– Дитер, заходи, – сказал он и сел в постели.
– Доброе утро, господин полковник. – Дитеру непривычно было видеть полуголых начальников, но к русским манерам начинал привыкать и глаз не отвел, вновь отметив, какая рельефная у полковника мускулатура.
– Доброе, Дитер. – Гуров обхватил руками поджатые колени. – Звонила Нина, сказала, что хочет навестить. Я буду спать, скажи Василию, чтобы не спускался, ты девушку примешь один. Она не задержится, заберет магнитофон, ты помоги, отлучись на минутку. Когда она упорхнет, ложись отдыхать, в ближайшие сутки не произойдет ничего, возможно, произойдет так много, что нам понадобятся все силы и еще чуть-чуть. В двенадцать пусть Василий заедет домой, вернется назад к четырнадцати. Все ясно?
– Так точно, господин полковник.
– Тогда с богом, и будь умницей, не суетись, изображай озабоченность и недовольство русским полковником. Хотя последнее изображать тебе нет нужды, ты и в действительности мной недоволен.
– Все значительно сложнее, господин полковник, – ответил Дитер и вышел.
Гуров запер дверь и, сетуя на сложность окружающих и собственную простоту, лег, казалось, заснул, но мысли вынырнули из небытия. Что ответит Бунич? Правильно ли он, Гуров, поступил, открыв свое звание? Бунич не подведет, ответит размыто, неопределенно, звание открыл правильно, так как даже паршивый майор из отделения наверняка имеет в Москве приятелей и стоит лишь позвонить, как он получит справку – кто есть Гуров Лев Иванович. Казалось, все равно они должны активизироваться и пойти на контакт, а версия Гурова прочна, не подкопаешься. Но под утро, в самом глубоком сне, у полковника появилось чувство опасности, более того, уверенность, что он допустил ошибку. Такую аляповатую огромную ошибку, что она закрыла собой свет и потому не видна.
Его начало знобить, ни о каком сне не могло быть и речи. Он поднялся, начал делать гимнастику: отжимался, качал пресс, приседал до полного изнеможения, затем стоял под душем – холодным, горячим, снова холодным и снова горячим, обтирался полотенцем чуть не до крови. Мандраж удалось снять, но он не исчез, лишь затаился, готовый вернуться, как только полковник начнет искать ошибку и думать об опасности.
* * *
Он слышал, как приехала и вскоре уехала Нина, но не спустился, новостей быть не могло, а разговаривать с Дитером и Василием не хотелось. Прикинул, сколько времени нужно на дорогу, на прослушивание пленки, на сомнения, рассуждения и споры, решил, что если Буничу позвонят, то после двенадцати.
В час полковник сел за стол, поставил перед собой аппарат и начал терпеливо крутить диск. Частые гудки прерывали его занятие то в самом начале, то в конце, наконец он услышал уже знакомый голос секретаря и не терпящим возражений тоном произнес:
– Добрый день, говорит Гуров, соедини с хозяином.
Через несколько секунд ответил Бунич:
– Мне бы не хотелось с вами разговаривать, полковник.
– Прекрасно, значит, звонили, – сказал с облегчением Гуров. – Говорила женщина?
– Не помню.
– Раз не удивился, значит, женщина. Теперь слушай меня внимательно. Ты, новоявленный капиталист, имеешь совковое мышление. Во всем мире бизнесмены, не замазанные коррупцией, готовы сотрудничать с полицией в борьбе с мафией. Лишь у нас хотят заниматься бизнесом, не имея дел ни с уголовниками, ни со спецслужбами. Тезка, нельзя перейти реку и ноги не замочить. Я занимаюсь группой, которая пытается создать бюро добрых услуг. Только они поставляют не врачей, не рождественские подарки, даже не девочек, а убийц. Уже есть жертвы. Между прочим, им могут сделать заказ на ликвидацию Льва Ильича Бунича.
– Не пугай, говори, что тебе надо, – устало сказал Бунич.
– Вопрос, который тебе задали, мне известен, мне нужно знать дословно твой ответ.
– Умный, честный, крайне опасный, но свое слово держит.
– Спасибо. Повторяю, если тебе в рамках закона потребуется помощь, звони, я приду. Удачи. – И положил трубку.
Все верно, как надо, но где-то я допустил ошибку. Грандиозную ошибку! Провел ладонью по лицу, пальцы слегка дрожали.
* * *
Обедать сели около трех, молчали. Дитер и Василий поглядывали на Гурова опасливо, казалось, он постарел на десяток лет, в глазных впадинах залегла чернь, при своей блестящей выправке полковник чуть ли не сутулился.
– Господин полковник, мне кажется, вы нездоровы, – сказал осторожно Дитер.
Василий попытался решить вопрос российским способом:
– Лев Иванович, разреши сто грамм принять, ну, душа требует.
– Спасибо, Дитер, за заботу, но мне никто, кроме меня самого, помочь не в силах. А ты, Василий, шепни своей душе, что, если она с телом расставаться не спешит, пусть угомонится. – Гуров заставил себя улыбнуться, но получилось так неудачно, что молодые оперативники, словно по команде, отвернулись.
Ребятишки, глядя на них, думал полковник, я в любом случае выкарабкаюсь, а нет, так за ошибки положено платить. Коли вас убьют, как я жить буду? А вслух он довольно естественным тоном сказал:
– Нам остается только ждать, а дело это противное, предлагаю его несколько скрасить. Предлагаю игру, каждый коротко изложит свой вариант событий на ближайшие два часа. По велению души Василия приз объявляется – сто грамм. Но! – Полковник поднял палец. – Приз вручается завтра, перед посадкой в самолет.
– Господин полковник, – разочарованно сказал Василий, – завтра я вас провожу и без всяких призовых бутылку ошарашу. Не согласен, как говорится, закон – тайга, медведь – хозяин, а в игре – деньги на бочку.
– Я поддерживаю коллегу, – сказал Дитер, – потому как для любого из нас сто грамм…
– Что слону дробина, – вставил Василий.
– А завтра, – продолжил Дитер, – понятие относительное. Я побеждаю, вечером землетрясение, и я без призов.
– Алкоголики, – подвел итог Гуров. – Уговорили. Кто начинает?
– Могу я, – сказал Василий. – В ближайшие два часа раздастся телефонный звонок.
– А солнце всходит на Востоке, – добавил Гуров. – Кто звонит, что говорит?
– Звонит Нина и приглашает поужинать в «Алмазе», – ответил Дитер.
– Вы решили сто грамм разлить на двоих? – поинтересовался Гуров. – Звонит Павел Николаевич Фокин, а насчет «Алмаза» согласен.
– Значит, разливаем на троих, – подвел итог Василий.
– Фигушки, – по-детски ответил Гуров. – Если звонит Нина, выиграли вы и делите как хотите, если Академик, выиграл я.
– Вы полковник, вам и решать, кто выиграл, – обиделся Дитер.
– А что, несправедливо? – удивился Гуров. – Телефонный звонок и приглашение в «Алмаз» напрашиваются сами собой. Вопрос – кто приглашает, главное же, что мы отвечаем.
Он увлекся разговором, лицо ожило, тени под глазами поблекли, Дитер и Василий переглянулись, последний даже подмигнул и недовольно заявил:
– Все объясни, на все вопросы ответь, и все за сто грамм! Господин полковник, у «Гастронома» вас бы просто не поняли, извините за грубость, обозвали бы жлобом.
– Что выросло, то выросло, – парировал Гуров. – Так что мы отвечаем?
– Едем, – решительно сказал Дитер.
– Конечно, куда же нам деваться? – поддержал Василий. – Вы идете в кабак, я вас страхую на улице.
– Мальчики, мысли у вас, как у Буратино, короткие-короткие…
Телефонный звонок прервал полковника. Он взглянул на Дитера, кивнул, мол, сними трубку. Инспектор взял трубку и на немецкий манер сказал:
– Здесь Дитер Вольф. – Услышав ответ, повернулся к Гурову, прикрыл трубку ладонью. – Спрашивают полковника Гурова. Мужчина.
– А вы говорили – купаться, а я говорю – вода холодная. – Гуров взял трубку: – Слушаю.
– Здравствуйте, господин полковник.
– Здравствуйте, Павел Николаевич, – спокойно ответил сыщик. – Чем обязан?
– Не знаю, с чего начать, – смешался Академик, по его представлению, гость на обращение «господин полковник» должен был реагировать иначе.
– С существа дела. А если не решили, так проконсультируйтесь, определитесь и перезвоните.
– Только не вешайте трубку, – быстро сказал Академик. – Я приглашаю вас отобедать в ресторане.
– Невозможно, – ответил полковник. – Вы приглядываете за мной, знаете, я почти не выхожу, жду звонка.
– Оставьте у телефона немца, а сами подъезжайте, возможно, нам есть о чем поговорить.
– Мне с вами разговаривать не о чем, – сухо сказал Гуров. – А если у вас есть потребность, так вы и приезжайте.
– Лев Иванович, мы солидные люди, неужели вы боитесь?
– Вы не солидные люди, я ничего не боюсь, нахожусь здесь по делу, желаете поговорить, разрешаю приехать.
– Минуточку, Лев Иванович, – произнес неуверенно Академик.
Не заботясь о том, что его могут услышать, Гуров взглянул на Дитера и Василия, насмешливо сказал:
– Удалились на совещание.
– Что вы делаете? – зашептал Василий. – Вы же их отпугнете.
А Дитер лишь пожал мощными плечами, вздохнул и отвернулся.
– Если людей так просто отпугнуть, они нам даром не нужны.
– А если нельзя отпугнуть, то нужны? – спросил Академик.
– Не уверен. Вы, Павел Николаевич, не подслушивайте чужие разговоры, лучше скажите: бравый майор еще жив? Или он уже попал под машину?
– Какой майор? – удивился Академик, понял, что сказал глупость, торопливо продолжил: – Вопрос вы задали странный, выезжаю, обсудим при встрече. Кажется, Нина произвела на вашего немца впечатление, я сделаю гостю подарок, прихвачу девушку. Не возражаете?
– Вопрос мой закономерный, а девушку привозите, Дитер скучает, будет рад. – Гуров положил трубку. – Живут люди, в одной лодке плывут, а каждый гребет под себя. Нина тут утром была, Академик об этом и не ведает. Ну что, мальчики, кто звонил, куда едем, кому приз полагается?
Он достал из холодильника бутылку водки, отмерил в стакан граммов сто, перекрестился и выплеснул водку в раковину.
– Грех, конечно. – Гуров сел за стол. – Мойте посуду, ставьте чайник, накрывайте стол на двоих здесь и на двоих в кабинете. Василий уходит на второй этаж, в окна наблюдает окрестности.
Василий чувствовал, что полковник в обращении жесткий, а по сути своей человек добрый, и позволил себе заворчать:
– Ясное дело, полковникам все дозволено: и ценнейший напиток в раковину, и офицеров в наряд на кухню.
– Ты, офицер, мне ответь, как тебе в голову взбрело, что мы можем в «Алмаз» поехать? – спросил Гуров, и не потому, что ответом интересовался, а пытаясь себя отвлечь от назойливой мысли о допущенной ошибке. – Спортсмены не жизни разыгрывают, лишь очки да медали, однако никогда на чужое поле не полезут, если можно противника принять на своем.
– Господин полковник, у меня два вопроса, – сказал Дитер, принимая от Василия мытые тарелки и тщательно их вытирая. – Как мне вас в присутствии гостей называть? Доктор или господин полковник?
– А через раз, пусть путаются.
– Как мне себя вести с дамой?
– Полагаю, с дамой тебе общаться не придется, ты за этим столом будешь пить кофе с Академиком. Ни на один вопрос не отвечай, будто не слышишь, расспрашивай об истории города, житье-бытье, во что здесь можно вложить капитал.
– Так я по-русски вроде не говорю.
– Прекрасно говоришь, а позавчера они пьяные были и все перепутали.
– Я вас не понимаю.
– Это не страшно, Дитер, главное, чтобы я сам себя понял, остальное образуется.
С улицы донесся автомобильный сигнал, Гуров посмотрел в окно и сказал:
– Василий, наверх, Дитер, встречай гостей.
* * *
Нина сидела в кресле раскованно, смотрела на Гурова открыто, словно переговоры подобного рода проводила регулярно, считала делом заурядным. Полковник давно знал, что при допросах и вообще нервных, психологически сложных беседах чисто физическое расположение людей по отношению друг к другу имеет существенное значение. Здесь имеет значение очень многое, и освещение, и кто сидит чуть выше, кто чуть ниже, и есть ли на что опереться. И естественно, Гуров, принимая «посла», имел все преимущества. Он сидел за столом в жестком кресле, имея точку опоры и возможность маневра, а Нина сидела в низком мягком кресле, и журнальный столик, стоявший перед ней, был не опора, и свет из окна, пусть неяркий, падал на женщину, но она смотрела на собеседника спокойно, уверенно, чуть иронично, говорила о вещах серьезных непринужденно.
Сыщик внимательно слушал, согласно кивал и думал о том, что легче вести борьбу с умным, опытным мужчиной, чем с подобной женщиной. У мужчины понятная логика, определенная цель, которую практически всегда удается в процессе разговора определить, у женщины никакой логики, потому определяешь ее намерения интуитивно, на ощупь, продираешься вперед, как ночью по тайге.
После недолгой разминки Нина взялась за дело всерьез, и тут уж междометиями отделаться стало невозможно.
– Ваши слова, господин полковник, мол, не трогайте моего капитана, я не трону вашего майора, подтолкнули нас к размышлениям. Поясните, если не трудно, что вы конкретно имели в виду? – Нина коснулась перламутровыми губами рюмки с коньяком.
– Я четко и конкретно сформулировал свою мысль. Нам нечего делить и ни к чему ссориться.
– А зачем полковнику-важняку вступать в какие-либо переговоры? У вас достаточно силы и власти, чтобы защитить своего капитана и уничтожить нашего майора.
– Я здесь как частное лицо.
– Вы хотите сказать, что находитесь в городе без ведома вашего руководства?
– Любопытство сгубило кошку.
– Интересное выражение, надо запомнить.
– Вы записываете наш разговор. – Гуров указал на лежавшую на столике сумочку. – Вам ничего запоминать не надо.
– Вы меня обижаете, Лев Иванович.
– А вы меня оскорбляете, – ответил Гуров. – Я двадцать лет в сыске, а вы меня держите за мальчика. Вы девушка способная, но ежедневное общение с дебилами приводит вас к деквалификации.
– Мы отвлеклись. – Нина открыла сумочку, вынула магнитофон, отключила, положила обратно. – И все-таки мне непонятно, почему мент такого высокого класса позволяет задерживать себя каким-то провинциальным шестеркам, дерется, переворачивает машины… Вступает в переговоры с местной организацией.
– А почему я должен вам что-либо объяснять? – Гуров решил вспылить, сорваться. – Впрочем, извольте, всегда питал слабость к красивым женщинам. У меня за прошлый год осталось от отпуска десять дней. Я уехал в отпуск по личным делам и не хочу, чтобы руководство узнало, что я ввязался в криминальную ситуацию. У нас этого не любят, а человек моего ранга, как и королева, должен быть выше всяких подозрений.
– А зачем же вы поехали под своим именем, которое в определенных кругах широко известно?
– Я могу выписать паспорт на любое имя. Но либо надо идти через аппарат министерства, чего я не хотел, либо обращаться в свое отделение с личной просьбой. А московская милиция лишь большая болтливая деревня. Да, я ошибся, не думал, что вы сразу начнете прессинговать.
– И потому в первый же вечер заявились в «Алмаз» и открыли дверь пистолетом?
– У меня там была назначена встреча. Кто же знал, что у вас там проводится профсоюзное собрание? – Гуров вынул из кармана «беретту» с газовыми патронами. – Если это пистолет, то я китайский император. Закончим толочь воду в ступе, да я и не заинтересован, чтобы о здешних делах стало известно в Москве. Но если вы меня будете доставать, я махну на все рукой, и вам всем станет нехорошо, а если точнее сказать, то очень плохо. Предлагаю разговор закончить, мирно расстаться. Я завтра улетаю. Даю слово, в город я не вернусь и из Москвы расстреливать вашу банду не буду.
Нина растерялась, казалось, что у нее огромный запас патронов, но она все отстреляла, а осталась при своих, с чем и приехала. Нет, еще оставался один заряд, последний, но, выпуская его, неизвестно, в кого попадешь – в голубоглазого супермена или в себя. Она закурила, попробовала кофе, пригубила коньяк, тянула время, думала. Похоже, он на самом деле в частном вояже и не хочет скандала. Бунич заверил, полковник слово держит, а он сказал, мол, не вернусь и мешать не буду. Можно на том и расстаться; если они сюда прибыли в поисках наемника и ждут неизвестного посредника, то, не шевельнув пальцем, отпустить, значит, вся работа, риск – все уйдет в песок. И чего огород городили, нервничали, чего ждем? А как разговор начать, когда господин полковник лишь твердит: разойдемся по-хорошему и забудем?