В позе роденовского Мыслителя я сидела над газетными листами, испещренными коричневыми кофейными кругами. На четырех страничках, за вечер затертых чуть ли не до дыр, тоже подсказки не было. Не нашла я ну ничегошеньки, что имело бы хоть какое-то отношение к Альберту Кравчуку, его бизнесу или партнерам! Наверное, Ирина просто купила ее в киоске, чтобы почитать гороскоп и городские сплетни, да так и таскала в сумочке. А я-то размечталась, что газета и есть то самое доказательство, на которое она намекала...
В сердцах я оттолкнула чашку с кофейной гущей, и темное пятно расплылось по неживой, компьютерной физиономии разыскиваемого чеченского террориста. Какая гнусная рожа, так ему и надо! Хотя чего ждать от фоторобота... Может, в жизни он столь же эффектный, как те бородачи в камуфляже, которых наше телевидение так любит показывать. Что там про него пишут? Пока этот «красавчик» засветился по соседству, в Ростове и Волгограде, но есть оперативные данные, что может появиться и у нас в Тарасове. «Пользуется паспортом, выданным на имя Рафика Мирзоева, уроженца Дагестана, – прочла я дальше. – Настоящий Рафик Мирзоев, 1962 года рождения, погиб летом прошлого года в автомобильной катастрофе... Может использовать также поддельные документы на имя Лечи Акмерханова, предпринимателя, и Леонида Каневского, менеджера российско-германского химического концерна...»
Понятно. Неужели бессонные ночи еще не кончились, ночи без уверенности, что утро наступит? Неужели мои хачики с сахарными мешками были лишь трагикомическим прологом настоящей трагедии и в моем городе?
– Нет, к черту! – Я замахнулась кулаком на поддельного Рафика Мирзоева.
Кулак застыл в воздухе. Я схватила газету и поднесла к глазам мутную, расплывшуюся строчку:...поддельные документы на имя Лечи Акмерханова, предпринимателя... Сразу припомнился двухнедельной давности эпизод: длинный коридор рыночного подземелья, темный закуток с тележками и Славик Парамонов, поспешно спрятавший в карман халата сотовый телефон после слов: «Усек, усек... Ну пока, Лечи, до связи». Похоже, это имя становится популярным на волжских берегах. Если только этот Лечи и тот – не один и тот же...
Тряхнув головой, я отодвинула от себя газету и отогнала внезапное наваждение. Втемяшится же такое в башку посреди ночи! К черту этого подонка! Не хватало мне еще о нем думать. Пусть им занимается антитеррористический штаб, УВД, ФСБ – есть кому! А мне достаточно собственных проблем. Я должна найти ответ на вопрос – о чем хотела рассказать мне Ирина Кравчук. О чем и о ком. Если я найду ответ, я найду и ее убийцу.
Какой-то заколдованный круг: ни один из тех, кого я знаю, не годится. Ни один из подельников Кравчука, теперешних или бывших. Кроме... Махмуд?!
Конечно, ну конечно же! Это должен быть он – тот, кого я еще не знаю. Человек без лица, человек-призрак. Но, похоже, теперь он материализовался. Бедная Ирина...
Все сходится. Именно Махмуд подключился к делам Альбертика совсем недавно. Он звонил Кравчуку в прошлую среду: вот они, эти самые несколько дней, заставившие бывшую жену «бизнесмена» сильно нервничать. Махмуд и Альберт затевали какую-то крутую игру, ее правила и фигуры содержались в строжайшей тайне. Возможно, Ирина каким-то образом приоткрыла завесу над этой тайной и тем самым вынесла себе смертный приговор...
«Спокойно, Таня дорогая, спокойно! Это тоже – всего лишь версия, ничем пока не подкрепленная. Не увлекайся!»
Однако нюх – мой верный детективный нюх! – подсказывал, что я наконец-то взяла верный след.
Резкая трель звонка в передней прервала мою оживившуюся мысль на самом интересном месте. Я подскочила, вытаращив глаза: в половине третьего ночи?! Хотя... Чему удивляться: я ведь ожидала «визитеров» с ордером! Вот они и пожаловали.
На ватных ногах, лихорадочно обдумывая, на чем же я могла проколоться, кроме «подлого труса» Леопольда, я поплелась к входной двери. Но когда в окуляре «глазка» замаячил выдающийся шнобель, который невозможно было спутать ни с каким другим носом на свете, мое изумление достигло высших пределов. Неужели Гарик Хачатурович Папазян лично приехал меня арестовывать?!
Зная, что я смотрю в «глазок», он вытянул губы трубочкой и послал смачный поцелуй. Я невольно прыснула: ну и видуха у него. Пожалуй, с ордером в кармане Гарик так себя вести не стал бы. Звонок повторно тявкнул над самым моим ухом, я накинула цепочку и открыла дверь.
– Привет, дорогая. Я тут проезжал мимо, увидел свет у тебя на кухне и решил, что здесь найдется лишняя чашечка кофе для старого друга.
Этот нахал говорил таким будничным тоном, как будто передача «Спокойной ночи, малыши!» только что кончилась. Тут Папазянчик заметил цепочку, и его мощные брови – лучшее, что есть у него на физиономии, не считая глаз, – поползли вверх.
– Ты что, очумела, ара? С каких пор ты стала так меня бояться? Я расту в собственных глазах!
Раз сто, не меньше, я пыталась выяснить у него, что означает это самое «ара», – и всегда безуспешно. В конце концов пришлось просто смириться, ведь этим словечком пользуются буквально все мои знакомые армяне, и самой принять его к употреблению. «Дорогой», «уважаемый», «любимый», «друг» – выбирайте, что вам больше нравится. «Ара» – это нечто среднее.
– Если б ты видел свою рожу через «глазок», ты бы не спрашивал, ара. Впрочем, она и без «глазка» ненамного лучше. Фу, фу! – Открыв дверь, я поморщилась и демонстративно развеяла ладонью густые коньячные пары, наполнившие мою прихожую. – Значит, как коньяк лакать – так ты один справляешься, а за кофе ко мне притащился, там не подали? Фиг вам! Проваливай, я спать ложусь.
– Спать, говоришь? Тогда я тем более должен войти, дорогая!
Слава богу: он явился ко мне не как капитан милиции. Ложная тревога, уф... Значит, можно с ним не церемониться. Я попыталась закрыть дверь, но не тут-то было! Гость проворно сунул в щель ногу в башмаке сорок третьего размера, а это не шутка.
– Пусти дверь, нахал!
– И не подумаю, дорогая. Зря я, что ли, лез на твой чертов шестой этаж без лифта? Неужели ты всерьез надеешься, что эта железная ниточка может меня остановить?! Так что лучше убери ее сама: будет меньше шума.
– Ты знаешь, как это называется? Это называется – хулиганство! Незаконное вторжение в жилище!
Гарик сокрушенно покрутил головой.
– Вай, ты кругом права, ара. Что теперь будешь делать, а? Милицию позовешь? – И он одарил меня самой обворожительной из своих улыбок.
Подавив в себе желание пересчитать ему зубы прямо через порог, я сняла цепочку и отступила от двери. Я слишком хорошо знала этого типа, чтобы посреди ночи состязаться с ним в упрямстве на собственной лестничной площадке. Если он пришел, чтобы войти, – он все равно войдет, даже если ему придется поднять на ноги весь дом и заковать меня в наручники. Это же мент!
Оказавшись в прихожей, Папазян как ни в чем не бывало облапил меня, лизнул в щеку и тут же повернулся к большому зеркалу, как будто лишь за тем и явился. Окинув себя с головы до ног придирчивым взглядом – для этого ему пришлось, как обычно, слегка склонить голову: его метр девяносто не умещались в моем антикварном трюмо, – он поиграл плечами, достал из кармашка расческу и пригладил свою черную и блестящую, как вороново крыло, шевелюру, благоухающую французским одеколоном. А затем одернул смокинг и поправил галстук-бабочку.
Провалиться мне на месте! На этом отъявленном хулигане в самом деле был настоящий смокинг, и бабочка тоже. А в зеркале отражалась гладко выбритая «морда лица»! Решив, что у меня от усталости и перевозбуждения начались галлюцинации, я зажмурилась и потрясла головой. В голове что-то зазвенело, однако чудное видение не исчезло: Гарик Хачатурович – элегантный, как пистолет Макарова после чистки, – ослепительно улыбался мне из зеркала.
– Ну что, дорогая? Ты берешь обратно свои гнусные слова насчет какой-то там рожи? Я не слышу криков восторга.
– Караул! Мне подменили друга. В мою квартиру обманом проник какой-то «новый армянин»! Пожалуй, я все-таки позвоню в милицию.
– Не суетись, ара: там все равно никого нет. Сегодня вся тарасовская милиция гуляет на юбилее моего страстно обожаемого шефа полковника Колесниченко. Может, ты еще не знаешь последнюю сводку? Так вот: нашему полковнику стукнул полтинник. А это и в самом деле я, твой Гарик, – только разодетый в пух и прах. Вернее, еще не твой, но мечтающий стать твоим, дорогая! И это несмотря на то, что в его записной книжке за сегодняшний вечер прибавилось три новых телефончика: на буквы Ю, Л и Б. – И Гарик в подтверждение начертил их пальцем на зеркальном стекле.
– Я в восторге. Особенно от той, которая на букву Б.
– Твой панельный юмор неуместен. Ее зовут Беляна, Беляночка. – Мой «Кобеляночка» блаженно зажмурился. – Она натуральная блондинка с потрясающими формами...
– Надеюсь, формы у нее тоже натуральные?
Ночной гость заржал, запрокинув голову:
– Обижаешь, начальник. Гарик Папазян ничего не принимает на веру. Впрочем, в таком платье, какое было на ней, скрыть «улики» практически невозможно. Даже если бы она пыталась это сделать!
Я плотнее запахнула свободный велюровый халат.
– Вот теперь я тебя узнаю, трепло. Давай топай на кухню: я не собираюсь слушать твои пошлые байки всю ночь.
– Вай-вай-вай, да ты ревнуешь, дорогая? Не сомневайся: всю ночь я их рассказывать не буду. Для тебя у Гарика найдется кое-что поинтереснее.
Он развалился на табуретке, вытянув длинные ноги через всю кухню. Я едва успела выдернуть из-под его локтя газету «Тарасов» с кофейными блямбами. При этом что-то мелкое, наподобие горошины, упало на пол и запрыгало по линолеуму. Я поняла – что, но слишком поздно... Папазян опередил меня:
– Что это за хреновина у тебя тут?
Зажав крапчатую бусинку из церкви Кающейся Магдалины между двумя пальцами, капитан вертел ее так и этак, ожидая ответа.
– Покажи-ка.
Словно не понимая, о чем речь, я сделала попытку завладеть бусиной, но это мне не удалось. Я пожала плечами как можно беспечнее:
– Понятия не имею, что это, Гарик! Тут ко мне сегодня соседская девчонка забегала. Наверно, она оставила. Камушек какой-то...
– Девчонка, говоришь? Ну-ну.
Папазян равнодушно швырнул находку в вазочку с карамельками, тут же утратив к ней всякий интерес, закурил и принялся болтать разную ерунду в ожидании кофе. Моя спина под велюровым халатом покрылась испариной. «Пронесло!»
Я поставила перед незваным гостем дымящуюся чашку, опустилась на другой табурет и вдруг почувствовала, что больше не в состоянии бороться со сном. Физиономия моего армянского друга с черными агатовыми глазами, его улыбка и сигарета, галстук-бабочка – все плыло перед глазами и двоилось, а слова Гарика пробивались к моему сознанию с таким трудом, точно уши были заложены ватой.
– ...Спасибо за кофе, дорогая: он был классный, как всегда. Правда, я еще рассчитывал насладиться откровенной беседой. Но, похоже, зря!
– Какой еще, к черту, беседой? Я с ног валюсь! Выпил – и выметайся, аудиенция окончена.
Сквозь дымку сна и дым «Мальборо» мне почудилось, что улыбка Папазяна стала какой-то жесткой, и это мне совсем не понравилось.
– Ошибаешься, ара: она только-только начинается. И не закончится, пока я не вытрясу из тебя правду о твоих вчерашних похождениях. Или нам придется продолжить наше милое общение в другом месте!
Должно быть, я уже заснула и видела дурной сон: другого объяснения его словам быть просто не могло. Вот как, значит, этот ужасный тип отплатил за мою доброту к бесприютному ночному страннику! От злости я пришла в себя и заорала:
– О каких еще похождениях, черт бы тебя побрал!
Гарик, окончательно превратившийся в капитана милиции Папазяна, протянул через стол свои жилистые лапы и так сдавил мне запястья, словно уже надел на них железные «браслеты». Его глаза просверлили меня, как две пули.
– Зря ты держишь меня за лоха, Татьяна. Зря валяешь дурочку, как будто не знаешь, что с Гариком Папазяном этот номер не проходит. Но изволь, я освежу твою память. Я жду от тебя чистосердечного признания: как вы с падре Леопольдом Крайновским грохнули его подружку Ирину Кравчук. Вчера в католической церквушке на Немецкой. Вспомнила? Теперь давай колись. А я пока подумаю, что с тобой делать.
Глава 5
Собрав в кулак все оставшееся при мне на этот час самообладание, я освободила руки и встала из-за стола.
– Посиди здесь, капитан. Я сейчас оденусь.
Нужный эффект был обеспечен: Гарик вытаращил глаза.
– Оденешься? Это еще зачем?
– Ну, не ехать же мне к полковнику Колесниченко в домашнем халате! Тем более что у него сегодня юбилей.
– Что ты несешь?
– Я говорю, что мы поедем сейчас в твое управление на Московской, где ты оформишь мое задержание по всей форме. И так же по всей форме снимешь показания. С протоколом, с моей подписью на каждой странице – все как положено. Чтобы завтра моему адвокату...
– Э, погоди-ка!
– ...чтобы завтра моему адвокату Степе Фридману было чем заняться. Можешь не сомневаться: он раскрутит дело с моим незаконным задержанием так, что твоему Колесниченке мало не покажется! Так что кончайте базар, товарищ капитан, – и вперед. Надеюсь, вы на машине? Не ехать же мне на своей на собственный допрос!
Не дождавшись ответа – ночной гость, свирепо вращая очами, давился каким-то сложным набором междометий, – я развернулась и выплыла из кухни с гордо поднятой головой. Хуже всего, если он нагонит меня по пути в спальню и начнется потасовка: тогда сам дьявол не ведает, чем все это может разрешиться! Но нет... Потрясение от моего эффектного выхода оказалось таким сильным, что замедлило даже реакцию Папазяна, обычно молниеносную. Он еще только вскочил с табуретки, когда за моей спиной щелкнул дверной замок.
Навалившись на дверь всей своей тяжестью, я слушала, как Гарик мечется по кухне, что-то сшибая на пути и остервенело ругаясь по-армянски. Хорошо уже, что он сразу не кинулся крушить мое убежище. А мог бы – больше всего Гарик Хачатурович не любит, когда его переигрывают по очкам.
«Не спеши, Таня дорогая: ты еще его не переиграла, разве что первый тайм выиграла. Возьмет сейчас и скажет: „Ну, едем, ара! Что ты там возишься?“ Вот будет весело!»
Я машинально вытащила из шкафа первую попавшуюся одежду и без сил рухнула рядом с нею на кровать. Разумеется, я блефовала. Стоило лишь Гарику сделать то, чем до него стращал меня внутренний голос, и я вышла бы полным банкротом. Какое уж там «незаконное задержание»... Степе Фридману пришлось бы готовить мою защиту в суде!
Но и Папазянчик блефовал тоже! Я это знала, я это чувствовала. За пять или шесть лет знакомства, очень быстро переросшего в дружбу, я изучила этого парня как самое себя. И даже лучше: в женщине всегда есть место загадке, тогда как мужик, даже самый неглупый, – это только мужик! Его психоэмоциональное устройство достаточно примитивно, а поступки предсказуемы – конечно, если задаться целью их предсказать. Он может действительно считать себя пупом земли и всерьез относиться к титулу «лучший сыщик всех времен и народов», кстати, придуманному мной исключительно в целях воздействия на непомерное тщеславие капитана грубой лестью. Однако он и представить себе не может, бедняга, что он – всего лишь подопытный кролик в экспериментальной научно-практической лаборатории женской хитрости! Ах, если б только Гарик Хачатурович мог предположить, сколько «приливов» и «отливов» совершила его горячая южная натура лишь потому, что так было угодно мне... А главное – сколько раз я бессовестно эксплуатировала его профессиональный гений в своих узкокорыстных интересах.
Никуда он меня не повезет, конечно. Это вообще не его функция! Однако стервец что-то пронюхал, это ясно. Пронюхал – и берет меня на понт, хочет вытрясти правду, пока я тепленькая. Это скверно. Очень скверно! Я, как никто другой, знала: с Папазяном можно шутить до тех пор, пока он не начинает подозревать тебя в сокрытии информации, представляющей интерес для следствия. Но как только заподозрит, что из него делают лоха, – шутки кончаются, и тут из экспериментатора очень легко можно превратиться в беззащитного кролика.