– Есть успехи?
– Неплохие. Ему пятьдесят два года, в этом возрасте язык дается нелегко.
– Я выучил арабский в шестьдесят, – гордо сказал Тедди таким тоном, будто шестьдесят ему исполнилось сто лет назад.
– Да, я знаю, – сказала Джулия. В Лэнгли это знали все. – Он занимается исключительно усердно и делает успехи, но прошло всего три дня. Учитель им доволен.
– О чем он говорит?
– Только не о прошлом, не о прежних друзьях или врагах. Для нас ничего интересного. Он как бы выключил прошлое, по крайней мере на время. Беседы в основном касаются его нового жилья, культуры и языка.
– Его настроение?
– Он только что вышел из тюрьмы, причем на четырнадцать лет раньше срока, и наслаждается итальянской кухней, хорошим вином. Он абсолютно счастлив. Похоже, не скучает по дому, но ведь фактически у него и дома-то нет. Никаких разговоров о семье.
– Здоровье?
– Неплохое. Кашель прошел. Он хорошо спит. Ни на что не жалуется.
– Много пьет?
– Очень умеренно. Наслаждается вином за ленчем и обедом, выпивает кружку пива в соседнем баре, ничего лишнего.
– Давайте попробуем добавить спиртного, вдруг заговорит.
– Мы это планируем.
– Он в безопасности?
– Все прослушивается – телефоны, гостиничный номер, уроки языка, ленчи, обеды. Микрофоны запрятаны даже в его штиблеты. В обе пары. В подкладку пальто вшит «Пик-30». Мы отслеживаем его повсюду.
– Значит, мы не можем его потерять?
– Он адвокат, а не шпион. По крайней мере пока он наслаждается свободой и делает то, что ему говорят.
– Этот человек совсем не глуп. Помните об этом, Джулия. Бэкман знает, что его хотели бы найти малоприятные люди.
– Верно, но сейчас он как дитя, льнущее к матери.
– Он сам чувствует, что находится в безопасности?
– С учетом обстоятельств – да.
– Тогда давайте его припугнем.
– Сейчас?
– Да. – Тедди начал тереть глаза и отпил глоток чая. – А что его сын?
– Наблюдение третьей степени. В Калпепере, штат Виргиния, практически ничего не происходит. Если Бэкман попытается с кем-нибудь связаться, то это наверняка будет Нил Бэкман. Но мы узнаем об этом в Италии раньше, чем в Калпепере.
– Сын – единственный человек, которому он доверяет, – сказал Тедди. Джулия повторяла это не раз.
– Совершенно верно.
Выдержав долгую паузу, Мейнард спросил:
– Что-нибудь еще, Джулия?
– Он пишет письма матери в Окленд.
– Очень мило, – улыбнулся Тедди. – Мы их читаем?
– Да, наш агент вчера сфотографировал черновик письма, и мы только что его получили. Бэкман прячет послание между страницами местного туристического журнала в гостиничном номере.
– Длинное?
– Два абзаца. Видимо, еще не дописал.
– Прочтите его мне, – сказал Тедди, откинулся на спинку кресла-каталки и закрыл глаза.
Джулия порылась в бумагах и нацепила на нос очки.
– Без даты, написано от руки, и это проблема, потому что почерк у Бэкмана чудовищный.
«Дорогая мама, не знаю, когда ты получишь это письмо и получишь ли его вообще. Я не уверен, отправлю ли его, от этого и зависит, получишь ты его или нет. Так или иначе, я вышел из тюрьмы и у меня все в порядке. В моем прошлом письме я писал, что все шло своим чередом в той плоской, как стол, стране Оклахома. Тогда я и понятия не имел, что президент меня помилует. Все произошло так быстро, что я до сих пор в это не верю».
Второй абзац:
«Я живу на другой стороне Земли, не могу сказать, где именно, потому что это кое-кого огорчит. Я предпочел бы оказаться в Соединенных Штатах, но это невозможно. От меня это не зависит. Жизнь не бог весть какая, но куда лучше той, что была неделю назад. Я погибал в тюрьме, хотя не писал тебе об этом. Не желал тебя расстраивать. Здесь я свободен, а это самое важное на свете. Я могу ходить по улицам, обедать в кафе, заходить куда угодно и делать, что заблагорассудится. Свобода, мама, – это то, о чем я мечтал долгие годы и считал недостижимым».
Джулия отложила листок и сказала:
– Дальше он не продвинулся.
Тедди открыл глаза.
– Ты считаешь, он настолько глуп, что отправит это письмо?
– Нет. Просто он писал ей раз в неделю в течение многих лет. Это привычка, не лишенная терапевтического эффекта. Ему нужно с кем-то говорить.
– Мы проверяем ее почту?
– Да, то немногое, что она получает.
– Хорошо. Напугайте его посильнее и доложите.
– Слушаю, сэр. – Джулия собрала бумаги и вышла из комнаты. Тедди взял в руки отчет и нацепил на нос очки. Хоби удалился в маленькую кухню, смежную с кабинетом.
Телефон матери Бэкмана в доме для престарелых в Окленде прослушивался, и пока это ничего не дало. В день объявления президентского помилования позвонили два старых друга, задали уйму вопросов и сдержанно поздравили мать Бэкмана, но она была так напугана, что ей дали снотворное, и она почти все время спала. Никто из внуков – троих, произведенных на свет Бэкманом и тремя его женами, – ни разу не звонил ей за последние полгода.
Лидия Бэкман пережила три инсульта и оказалась прикована к инвалидному креслу. Когда карьера сына была в зените, она жила в относительной роскоши в просторной квартире с круглосуточной сиделкой. Его тюремное заключение положило этому конец, и ей пришлось перебраться в дом призрения, где она жила рядом с сотнями других престарелых.
Конечно, Бэкман не станет устанавливать с ней контакт.
Глава 10
Проведя несколько дней в грезах о деньгах, Криц начал их тратить, правда, пока лишь мысленно. Получив деньги, он не станет работать на скользкого оборонного подрядчика, и ничто его не заставит сгонять публику на лекции. (Кстати, он отнюдь не был убежден, что публика горит желанием его слушать, несмотря на все уверения организатора.)
Криц подумывал о выходе в отставку. Исчезнуть куда-нибудь подальше от Вашингтона и всех врагов, которых он там себе нажил, на берег моря, и чтобы на причале покачивалась парусная лодка. Или уехать в Швейцарию, поближе к ново-обретенному богатству, хранящемуся в новом банке, свободному от налогообложения и растущему ото дня ко дню.
Он сделал телефонный звонок и оставил лондонскую квартиру за собой еще на несколько дней. Он разрешил миссис Криц позволять себе немного больше в лондонских магазинах. Она тоже устала от Вашингтона и заслужила более приятную жизнь.
Отчасти из-за помутнения мозгов на почве алчности, отчасти по причине природного скудоумия, а также ввиду отсутствия какого-либо опыта в делах разведки Криц сразу же совершил несколько грубейших ошибок. Для человека, поднаторевшего в вашингтонских играх, эти ошибки были непростительны.
Во-первых, он воспользовался телефоном в арендуемой квартире, что позволяло определить его точное местонахождение. Он позвонил Джебу Придди, сотруднику ЦРУ, в течение последних четырех лет прикомандированному к Белому дому. Придди все еще находился на этом посту, хотя ожидалось, что очень скоро ему придется вернуться обратно в Лэнгли. Новый президент начал обустраиваться, все дела пребывали в хаотическом состоянии, сказал Придди, несколько раздраженный телефонным звонком. С Крицем они никогда близки не были, и Придди сразу же понял, что этот парень намерен что-то у него выведать. В конце концов Криц сказал, что хочет разыскать старого приятеля, старшего аналитика ЦРУ, с которым когда-то сыграл не одну партию в гольф. Его зовут Дейли, Эддисон Дейли, он уехал из Вашингтона, получив назначение в какую-то азиатскую страну. Не знает ли Придди, где он сейчас?
Эддисона Дейли перевели обратно в Лэнгли, и Придди был с ним отлично знаком.
– Это имя я слышал, – сказал он. – Быть может, мне удастся его найти. Как мне с вами связаться?
Криц дал ему телефон лондонской квартиры. Придди связался с Эддисоном Дейли и рассказал о своих подозрениях. Дейли включил магнитофон и позвонил в Лондон по линии, защищенной от прослушивания. Криц поднял трубку и выразил непомерный восторг по поводу звонка старого друга. Он болтал о том, как прекрасна стала жизнь после расставания с Белым домом, после многих лет политических игрищ, как хорошо снова чувствовать себя частным лицом. Он горит желанием возобновить старую дружбу и со всей серьезностью размышляет о гольфе.
Дейли искусно ему подыгрывал. Сказал, что тоже подумывает об отставке – он уже тридцать лет тянет лямку – и все чаще ловит себя на мысли о более спокойной жизни.
– Как там Тедди? – поинтересовался Криц. – А новый президент? Что думают в Вашингтоне о новой администрации?
– Мало что меняется, – задумчиво сказал Дейли, – просто одна кучка болванов сменила другую. Кстати, как поживает бывший президент Морган?
Криц этого не знал, он с ним не говорил, да и вообще давно не может с ним связаться. Когда разговор начал выдыхаться, Криц, подавив неловкий смешок, спросил:
– Интересно, видел ли кто-нибудь Джоэла Бэкмана?
Дейли тоже выдавил смешок – уж больно понравилась ему эта шутка.
– Нет, – сказал он. – Думаю, парня надежно спрятали.
– Еще бы.
Криц обещал позвонить сразу по возвращении в Вашингтон. Они пройдут восемнадцать лунок в одном из лучших клубов, потом выпьют, как в старое доброе время.
«Какое еще старое доброе время?» – спросил себя Дейли, положив трубку.
Час спустя этот разговор воспроизвели для Тедди Мейнарда.
Поскольку первые два звонка оказались в известной мере многообещающими, Криц продолжил в том же духе. Его всегда отличала маниакальная привязанность к телефону. Он был горячим сторонником стрельбы дробью – чем больше звонков, тем больше попаданий. Постепенно в общих чертах у него сложился план действий. Еще один старый приятель был когда-то старшим сотрудником канцелярии председателя сенатского комитета по делам разведки и, хотя теперь превратился в лоббиста с обширными связями, предположительно сохранил тесные связи с ЦРУ.
Они поговорили о политике, о гольфе, а потом, к несказанной радости Крица, приятель спросил, о чем все-таки думал президент Морган, когда помиловал графа Монго, крупнейшего неплательщика налогов в истории Америки. Криц уверил собеседника, что лично он был против, а потом сумел перевести разговор на другое нашумевшее помилование.
– Какие ходят сплетни о Бэкмане? – спросил он.
– Ну, сам знаешь, – ответил приятель.
– Конечно, но где Мейнард его спрятал? Вот загадка.
– Значит, этим занималось ЦРУ?
– Ну разумеется, – авторитетно заявил Криц. – Кто еще был в состоянии вывезти его из страны под покровом ночи?
– Это интересно, – сказал приятель и замолк. Криц настойчиво предложил позавтракать на следующей неделе, и на том разговор иссяк.
Неистово набирая номера телефонов, Криц в который уже раз восхищался бесконечностью списка своих контактов. Все-таки власть сопряжена с кое-какими преимуществами.
* * *
Джоэл, по-иному – Марко, попрощался с Эрманно в семнадцать тридцать после трехчасового, практически без перерывов, урока. Оба были измотаны.
Холодный воздух проветрил ему голову, пока он гулял по узким улицам Тревизо. Второй день подряд он заглядывал в маленький бар на углу и заказывал пиво. Он сел у окна и смотрел, как местные жители спешат по своим делам, кто-то – домой, кто-то – торопливо делая покупки к обеду. В баре было тепло и накурено, и Марко снова мысленно перенесся в тюрьму. Он ничего не мог с собой поделать – перемена была слишком резкой, свобода – чересчур внезапной. Где-то в глубине души все еще гнездился страх, что он проснется, запертый в камере и какой-то шутник будет заливаться вдали истерическим смехом.
После пива он выпил эспрессо и вышел на темную улицу, глубоко засунув руки в карманы пальто. Повернув за угол, он увидел свою гостиницу, а потом заметил и Луиджи, который прогуливался по тротуару с сигаретой во рту. Вид у него был встревоженный. Марко перешел на другую сторону улицы, Луиджи последовал за ним.
– Мы немедленно уезжаем, – сказал он.
– Почему? – спросил Марко, оглянувшись, словно ища глазами злоумышленников.
– Потом объясню. На вашей кровати дорожная сумка. Сложите побыстрее вещи. Я подожду здесь.
– А если я не хочу уезжать? – поинтересовался Марко.
Луиджи сжал левое запястье, на мгновение задумался и улыбнулся, не разомкнув плотно сжатых губ.
– В таком случае вы не продержитесь и двадцати четырех часов, – сказал он зловещим голосом. – Уж поверьте мне, пожалуйста.
Марко взбежал по лестнице и, почти достигнув своего номера, вдруг понял, что резкая боль в животе возникла не от одышки, а от страха.
Что случилось? Что Луиджи увидел или услышал или о чем был проинформирован? И прежде всего – кто такой сам Луиджи, от кого он получает приказы? Доставая одежду из шкафа и швыряя ее на кровать, Марко задавал себе все эти вопросы и еще много других. Когда вещи были упакованы, он на минутку присел и попытался собраться с мыслями. Он глубоко вбирал в себя воздух, медленно выдыхал и говорил себе, что все происходящее – не что иное, как часть игры.
Неужели ему вечно придется спасаться бегством? Всегда торопливо паковаться, убегая из одного дома и скрываясь в другом? Вырваться из тюрьмы, конечно, здорово, но за все приходится расплачиваться.
Каким образом его так быстро сумели найти? Ведь в Тревизо он всего четыре дня.
Постепенно совладав с собой, он медленно прошел по коридору, спустился по лестнице, пересек вестибюль, кивнул разинувшему рот, но сохранявшему молчание портье и вышел на улицу. Луиджи взял его сумку, запихнул ее в багажник маленького «фиата». Они не успели и парой слов обменяться, как очутились на окраине Тревизо.
– Итак, Луиджи, в чем дело? – спросил Марко.
– Смена декораций.
– Понял. Почему?
– Очень веские причины.
– Ну да, конечно. Очень внятное объяснение.
Луиджи правил левой рукой, резко переключал передачи правой, прижимал педаль газа к полу и почти не пользовался тормозами. Марко был озадачен уже тем, как итальянцы могут проводить два с половиной часа в безделье за ленчем, а затем прыгать в машины и в течение десяти минут носиться по городу на сумасшедшей скорости.
Они мчались около часа, в целом держась на юг и избегая больших автострад, предпочитая объездные дороги.
– За нами кто-нибудь гонится? – не раз спрашивал Марко, когда они едва ли не на двух колесах входили в резкий вираж на поворотах.
Луиджи только качал головой. Его глаза сузились, брови сошлись на переносице, губы, если не сжимали в данный момент сигарету, были плотно стиснуты. Ему каким-то образом удавалось вести машину подобно киношному маньяку, не выпуская сигарету изо рта и не поднимая глаз к зеркалу заднего вида. Он преисполнился решимости молчать, и это лишь подбивало Марко завязать разговор.
– Вы просто хотите меня припугнуть, не так ли, Луиджи? Мы играем в шпионские игры, где вы – главный игрок, а я – жалкий болванчик, напичканный секретами. Напугать меня до смерти, сделать полностью зависимым и абсолютно лояльным. Я понимаю, что у вас на уме.
– Кто убил Джейси Хаббарда? – спросил Луиджи, едва шевельнув губами.
Бэкману сразу же захотелось вести себя потише. При упоминании Хаббарда он оцепенел. Это имя всегда вызывало одно и то же воспоминание: полицейская фотография Хаббарда, лежавшего ничком на могиле брата, левая сторона черепа почти снесена выстрелом, все в крови – надгробный памятник, белая рубашка. Кровь повсюду.
– У вас есть досье, – сказал Бэкман. – Это было самоубийство.
– О да. Если вы этому поверили, то почему же признали себя виновным и предпочли оказаться под защитой тюремных стен?
– Я был сильно напуган. Самоубийства иногда заразительны.
– Очень справедливое замечание.
– Вы хотите сказать, что ребята, прикончившие Хаббарда, гонятся за мной?
Луиджи утвердительно кивнул и молча пожал плечами.
– И они каким-то образом узнали, что я скрываюсь в Тревизо?
– Лучше всего – не рисковать.
Ему не добиться никаких подробностей, даже если Луиджи что-то знает. Он и не стал этого делать, но инстинктивно оглянулся и увидел позади только черную ленту дороги. Луиджи посмотрел в зеркало заднего вида и удовлетворенно усмехнулся, как бы говоря: они где-то там, сзади.
Джоэл откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Первыми погибли два его клиента. Сафи Мирзу пырнули ножом неподалеку от ночного клуба в Джорджтауне через три месяца после того, как он вступил в сделку с Бэкманом и передал ему единственный экземпляр «Глушилки». Ножевые раны оказались довольно серьезными, но выяснилось, что лезвие к тому же покрывал смертоносный яд. Никаких свидетелей. Никаких версий. Нераскрытое убийство, абсолютно безнадежное, одно из многих ему подобных в округе Колумбия. Месяц спустя в Карачи бесследно исчез Фейзал Шариф, его сочли погибшим.