* * *
Арсений Львович был в бешенстве от того, что лишился одного из своих складов и понес огромные убытки. Он даже подбивал Краба за деньги поджечь склады Ромы Валидола и его друзей. Притащил ему какие-то списки с адресами и картами местонахождения складов и офисов этой компании, оставил их Крабу для изучения, но Краб при Львовиче даже не глянул на эти адреса. А когда Львович вернулся, ответил, что на должность телохранителя он еще как-то катит, а вот на террориста уже никак. И поэтому ничего поджигать, взрывать и громить не будет.
— Ладно, забудь, — хмуро брякнул Арсений Львович, — пошутил я…
И свои карты с адресами спрятал в сейф. Но Краб успел их себе скопировать в двойном экземпляре.
А через двое суток после того, как милиция прикрыла склад Арсения Львовича, в офис к нему прибыл самолично Веня Бирюлевский со своими «кабанами» и напомнил о том, что надо погасить долг перед Ромой Валидолом. Львович сослался на то, что он и так уже пострадал — ведь милиция прикрыла его склад и уничтожила огромную партию товара, но Веня на это лишь пожал плечами, мол, какая связь между тем, что милиция обложила его склад, — это личные Львовича проблемы, а долг — он же платежом красен. Краб при разговоре не присутствовал, сидел в приемной вместе с двумя пышнотелыми и грозными «кабанами», которые прибыли вместе с Веней, и просматривал свежую прессу. Дверь в кабинет Арсения Львовича была приоткрыта, поэтому можно было слышать все, что говорится там.
Веня терпеливо убеждал Арсения Львовича в том, что еще один из трех его складов нужно передать Роме Валидолу в счет погашения долга. А Львович упрямо твердил, что он ничего не должен, что все это подстава и он будет разбираться с этим, а потом и вовсе понес какую-то галиматью о том, что он будет обращаться в суд, дабы восстановить справедливость.
— Ну что ты из себя дурака-то строишь? — устало спросил Веня. — Весь товар, из-за которого сыр-бор между тобой и Ромой, был нелегальный, из Китая же гнали вагоны с контрафактными фильмами и дисками. Какой суд, ты что городишь-то?
Но Арсений будто и не слышал, продолжал говорить свое. Видимо, Веня устал уже убеждать Львовича в том, что надо подчиняться установленным порядкам, поэтому он резко встал со стула, выдернул из кармана джинсов металлическую телескопическую трубу, которая с жутким звоном раскрылась, стала длиной в полметра, и потом с хорошего замаха врезал ею прямо по столу, за которым сидел Арсений, раздробив на части мобильный телефон. Львович вздрогнул всем телом, вскочил со стула, повалив его, и прижался к стене.
— Перешибу, как соплю, — со спокойной холодностью пригрозил Веня Львовичу дубиной.
Но ударил своей телескопической трубой не по его трясущемуся тельцу, а стал громить на столе у Арсения Львовича компьютер, на котором тот до визита бандитов миролюбиво раскладывал пасьянс. Львович, увидев, как искрится и разлетается на куски его дорогостоящая офисная техника, неожиданно побелел, свалился на пол и стал биться в припадке, пуская слюни и при этом крича:
— Я эпилептик, у меня приступ, вызовите врача!
Веня еще на зоне, где ему в молодости пришлось отсидеть два года за драку, насмотрелся подобных трюков, поэтому на верещание и призывы о помощи Львовича никак не реагировал — он-то знал, что при приступе эпилепсии обычно не кричат и не зовут на помощь, а только скрипят зубами. И тут за спиной Вени двери в кабинет скрипнули, и показался Краб. Львович, который валялся за столом и старательно изображал припадочного, пуская слюни, этого не видел.
— Э, — удивился Веня, — как ты сюда вошел? Я же своим кабанам сказал никого сюда не впускать. Где они?
— Там… лежат, — кивнул Краб назад на приемную.
— Как лежат, ты чего мне тут втираешь? — рассердился Веня. — Еще скажи, что это ты их там «положил»!
Краб ничего не стал отвечать — пожал плечами.
Когда двадцать минут назад Веня прошел в кабинет Львовича, с Крабом в приемной остались два Вениных бойца — два настоящих откормленных кабана, массой под центнер каждый, похожие на борцов сумо. Один из них, громко хлюпая, пил безалкогольное пиво прямо из банки, которая смотрелась в его руках, как наперсток, а второй сосредоточенно ковырял в носу. Краба, сидящего за столом выставленной на час из приемной секретарши, они в упор не видели, словно он был каким-то предметом мебели, а не человеком. Жирный кабан допил свое пиво, демонстративно рыгнул, смял банку в широкой ладони и бросил ее на стол Крабу, как в помойное ведро. Краб поднял искореженную банку, осмотрел ее со всех сторон и потом перевел взгляд на кабана, который, приподняв футболку, почесывал свой живот.
— Ты с этим делом давай завязывай, — проникновенно посоветовал ему Краб, — безалкогольное пиво — первый шаг к резиновой женщине.
— Что? — возмутился кабан так, как будто это не Краб сказал, а табуретка заговорила.
Второй перестал ковыряться в носу и гоготнул, как рождественский гусь. И в это время Краб как раз и услышал громкий удар из кабинета Львовича и решил заглянуть туда. Тогда тот из кабанов, что пил пиво, грубо оттолкнул его, но Краб поймал его пальцы, вывернул руку и ребром ладони врезал ему по шее сбоку. Таким ударом Краб ломал трехсантиметровую доску, а шея у кабана хоть и была толщиной с унитаз, но удара не выдержала. Бандит, как рыба, вытащенная на сушу, стал хватать воздух ртом, а Краб ударил его между ног, добавил с двух сторон ладонями по ушам, а потом боднул головой в кончик носа. Когда глаза кабана закатились от удара, он принялся за второго бандита.
Тот кинулся на Краба, пытаясь прижать его к стене, но сам протаранил эту стену головой, направленный умелым блоком Краба. Через пять секунд он уже сполз по этой самой стене, измочаленный кулаками и ногами Краба, как отбивная котлета. Дрался с кабанами Краб довольно шумно, но и из кабинета Арсения Львовича доносились удары, треск и хруст, поэтому громящий оргтехнику Веня не услышал, что, пока он махал своей железной палкой, в приемной тоже происходила какая-то возня. Поэтому он так и удивился, увидев Краба в дверях. Он намеренно взял с собой двух борцов вольного стиля, чтобы они завязали в узел заносчивого морпеха, если он посмеет даже что-то вякнуть, а вот получилось так, что морпех без шума и пыли уложил его спортсменов «поспать».
После того, как Краб вошел в кабинет своего шефа, следом, боднув головой дверь, на четвереньках вполз тот кабан, которого Краб бил первым. Он схватил Краба за ногу и попытался укусить. Очевидно, ему было очень досадно потерпеть поражение. Он рычал, как раненый вепрь, вцепившись зубами в плоть, но Краб нагнулся и с размаху врезал ему по макушке кулаком. Удар был достаточно сильным, бандит разжал зубы, медленно съехал вдоль голени Краба и уткнулся носом в его ботинок.
— Слушай, ты вообще понимаешь, что себе смертный приговор подписал? — поигрывая дубиной, спросил Веня, у которого в глазах забегали тревожные огоньки. — Ты на кого руку поднял, профура ванильная?
Оружия-то огнестрельного с собой Веня не взял, а руками и ногами с этим морпехом ему будет точно не совладать. Позора поражения потерпеть Веня никак не мог. Вот так ползать, как ползал только что его кабан, в собственных соплях и крови, — такого Веня по статусу своему уже позволить не мог, оттого и встревожился.
— Слушай, Веня, если у тебя такие плохие бойцы, может быть, я тебе подойду? — миролюбиво спросил Краб, присаживаясь на краешек стола. — Возьмешь к себе на работу? Ты же мне как раз это и хотел предложить на футбольном поле возле ворот, или я ошибся?
Веня понял, что морпех его бить не собирается, наоборот, он весьма уважительно заговорил с ним, потому статус свой Веня сегодня не потеряет. Да и прав был Краб, спросив про предложение на футбольном поле, — Вене и правда хотелось бы такого бойца иметь у себя в рядах, а не в рядах противника. А то ведь подписался за какого-то фармазона Львовича, который ни слов, ни кулаков не понимает. Но Веня сделал вид, что разговор ему не интересен. Конечно, сразу соглашаться — себя не уважать.
— А как же я, Петр Петрович? — высунул растрепанную голову из-за стола Арсений Львович. — Ты же сказал, что друзей не продаешь?
— Так то друзей, — ответил Краб, — а какой ты мне друг? Ты сам первый меня предал.
Львович скорчил кислую мину и съехал обратно под стол, Веня усмехнулся, сложил свою металлическую палку, посмотрел на Краба долгим немигающим взглядом, а потом на едва встающего с пола своего бойца и сказал:
— Ладно, пошли с нами, Петр Петрович, переговорим по-деловому, а там и решим — будем мы с тобой одни щи хлебать или все-таки придется тебя ракам скормить в подмосковном пруду…
Краб уже понял, что никаким ракам его не скормят, Веня в нем несомненно заинтересован, а у Краба появился шанс подобраться поближе и к Гомункулу, и к самому Магниту. Сначала у него был план узнать всю «пиратскую» систему и всех людей, в ней вращающихся, чтобы всю эту «вертикаль» сдать родным органам, но теперь у него появилась мысль выйти на самого Магнита и попробовать вытрясти из него деньги, которые он должен Татьяне и Бальгану за альбом.
В самом деле — какой смысл, что Магнита привлекут к уголовной ответственности? Если еще и привлекут с его связями. Но даже если его и посадят, то срок будет смехотворный, а дело его будет продолжать жить и без него. Нет, лучше прижать Магнита к теплой стенке да стребовать с него долг. Но для этого нужно еще узнать, кто такой этот Магнит — депутат Госдумы или какой-нибудь криминальный авторитет, что в принципе одно и то же.
Глава 9
Первым делом, поступив на «службу» к Вене, Краб запечатал в конверт все данные по складам и криминальным дорожкам контрафакта, полученные им от Львовича и которые он успел скопировать. Забежав на почту, отправил это все заказным письмом без обратного адреса прямо в руки капитану Загорскому, сделав предварительно себе самому еще одну копию. Краб хотел проверить правдивость слов Арсения Львовича о том, что Загорский не в «колоде». Если он правда не связан с «пиратами» одной нитью, то какие-то наезды на склады все-таки будут, и у Краба появится надежда разрешить проблему законным путем без собственного вмешательства в борьбу против «корсаров» звукозаписывающей индустрии.
Два кабана, которых Краб избил в приемной, обижались на Краба недолго, наоборот, на следующий же день они подошли к нему в офисе, который занимал Веня под вывеской ОАО «Спринт», и попросили показать им пару приемов. А тот, который пил безалкогольное пиво, даже пояснил, что он вынужден пить такое пиво, потому что алкоголь ему противопоказан, ведь он наращивает мышечную массу в спортзале с помощью анаболиков. А стероиды со спиртным несовместимы. И женщин он любит живых, а не резиновых.
Краб не стал отклонять их предложение о дружбе и показал им пару безобидных приемов — мало ли, придется еще раз сцепиться, так ни к чему учить эти две тушки хорошо драться. В ОАО «Спринт» никто ничего особенно не делал, кроме, естественно, начальства. Кабаны целый день смотрели по телевизору канал «Спорт», раскладывали пасьянсы на компьютере и каждый час жрали быстрорастворимую лапшу. Только всеобщий шеф Веня сидел на телефоне и все время «тер базары», как он сам выражался. После обеда он позвал к себе Краба на разговор. Закрывшись от посторонних ушей плотной дверью, Веня стал объяснять первое задание Крабу.
— Поедешь с нашим человеком на Украину, — говорил он, параллельно пытаясь набрать на телефоне чей-то номер, — там хохлы вообще оборзели. Мы им сто раз говорили, что русский шансон — это наша нива и мы ее пашем, а они все равно штампуют диски и кассеты с нашим шансоном и везут сюда, в Москву, на продажу. Пару раз мы их товар перехватывали, но все равно просачивается то тут то там, нужно предупредить последний раз по-серьезному. Но от тебя никого бить не требуется, просто наш человек будет с ними говорить, а ты подстрахуешь, чтобы без проблем встреча прошла.
— Слушай, объясни мне, если и мы делаем «пиратский» шансон, и хохлы тоже правообладателям этого самого шансона не платят, то какая между нами и хохлами разница? — спросил Краб. — И мы, и они артистов, которые этот шансон создают, обдираем.
— А разница такая, — ответил Веня, — что Москва — это наша территория, а они пусть у себя в Хохляндии сидят и не высовываются, — и потом, прищурившись, спросил: — А ты что, Петр Петрович, честный дядя, что ли? Тебе-то какое дело до этих артистов? О своей заднице думать надо прежде всего, о ней никто, кроме тебя, не позаботится. Это раньше был коллективизм — все общее, каждому по чуть-чуть все же перепадало, а теперь мы демократию строим, где каждый за себя и выкарабкивайся, как хочешь. И еще запомни: слово «честный» в нашей стране синоним «дурак». Что честный, что дурак — одно и то же. Вот и думай, есть тебе дело до того, купил себе Киркоров новый «Кадиллак» или нет, ты ж вроде не дурак малолетний, дядя взрослый, размышляй и делай выводы. Ладно, хватит философствовать, выезжаешь сегодня вечером вместе с нашим человеком на поезде, вернешься послезавтра. Задача ясна?
— Куда уж ясней, — кивнул Краб и поинтересовался: — Хочу спросить у тебя, а что теперь со Львовичем будет?
— А что с ним будет, ничего с ним не будет, — ответил Веня, — знаешь, Петрович, ведь дурак — он же хуже злодея. Злодей хотя бы делает передышку иногда в своих злодействах, а дурак, который еще и уверен, что он непогрешимый, никогда не останавливается — только гадит и гадит. Конечно, Львовича теперь уберут от дел, склады его и дорожки, по которым «караваны» наши идут, передадут другим, тому же Роме Валидолу. А ты что подумал, мы его убьем? Нет, Петр Петрович, кадры для нас решают все, а кадров хороших нет. И хоть Львович и мудак конченый, но опыт у него есть, хватка есть, посадим его на долги, и будет он у нас работать, как миленький, чтобы долги отдать. Правда, уже не на руководящей должности, а так, на побегушках — принеси-подай, пошел на хрен, не мешай. И слушай, мне тебя называть Петр Петрович как-то несподручно. Будешь ты у нас Петруччо, понял?
— Да мне все равно, — ответил Краб.
— Ну, тогда давай собирайся, — сказал Веня, — вот тебе билет на поезд, поедешь в люксе, и вот еще конвертик. Тут пятьсот долларов на мелкие расходы, твои командировочные.
Краб сунул конверт в карман и глянул на билет, выписанный на его имя. Поезд был «Москва— Львов», и Краб поинтересовался, до конца ли они поедут или где на промежуточной станции надо выйти? Веня рассмеялся в ответ и сказал, что, мол, до конца, до самого славного города Львова. А потом порекомендовал ему обзавестись русско-украинским разговорником, потому что на Западной Украине не особо русских жалуют, особенно москвичей.
— Да бывал я на Украине раньше, — ответил Краб, — в пределах поверхностного общения знания у меня имеются, обойдусь как-нибудь без разговорника.
Вечером Краба подбросил до вокзала один из тех кабанов, которых он побил в приемной у Львовича. Обида была уже забыта, кабан на Краба не сердился, даже проводил до самого вагона. Каково же было удивление Краба, когда он узнал в своем попутчике того самого усатого, которому прошелся по ребрам при разговоре в ресторане! Усатый был нахмурен и молчалив. Поезд тронулся, а он все сидел, уткнувшись носом в окно. Заглянула проводница, спросила — будут ли они пить чай. Краб заказал два стакана и, когда принесли, подвинул один Усатому. Тот с неприязнью взглянул на чай и снова отвернулся.
— Ладно тебе дуться, как гимназистка, которую за ягодицы ущипнули, — сказал Краб, протягивая ему руку для мировой, — сам понимаешь, служба такая у меня, за хозяина заступаться. Теперь вот с тобой еду, и надо будет, так и за тебя кому хочешь ребра переломаю, если в том надобность возникнет. Петруччо меня Веня окрестил, а тебя как звать?
Усатый с неприязнью посмотрел на Краба, но все же протянул ему руку через стол и вяленько, с неохотой пожал.
— Меня Гоша зовут, — ответил он, — Гоша Граммофон.
Видно было, что Краб ему неприятен, себя он считает величиной, а его туалетной бумагой. Краб, видя такое отношение, решил подурачиться и преувеличенно поиграть роль мичмана Карабузова, чтобы досадить обидчивому попутчику, который никак не хотел идти на контакт.