомых раздобыть приглашения и для них. Другие влиятельные представители общины, ревниво относящиеся к своему положению в обществе, предложили всем собираться в ЛайонКопе для развлечений в те три дня, что Шон оставил свободными от праздников. Шон неохотно согласился – у него на эти три дня были другие планы.
Аду и ее девушек завалили заказами на новые платья, но они все равно освободили половину дня и явились в Лайон-Коп, вооруженные метлами, пылесосами и банками лака и мастики. Шона и Дирка изгнали из дома. Они скоротали время, объезжая земли Шона в поисках места, где лучше всего организовать большую охоту, которая станет главным событием этой недели.
Мбежане во главе своего отряда зулусов расчистил землю вокруг дома от подлеска и вырыл ямы для барбекю.
Совет общины, заразившись общим возбуждением, провел тайное заседание, и члены совета, вооружившись наставлениями своих жен, постановили организовать официальную встречу Руфи Фридман на вокзале и в тот же день дать торжественный бал. Денниса Петерсена, который получил согласие Шона на устройство барбекю в вечер приезда Руфи, обрадовало разрешение произнести на вокзале приветственную речь.
Шон заглянул к Ронни Паю и вновь удивился, без возражений получив в долг еще тысячу фунтов. Ронни с довольством паука, вплетшего в сеть последнюю нить, выписал чек и Шон тотчас отправился в Питермарицбург к ювелиру. Домой он вернулся на пятьсот фунтов беднее, но в его нагрудном кармане лежала коробочка с огромным бриллиантом в платиновом кольце. На станции его встречал Дирк. Шон бросил на него один-единственный взгляд и велел отправляться к городскому парикмахеру.
Вечером накануне приезда Руфи Шон и Мбежане внезапно набросились на Дирка и, невзирая на его протесты, потащили в ванную. Шона поразило огромное количество постороннего вещества, извлеченного из ушей Дирка, и то, с какой быстротой исчезает под действием мыла его загар.
На следующее утро вагон рывком остановился перед железнодорожным вокзалом, и Руфь увидела множество незнакомых людей, окруживших огороженное веревками место прямо перед ней. Только одна семья не присутствовала здесь, в толпе, где были все, включая юных леди и джентльменов в церковном облачении из Ледибургской средней школы.
Руфь неуверенно стояла на балконе своего вагона, слушая гул одобрительных замечаний и комментариев. Свой простой траурный наряд она оживила широкой розовой лентой на шляпе, розовыми перчатками и прозрачной розовой вуалью, которая окутывала ее фигуру, делая туманной и загадочной. Это было очень эффектно.
Убежденная, что произошло какое-то недоразумение, Руфь собралась уйти в купе, когда заметила депутацию, приближающуюся по огороженному веревками проходу. Депутацию возглавлял Шон. Руфь истолковала его мрачность как проявление сильнейшего замешательства и почувствовала необъяснимое желание расхохотаться. Тем не менее она лишь улыбнулась, когда Шон вышел на балкон и взял ее за руку.
– Руфь, мне ужасно жаль. Я ничего такого не хотел. Это само так вышло, – торопливо зашептал он и представил ей Денниса Петерсена, который степенно поднялся вслед за ним по ступенькам. Деннис повернулся к толпе и развел руками, как Моисей, вернувшийся с горы.
– Дамы и господа, граждане Ледибурга. Друзья, – начал он, и Шон понял, что речь займет не менее получаса. Он краем глаза посмотрел на Руфь и увидел, что та улыбается.
Шон страшно удивился, когда понял, что Руфи нравится происходящее. И немного успокоился.
– Я с огромным удовольствием приветствую в нашем великом городе эту прекрасную даму, друга одного из самых выдающихся...
Руфь незаметно вложила пальцы в руку Шона, и Шон еще больше успокоился. Он увидел на краю толпы Аду в широкополой шляпе и улыбнулся ей. Она одобрительно кивнула в сторону Руфи.
Следуя неведомому и необычному повороту своего красноречия, Деннис заговорил о станции фильтрования воды и о том, какую пользу принесет эта станция городу.
– Но, друзья мои, это лишь первый из проектов, задуманных вашим советом.
Он многозначительно помолчал.
– Браво, браво! – громко вмешался Шон и захлопал.
Аплодисменты подхватили в толпе, и Шон отстранил Денниса и занял его место на балконе.
– От имени миссис Фридман и своего благодарю вас за дружбу и гостеприимство.
И, оставив Денниса на балконе беспомощно всплескивать руками и молча открывать и закрывать рот, Шон повел Руфь вниз, наспех знакомя ее то с одним, то с другим, прихватил Аду и Дирка и усадил всех в экипаж.
Пока Шон и Мбежане укладывали багаж, Руфь и Ада расправили юбки и поправили шляпы, прежде чем встретиться взглядами.
– Шон предупреждал, но я не думала, что вы такая милая, – сказала Ада.
Зарумянившись от удовольствия и облегчения, Руфь порывисто протянула руку и коснулась руки Ады.
– Мне не терпелось познакомиться с вами, миссис Кортни.
– Если вы пообещаете звать меня Адой, я буду называть вас Руфью.
Раскрасневшийся Шон тяжело дыша поднялся в коляску.
– Давайте уносить ноги!
Эту неделю будут вспоминать много лет. Обычные рождественские празднества бледнели в сравнении с ней.
Хозяйки соперничали друг с другом, готовя горы еды по тщательно сохраняемым в тайне рецептам. В перерывах между готовкой они вели старые войны, начинали новые и тревожились о дочерях.
Молодые бычки соревновались в гимнастических залах и на поле для игры в поло, а потом на танцах. Дирк Кортни выиграл соревнование по установке палаток, а потом, капитан школьной команды по регби, в игре с командой Питермарицбургского колледжа потерпел сокрушительное поражение со счетом 0:30.
Барышни вели крайне жестокое соперничество, маскируя его краской на щеках и хихиканьем. Итогом стали разрыв трех помолвок и бушевавшие всю неделю скандалы.
Мужчины постарше снисходительно улыбались, пока, подкрепившись из бутылок, не отбросили свое достоинство и тоже не начали прыгать в танце, тяжело отдуваясь. Произошло три драки, но все между старыми недругами, и ничего примечательного в них не было.
Только одна семья держалась в стороне от праздника. И многие барышни скучали без Майкла Кортни.
Во время одного из кратких затиший Шон сумел оторвать Руфь от Ады и повел ее смотреть Лайон-Коп.
Она молча шла по пустым комнатам, задумчиво разглядывая их, а Шон тревожно шагал рядом, уверенный, что это неодобрительное молчание.
На самом деле Руфь была в экстазе – оболочка, великолепная оболочка для создания дома ждет, чтобы она ее оживила. И ни следа другой женщины. Руфь прекрасно представляла себе, какие шторы она повесит, как отлично будет смотреться персидский ковер, присланный ей дядей Исааком из Претории и пока лежащий в кладовке, как только она до блеска натрет этот желтый пол. Кухню, конечно, нужно полностью переделать, поставить двойную дровяную печь. Спальня...
Не в силах больше сдерживаться, Шон выпалил:
– Нравится?
Она медленно повернулась к нему, туман задумчивости исчез из глаз.
– О Шон! Это самый прекрасный дом в мире!
И в этот волнующий момент Шон сделал предложение, которое готовился сделать вечером.
– Руфь, ты выйдешь за меня?
И Руфь, которая собиралась поломаться и попросить времени на размышления, сразу ответила:
– О да!
Кольцо произвело на нее огромное впечатление.
Глава 65
Неделя закончилась устроенной Шоном охотой.
Шон и Дирк явились в дом на Протеа-стрит на рассвете. Они были в охотничьих нарядах; на дне повозки, в которую был впряжен мул, под ногами Шона лежали чехлы с ружьями. Шону потребовалось пятнадцать минут, чтобы перевести Руфь, Аду и ее девушек из дома в экипаж. Так хозяин гонит кур к дверям курятника.
Шон гнал их перед собой по тропе к карете, они шли медленно, болтая и прихорашиваясь. Уже почти у самой кареты какая-нибудь из них вдруг пронзительно вскрикивала и бежала в дом за забытым зонтиком или корзиной с вязанием, и все приходилось начинать сначала.
Когда это произошло в третий раз, Шон почувствовал, что в голове у него что-то лопнуло. Он взревел. Женщины замолчали, две из них, казалось, вот-вот заплачут.
– Не волнуйся так, дорогой, – попыталась успокоить его Ада.
– Я и не думаю волноваться, дорогая. – Голос Шона дрожал от усилий, необходимых, чтобы сдержаться. – Но, пожалуй, начну, если на счет «десять» все не будут сидеть в карете.
Все уселись на счет «пять», и он отвез их к загонам для скота.
У загонов ждали кареты и мулы, фургоны выстроились длинной беспорядочной цепочкой; в них восседало все население округи Ледибурга. Шон проезжал мимо под приветствия и замечания. Один за другим экипажи выстроились за ним и длинной вереницей направились к ферме Махобос-Клуф. Большая охота началась.
В середине процессии кто-то заиграл на концертино, потом запел. Песня перескакивала от кареты к карете и сливалась со скрипом колес, топотом копыт и смехом.
Постепенно раздражение Шона рассеялось. На заднем сиденье пели девушки Ады. Дирк выпрыгнул из экипажа и с мальчишками из города побежал впереди процессии. Рука Руфи неуверенно легла на ногу Шона, и когда он повернулся к ней и улыбнулся, то увидел в ее ответной улыбке облегчение.
– Какой прекрасный день, Шон.
– Прости, я едва его не испортил, – ответил он.
– Вздор.
Она придвинулась к нему, и он неожиданно почувствовал себя счастливым. Вся подготовка стоила этого. Рядом негромко смеялась Руфь.
– Над чем смеемся? – Шон взял ее за руки.
– Ни над чем. Просто мне нравится смеяться. Посмотри, как вокруг зелено.
Она сказала это, чтобы отвлечь его, чтобы он отвернулся и она смогла разглядывать его лицо. Уловка сработала.
– Земля кажется такой молодой.
Когда он смотрел на землю, его взгляд смягчался. Ей была знакома эта мягкость. Теперь она знала множество его настроений и научилась вызывать или менять их. Он очень простой человек, но в простоте его сила. Он как гора, подумала Руфь.
Ты знаешь, какая она рано утром, когда восходит солнце. Знаешь, что, когда ветер с юга, вершину покроет туман, а вечером тени лягут на склоны определенным рисунком и ущелья покажутся темно-синими. Но ты знаешь также, что очертания горы не изменятся, никогда.
– Я люблю тебя, моя гора, – прошептала она, предвидя его удивление. – Я люблю тебя, муж мой, – добавила она.
– О! И я тебя люблю.
Теперь он испытывал смутное замешательство.
«Боже, так бы и съела его! Если потянуться к нему и поцеловать при всех...»
Втайне она наслаждалась этой мыслью.
– Что за проказу ты задумала? – тревожно спросил он.
Она считала, что он не может так точно угадывать ее мысли. Неожиданно гора показала – она понимает, что чувствует Руфь, глядя на эту гору.
– Да ничего, – ответила она смущенно. – Я ничего...
Но прежде чем она поняла, что он задумал, Шон полуобернулся, подхватил ее и усадил к себе на колени.
– Шон, нет! – ахнула она. Но ее протесты были заглушены.
Под смех девушек Ады и одобрительные крики и аплодисменты из других карет она брыкалась и вырывалась, одной рукой отталкивая его, а другой пытаясь удержать шляпу.
К тому времени как он опять посадил Руфь рядом с собой, волосы ее рассыпались, шляпа слетела, а щеки и уши пылали. Ее поцеловали очень крепко.