— К сожалению, Мария Федоровна, не знаю.
— Как же не знаете? А кто знает? Что вы за работники такие? Тут не знаете, там не знаете. Что ж, вы хотите, чтоб людей среди бела дня резать начали?.. Ай-я-яй, бедная Валентина! И старик ее, значит, не пережил! А она про это и не знала ничего, бедная. Ну и дела!
— А может быть, она знала, Мария Федоровна?
— Да откуда ж ей знать? Мне б то она уж сказала. Мы, как на базар собирались в тот день, я, помню, спросила: «Твой-то пишет?» — «Давно, — говорит, — ничего не было».
— Не помните, в какое время происходил этот разговор?
— Да еще до обеда. Я с утра подстирывала, а она кричит мне: «Пойдешь, Маша, на рынок завтра?»
— А после обеда вы ее не видели?
— Нет, не видала.
Мазин откланялся:
— Рад был с вами познакомиться, Мария Федоровна. Будьте здоровы. А собаку возьмите обязательно. Хорошая собака, не пожалеете.
XIV
Мазин вернулся к Волокову с определенным планом действий.
— Итак, Дубинина, несомненно, убита. Убита человеком, которого сама пустила в дом и с которым пила водку. Убийство было задумано заранее. Только этим можно объяснить полное отсутствие в доме следов и закрытые ставни. Предусмотрел убийца почти все. Но, как вы знаете, не оставить никаких следов невозможно. И то, что здесь кажется случаем, в сущности, закономерно. Помог Рекс, который не привык, чтобы ночью по двору ходили посторонние. Даже если они не входят, а выходят.
Игорь Николаевич развязал носовой платок и положил перед капитаном свои находки:
— Видите? Он очень аккуратно убрал со стола, после того как Дубинина захмелела и уснула. Но мыть посуду ему было, конечно, некогда. Поэтому стакан, на котором невозможно не оставить отпечатков пальцев, убийца захватил с собой, чтобы выбросить по дороге. Когда на него бросился Рекс, он ударил собаку стаканом, разумеется, инстинктивно. И избавился от пса, ранив его. Но осколки остались. Немедленно передайте их на экспертизу. На этом стакане отпечатки пальцев должны быть наверняка.
А вот и самое существенное — кусочек ткани, вырванный Рексом из рубашки убийцы. Край, видимо, в крови. Рекс с гостем немножко поквитался. Думаю, что рана глубокая. Поэтому нужно немедленно связаться со всеми медицинскими пунктами — не обращался ли к ним человек, укушенный собакой.
Волоков потянулся к звонку, но Мазин жестом остановил его:
— Еще не все. Дайте небольшую заметку в местную газету Что-нибудь вроде «Жертва неосторожности». За подписью работника Горгаза. Заметка будет всем полезна. И домохозяйкам, и нам, надеюсь. Мы должны его успокоить. Итак: экспертиза — раз, больницы и аптеки — два, газета — три. На сегодня вам хватит. А мне закажите билет на ближайший самолет.
Капитан поднял брови:
— А как же Кравчук?
— К разговору с ним я и хочу подготовиться. Нужно срочно кое-что проверить. Если успею это сделать завтра, то послезавтра утром буду здесь. Тогда поохотимся вместе. Пока с вами останется Козельский. И вот еще… Рекса я разрешил забрать соседке.
Волоков взялся за дело, едва простился с Мазиным. Но опрос в больницах ничего не дал. Никто с похожими на укусы ранами за помощью не обращался. Видимо, преступник предпочитал скрываться, не оставлять следов. Однако капитан не падал духом. Он зашел к Вадиму в гостиницу и рассказал, как реагировали в больницах на его вопросы.
— В центральной так старались, что даже вспомнили старушку, которую кошка на прошлой неделе поцарапала.
Но Козельский был угрюм.
— Вы шутите, а убийца посмеивается над нами.
— Вадим! В военное время про вас была поговорка — мрачный, как день без хлеба.
И Волоков отправился в криминалистическую лабораторию. Судьба Дубининой не выходила у него из головы.
«Неужели у нее были деньги? А если были, кто мог об этом знать? Только очень близкие, пользующиеся полным доверием. Но таких-то людей вокруг Дубининой и не было. Один погибший Укладников. Или его зять? Но это уже конек Козельского. Да так ли уж он плох, этот конек? Правда, Кравчука видели возле дома Дубининой днем, до ее смерти, но он мог и вернуться, зайти еще раз, обмануть наблюдавших за ним людей…»
— Привет, Дмитрий Иванович!
«Ох, уж эти курорты! Сколько здесь знакомых».
Волоков махнул рукой встречному. Тот свернул в парикмахерскую, и за ее стеклом, в зале, капитан заметил еще одно, на этот раз не просто знакомое лицо. По мнению Волокова, лицо это должно было находиться совсем в другом месте. Но подойти к нему сейчас было нельзя. И капитан прошел мимо.
Через пять минут он уже был в криминалистической лаборатории.
Заключение экспертизы заставило Волокова произнести сакраментальную фразу:
— Нет в жизни счастья!
Эксперт, худой человек, на котором синий китель казался двумя номерами больше, чем нужно, пожал плечами.
— К сожалению. Однако факт. На осколках стакана обнаружены отпечатки пальцев Дубининой. Только Дубининой, и ничьи больше.
Волоков нахмурился.
— Что поделаешь! Против науки не попрешь. Придется нам еще пошевелить мозгами.
Потом он пригласил Козельского и рассказал о выводах экспертизы.
— Ваше мнение, Вадим Сергеевич?
Козельский вспомнил Кравчука там, на глухой дорожке, его немигающий взгляд, неотвратимое приближение большого, натренированного таежными переходами тела. Казалось, что секунда отделяет их от смертельной схватки.
Но ее не произошло.
«Виноват, — пробормотал тогда Кравчук. — Еще увидимся».
И, резко повернувшись, исчез так быстро, что Вадим и сообразить ничего не успел. Только растерянно посмотрел ему вслед и увидел на площадке, повыше тропинки, мужчину в чесучовых брюках.
В ближайшие два — три часа состояние лейтенанта было отчаянным: он не сомневался, что Кравчук скрылся. К полному его изумлению, вечером выяснилось, что геолог преспокойно вернулся к себе на квартиру и, по-видимому, не собирается уезжать из Тригорска и вообще прятаться.
Мазину обо всем этом Козельский рассказал, презирая самого себя. Но разноса не последовало.
— Очень интересно, Вадим! Значит, он хочет видеть меня?
— По правде говоря, Игорь Николаевич, я считаю, что это была уловка. Он хотел заманить меня в глухое место.
— Возможно. Но не факт. Моя точка зрения на Кравчука все еще не сложилась окончательно. Однако думаю, что если он замешан в преступлении, то скорее г. едет какую-то рискованную и непонятную пока нам игру. Может быть, ему нужно отвлечь меня от чего-то более важного, что должно произойти в городе?
Говорил Мазин тогда осторожно и потому разубедить лейтенанта полностью не смог.
— Что же делать сейчас?
— Брать его надо, по-моему, — ответил Козельский Волокову.
Тот не знал, что сказать. Выручила неожиданная посетительница.
Она появилась в кабинете Волокова прямо с работы: в кокетливом халатике и белой пилотке. Но сама девушка выглядела вовсе не легкомысленной, скорее унылой — некрасивая, с длинным носом. Звали ее Соня. Заметно было, что милиция внушает ей если и не страх, то, во всяком случае, опасения.
— Меня Артем Георгиевич направил. Чтоб я рассказала…
Артем Георгиевич оказался заведующим аптекой.
— У нас аптека дежурная, — начала Соня. — Как раз была моя очередь дежурить. Мы дверь запираем на ночь, а посетители звонят. Вот и он позвонил. Мужчина. Спросил бинт, вату и йод.
— Когда это было? В котором часу?
— Да поздно уже… Очень спать хотелось, — откровенно пояснила Соня.
— А он сказал, зачем бинты?
— Сказал. «Вот, — говорит, — пес проклятый — полкило мяса с меня выжрал». Так смешно, — и Соня улыбнулась.
Но ни Волоков, ни Козельский даже не усмехнулись. Они только глянули друг на друга, не надеясь еще на полный успех.
— Как он выглядел, мужчина этот? Вы могли бы его узнать?
— Конечно! Он приметный, с бородой. И большой очень — почти пополам согнулся, когда в окошко наклонился.
Теперь Козельский улыбнулся радостно. Волоков же сдержал свои чувства.
— Почему вы вчера ничего нам не сообщили?
— Да меня ж на работе не было после дежурства. Артем Георгиевич девочек домой присылал, а я к сестре в Долинскую ездила.
— Понятно. Только вот что. Вы говорите, что вчера дежурили? То есть в ночь с позавчера на вчера?
— Да, да. Позавчера заступила.
— И в эту ночь приходил человек с бородой?
— В эту, в эту…
Волоков нахмурился:
— Ну хорошо, Соня, идите работайте. Спасибо вам большое.
Соня ушла с явным облегчением, а Волоков повернулся вместе со стулом в сторону Козельского и развел ладонями.
— Не понимаю вас, — ответил Козельский, хотя отлично понимал.
— Да ведь Дубинина была убита днем раньше.
— Ну, знаете! Почему он не мог прийти в аптеку через сутки?
— Поздно ночью?
— А что ж ему, идти у всех на глазах?
— Днем бы на него меньше обратили внимания. Но не это главное. Вы-то видели Кравчука утром, после смерти Дубининой, вполне здоровым!
Козельский почесал затылок.
— Чертовщина, товарищ капитан.
— Да… На грани фантастики.
Зазвонил телефон.
Капитан поднял одну из своих красивых трубок.
— Слушаю. Это вы, Юра? Как там с Кравчуком? Что?
Он положил трубку и сказал:
— Пошли погуляем. Юрка откопал что-то любопытное.
Юра был тот самый паренек в ковбойке, которого Козельский заметил в Тригорске еще в первый день. Но сегодня он не узнал бы в этом щеголеватом курортном парне с усиками, в узких джинсах и зеленом козырьке на ремешке простоватого работяги, каким выглядел Юра в день его приезда.
«Молодец! — подумал Козельский. — Такое перевоплощение может сбить с толку больше, чем любая неприметность». И он с удовольствием протянул Юрию руку.
Вадим испытал бы еще больше удовольствия, если б знал, какие вести припас для них этот парень.
Разговор состоялся в парке.
— У Кравчука появился друг.
— Рассказывайте, Юра.
— Все утро Кравчук был дома. Валялся во дворе на раскладушке. Я уже стал скучать…
— Он вел наблюдение из соседнего дома, — пояснил Волоков Козельскому. — Там живет наш бывший сотрудник.
— Вот именно. Осточертел добрым людям, которым и на пенсии покоя нет, — подтвердил Юра. — Вышел со двора Кравчук в одиннадцать и направился в молочное кафе на Зеленой Горке. Посещаемость там средняя, встречаться удобно. Места есть, но и не пустынно. Короче, когда он подсел за столик к одному «кефирнику», я еще ничего не заподозрил. Неприметный такой, с бородкой, немолодой, в чесучовом костюмчике. Типичный бухгалтер-пенсионер. Потом они перекинулись несколькими словами. Так могли разговаривать и посторонние. Правда, о чем они говорили, не знаю. Постепенно разговор стал накаляться. Больше напирал «пенсионер». Кравчук все бурчал что-то, видно недовольный. Вдруг «пенсионер» полез в карман пиджачка и протянул Кравчуку ключ.
— Ключ?
— Именно. Хорошо видел. Довольно большой ключ. Кравчук взял его и пошел. Даже не попрощался. «Пенсионер» допил свой кефирчик и тоже вышел. Тут я нарушил указания и двинулся не за Кравчуком, а за «пенсионером». Не накажете? — спросил он у Волокова. Капитан неопределенно пожал плечами.
— Не накажете. Победителей не судят! — Юра засмеялся и вдруг быстро сдернул свой козырек со лба, провел пальцами по верхней губе и оказался без усиков, но зато в тюбетейке и черных очках, а поверх тенниски накинул неизвестно откуда взявшуюся спортивную куртку.
«Прямо Райкин!» — подумал Вадим с восхищением. Перед ним сидел совсем новый Юра.
— Вы только послушайте, куда он меня привел.
— В парикмахерскую, — сказал Волоков спокойненько.
Лицо Юры вытянулось.
— Откуда вы знаете?
— Не скажу, секрет, — капитан улыбнулся. Юра вздохнул и продолжал:
— В парикмахерской «пенсионер» побрился. И тут-то произошло самое интересное. Когда мы с ним вышли, я обнаружил на скамеечке напротив… Кравчука. Он старательно глазел из-за раскрытой газеты на «пенсионера». Ну как?
— Здорово! — сказал Волоков серьезно. — Что же вы сделали?
Юра сморщил нос:
— Пока я думал, что делать, «пенсионер» сел в четырнадцатый автобус, а я проводил Кравчука и позвонил вам.
— Не дотянул, значит, немного, — резюмировал капитан. — Ну и за то спасибо.
— Говоришь, он был в чесучовом костюме? — спросил Вадим. — Приземистый такой?
— Вспоминаете своего курортника на дорожке в парке?
— Да.
— Стоит подумать. Хотя у нас добрая половина пожилых курортников в чесуче ходит.
— Что же делать?
— Искать «пенсионера» и не выпускать из виду Кравчука. Может быть, его ключ откроет нам главную дверь.
XV
Мазин понимал, что нужные сведения получит не так скоро, если обратится за ними в обычном порядке. Поэтому он сам поехал в Комитет государственной безопасности, к генералу Возницыну.
Генерал — впрочем, тогда еще майор — читал в свое время курс лекций на юридическом факультете. Одним из его слушателей и был Мазин. Потом им приходилось не раз встречаться по служебным делам, и отношения между ними установились такие, что Мазин всегда мог надеяться на помощь Возницына. Со своей стороны, генерал знал, что Мазин не будет беспокоить его по пустякам, и сказал сразу:
— Приезжай.
Через полчаса Мазин уже рассказывал генералу суть дела:
— Мне очень нужно узнать, что известно об этом человеке.
Он протянул Возницыну перепечатанный Брусковым кусок из отчета о процессе в Береговом.
Генерал достал из футляра, лежавшего на столе, очки и начал внимательно просматривать бумагу.
«…сердце обливается кровью, когда слушаешь показания свидетелей, людей, чудом вырвавшихся из фашистского ада. Вот перед судом выступает Галина Полторенко. В черных волосах этой двадцатилетней девушки седые пряди. Невозможно описать на бумаге перенесенные ею страдания. На правой руке Гали нет ни одного ногтя.
— Кто искалечил вас? — спрашивает государственный обвинитель.
Полторенко показывает на Шнейдера:
— Он командовал.
— А кто был непосредственным исполнителем?
— Из русских… Каин.
— Вы не знаете его имени?
— Не знаю Мы его «пауком» называли. Он, когда пытал нас, мундир снимал. У него на правом плече наколка была такая — паук.
Государственный обвинитель спрашивает у Шнейдера, кто был этот грязный иуда. Обвиняемый Шнейдер:
— Этот человек был подчиненным Ноймана из специальной команды СС. Его имя Иван. Фамилию я не помню. У меня плохая память на русские фамилии.
Итак, фамилия палача, истязавшего Розу Ковальчук, Галину Полторенко и многих других советских патриотов, пока неизвестна. Но нет сомнения, «пауку» не уйти от грозной кары. Кровопиец должен быть найден и понести ответ за свои злодеяния…»
Возницын положил листок на стол:
— Ты правильно сделал, что обратился прямо ко мне. Мы этой «специальной командой» занимались. Так что на всех, кто там служил, у нас должны быть данные.
Пока щеголеватый капитан, немножко свысока поглядывавший на одетого в штатское Мазина, по поручению генерала искал необходимые сведения, Игорь Николаевич сидел на диване в приемной. Поставить все на место могла лишь одна фамилия. Не в первый раз прикидывал он «за» и «против» и, хотя не был человеком самоуверенным, но, входя вторично в кабинет Возницына, почти не сомневался, что услышит именно ее.
Генерал был доволен:
— Удача, Игорь Николаевич. Нашелся твой «паук». Вот посмотри.
Трудно было Мазину взять из рук генерала папку, сохраняя спокойствие. Но еще труднее оказалось сдержать сменившее надежду разочарование. Фамилия «паука» была ему совершенно незнакома. И тем не менее ошибки быть не могло. Речь шла о палаче из Берегового.
«Стрельцов Иван Тимофеевич, — читал он, — год рождения — 1911, русский, сын купца, торговавшего и при нэпе, репрессированного за спекуляцию и контрабанду, добровольно перешел на сторону врага, изменив Родине, вступил в гитлеровские карательные войска… Участвовал в расправах над советскими патриотами в Береговом, на Украине, в Польше, во Франции… Принимал участие в боях на Западном фронте, награжден Железным крестом второй степени… в сорок четвертом получил звание офицера СС. В том же году погиб при налете союзной авиации на Ганновер, о чем имеется соответствующий документ в архивах СС и что подтверждается очевидцами».