— Невероятно, чтобы случайный выстрел произошел одновременно из двух стволов.
— Как же вы понимаете? — спросил пасечник.
— Самоубийство?.. — Борис раздвинутыми пальцами замерил расстояние от мушки до курков, потом прикинул длину руки художника и покачал головой. — Он не мог дотянуться до спусковых крючков. Иногда это делают ногами, но Калугин обут, и я не вижу палочки…
Хлопнула дверь позади, и Мазин едва успел поддержать вошедшую Марину. Она замерла, даже не крикнула.
— Марина Викторовна! — попросил Сосновский. — Умоляю вас, будьте мужественной. Вы должны помочь. Милиция доберется не скоро, и убийца может воспользоваться временем…
— Убийца? Временем? Кто это сделал?
— Мы не знаем. Но преступник недалеко. Может быть, здесь, в доме. Когда прозвучал выстрел?
— Я не слышала выстрела.
— А ты, Демьяныч?
— Не слыхал.
— Что за чушь, — нахмурился Борис Михайлович. — Марина Викторовна, соберитесь с силами. Присядьте. Вспомните, пожалуйста, когда Михаил Михайлович пошел в мастерскую?
— Сразу, как только потух свет.
— Кто мог подняться сюда за это время?
— Не знаю. Никто. Каждый. Муж не любит свечи. Считает, что они чадят. — Она еще говорила о погибшем так, будто он был жив. — Поэтому он сказал: «Свечи не зажигай, я налажу лампу». Мы ждали минут пятнадцать. Потом мне стало неудобно держать людей в темноте, и я зажгла свечи. За это время каждый мог подняться. Но я не верю. Зачем? Зачем?
— Это важный вопрос. Хранил ли Михаил Михайлович в мастерской какие-нибудь ценности?
— Ничего, кроме этюдов.
— Ружье всегда было здесь?
— Оно висело над тахтой.
— Будем считать, что ружье сняли со стены. Что ж нам известно? — обратился Сосновский к Мазину и Демьянычу.
Оба промолчали.
— Но никто не стрелял! — повторила Марина.
— Это требует разъяснений. Боюсь, что искать преступника придется среди гостей. Только человек, хорошо известный Михаилу Михайловичу, мог свободно войти в мастерскую, взять ружье и навести в упор, не вызвав подозрений. Теперь убийца рассчитывает, что Калугин не назовет его имени. Марина Викторовна! Помогите нам лишить его этой уверенности.
— Как? — спросила Марина, ничего не поняв.
— Вам нужно спуститься и сказать, что Михаил Михайлович жив, но еще не пришел в себя.
— Это невозможно. Скажите сами. Я не смогу.
— Сказать должны вы. А мы посмотрим, как откликнутся гости.
— Хорошо, я попытаюсь.
Мазин и Борис подняли художника с кресла и перенесли на тахту. Жена наблюдала за ними, прижав пальцы к вискам.
— Пойдемте, Марина Викторовна.
Сосновский взял ее под руку. Демьяныч поднял свечу.
— Что там стряслось? — спросил первым Кушнарев, когда они спустились.
— Ужасный… ужасный случай… Он заряжал ружье…
— Рана не смертельная. Игорь Николаевич оказал первую помощь. Попытаемся связаться с больницей, — пояснил Сосновский.
Мазин успел осмотреть каждого, но не увидел ничего, что могло бы дать повод для размышлений. Все вели себя сдержанно. Даже подчеркнутого облегчения он не заметил, но и это не было удивительно: ведь слышали только о несчастном случае, а далеко не каждый такой случай смертельно опасен. В общем, реакция казалась нормальной. Никто не проявил страха или растерянности. Впрочем, при свечах многое могло и ускользнуть.
— Сейчас лучше разойтись по своим комнатам, — предложил Борис Михайлович. — А нам придется пойти позвонить, — повернулся он к Мазину.
Тот кивнул.
— У тебя ключ от почты, Матвей?
Егерь отделил ключ от связки.
Собственно, почтовое отделение в поселке перестало существовать с тех пор, как расформировали леспромхоз, но жена Филипенко исполняла функции почтальона и телефонистки, просиживая в бывшем отделении два-три часа в день. Домик этот находился неподалеку, и Сосновский с Мазиным добрались туда за несколько минут, однако попытка связаться с райцентром окончилась неудачей.
— Похоже, связь повреждена.
— Не мудрено в такую погодку, — отозвался Мазин меланхолично. Он совсем не так представлял себе долгожданный отпуск. Дождь продолжал неукротимо заливать ущелье. Игорь Николаевич пригладил слипшиеся волосы. — Зато тебе будет что рассказать студентам. Небольшая криминалистическая разминка солидного ученого… Кстати, ты блестяще принялся за дело.
— Шутки сейчас неуместны.
— Почему? — Мазин качнул слегка керосиновую лампу в решетчатом чехле, висевшую на крючке, ввинченном в потолок. По тесной, давно не беленной комнате заметались тени. — Без юмора тебе не обойтись. Особенно когда останешься наедине с покойником. Ведь ты надеешься, что его придут убивать во второй раз!
— Считаешь, что затея неудачная?
— Наоборот. Потеряешь за ночь пару килограммов. При склонности к полноте это хороший выигрыш.
— Я думал, что туда пойдешь ты.
— Я?!
— Конечно. Убийца наверняка будет следить за мной. А ты сможешь действовать, не привлекая внимания.
Мазин вздохнул.
— Я надеялся, тебя заинтересует необычное дело, Игорь.
— Что ты увидел необычного?
— Хотя бы то, что никто не слыхал выстрела.
— Выстрел прозвучал одновременно с громом. Прибавь дождь, гул реки, плюс каменные стены — и все станет на место. Расчет!
— Как можно рассчитать удар грома?
— Гроза продолжалась не меньше получаса.
— Но гром мог и не ударить, когда убийца навел ружье на Калугина. Не мог же он держать его на прицеле несколько минут, дожидаясь очередного раската!
— Конечно, нет. Ты правильно предположил, что убийца хорошо знаком хозяину. Он без помех взял ружье и поднял его, когда вспыхнула молния. Она предваряет гром на несколько секунд. По вспышке, кстати, можно предположить и силу удара.
— Да… Хладнокровный наглец. Придется нам повозиться.
— Желаю успеха.
— Прекрати, Игорь. Это твой долг. Мы не знаем, когда приедет милиция. Нельзя его упустить. Я все продумал. Ситуация складывается в нашу пользу. Благодаря моей хитрости ты вне подозрений — рядовой врач. Мы делим функции: я брожу по поселку в гороховом пальто с лупой и отвлекаю преступника, а ты делаешь настоящее дело. Разумеется, и я не ограничиваюсь показухой.
— Ты перегнул, объявив Калугина живым. Мы имеем дело не с дураком. Он стрелял в упор из двух стволов, а ты хочешь убедить его в том, что он промахнулся.
— Не согласен. Преступление не шахматная задача. Всего не рассчитаешь. И не робот же он! Он должен был опасаться, что Калугин заподозрит его, что кто-нибудь войдет в мастерскую, что гром задержится… И так до бесконечности. В подобном состоянии неуверенность неизбежна. Разве ты не помнишь случаев, когда пуля проходила в миллиметре от сердца? Он…
— Пуля, но не картечь дуплетом… И почему не она? Что мы знаем о мотивах?
— Тут я пас. Вообще, это невероятно.
— Задачка! — произнес Мазин, постепенно отступая под натиском Бориса. — Интересно, что убийца предпримет дальше? Конечно, твой ход — типичная авантюра, но лучшего, пожалуй, не придумаешь. Однако всю ночь я там не выдержу.
— Игорь! Ты настоящий друг. Спасибо, старик!
— Боря, не будь сентиментальным. Это не идет лысеющему научному работнику. Сделаем так: я незаметно поднимусь в мастерскую, а ты покрутись на глазах. Потом подменишь меня.
— Обязательно заряди ружье! Патронташ на стенке.
Они поспешили к даче. Смутная тень мелькнула впереди. Человек шел без фонаря.
— Ты, Матвей?
— Я, — ответил егерь. — Дозвонились?
— Нет. Забери ключ.
— Дрыхнут, заразы? Ну ничего. Утром подыму.
Несколько тусклых огоньков светилось в окнах второго этажа и один наверху, в мансарде. Не доходя подъезда, Мазин шагнул в сторону. Сосновский поднялся по ступенькам. Игорь Николаевич услыхал слова Марины:
— Наконец-то! Мне так страшно…
— В мастерской никого нет?
— Нет, я сказала, что он забылся.
Мазин обогнул дом и огляделся, но ничего подозрительного не обнаружил. Дождь немного ослабел, и гроза прекратилась, зато поток в реке звучал сильнее, тревожнее. Через заднюю дверь Игорь Николаевич проник в прихожую и остановился, припоминая, где находится лестница. Потом на ощупь нашел перила и стал подниматься, избегая шума.
«Прекрасное начало отдыха», — попробовал Мазин мобилизовать на помощь юмор, но это не помогло. Обстановка была жутковатой. В полустеклянной комнате обосновались холод и сырость. Струйки воздуха, просачиваясь сквозь щели, колебали язычок пламени на маленьком огарке. Игорь Николаевич пересек мансарду и опустился в кресло так, чтобы мольберт отгораживал его от двери и, он сознался себе, от покойника. «Нервы разболтались», — подумал он недовольно, убеждаясь, что присутствие мертвого художника гнетет, мешает осмыслить происшедшее. «Стоило захватить пару свечей. Огарок вот-вот догорит. А может, это и к лучшему? Убийца скорее решится. Если решится! Если попадется на удочку». И словно подстегнутый этой мыслью, огонек затрепетал беспомощно и погас. Наступил полный мрак, но ненадолго. Постепенно окружающие предметы выступили из темноты.
Мазин поймал себя на том, что ему хочется взглянуть на мертвого. «Чертовщина какая! Прямо «Вий»! Нет, нужно подойти и посмотреть. Убедиться, что ничего страшного нет. Обыкновенный мертвец. Но кто убил этого человека? Зачем?» И снова Игорь Николаевич почувствовал, что не может сосредоточиться. «Хватит!» Он встал и решительно направил луч фонарика на художника… И вздрогнул. Из груди мертвого торчал глубоко всаженный в тело охотничий нож.
Игорь Николаевич опустил фонарик и перевел дыхание. Первым пришло чувство досады, поражения. «Сам виноват, проболтал, опоздал». Вторым — недоумение. «Как он успел? Когда?» Потом стало спокойнее. «Что-то мы и приобрели, заставили убийцу действовать, а значит, оставить новые следы, нервничать. Он был в гостиной, когда Борис сказал, что Калугин жив Хоть это доказано».
Мазин покинул мастерскую и спустился на второй этаж. На столе горела керосиновая лампа с низко забранным фитилем. В кресле, положив голову на спинку, дремал Сосновский.
— Подъем, Борис. Есть новости.
Сосновский вздрогнул и заморгал.
— Неужели взял?
Мазин влил в стакан вина.
— За блестящую победу криминалистической школы профессора Сосновского!
— Смеешься? Я ж доцент.
— Это по табели о рангах. Для меня же ты теперь академик. А также мореплаватель и плотник. И герой на общественных началах. Ты все угадал, Боря… Сходи, посмотри сам., а я, пожалуй, выпью.
Когда Борис Михайлович вернулся, Мазин заедал вино куском хлеба с холодной медвежатиной.
— Ничего себе обмишурились!
— Будем точны и справедливы: не мы, а я. — Игорь Николаевич, отодвинув тарелку, достал записную книжку и карандаш. — Поэтому шутки в сторону. Начнем с наименее подозрительных. Первым я ставлю самого Калугина. Он один из трех наверняка не принимавших участия в убийстве. Двое других — Игорь Николаевич Мазин, о котором мне доподлинно известно, что он невиновен, и Борис Михайлович Сосновский, пребывавший на виду у Мазина.
— Благодарю за алиби.
— Оно понадобится милиции. Еще двух людей мне хотелось бы исключить из круга подозреваемых: Марину Калугину и пасечника. И Демьяныч и Марина с самого начала знали, что Калугин мертв, и у них не было необходимости резать его вторично.
— Тогда вычеркни их.
— Охотно бы… Однако история слишком запутана, чтобы быть категоричным хоть в чем-то. Пока отчеркну их от других, которых ты мне перечислишь.
— Кушнарев, архитектор.
— Бывший архитектор. Есть. Олег, турист. Два.
— Егерь Филипенко — три. Учительница исключается.
— Посмотрим. Пишу, Галина — четыре. Постой, а сын? Я его весь вечер не видел, кстати. Валерий — пять. Вот и обойма. Что скажешь?
— Не могу даже отдаленно предположить, зачем одному из них понадобилось покушаться на Калугина.
— Попробуй от противного. Зачем им, вернее, почему не было нужно?
— Для Кушнарева смерть Калугина — тяжелый удар.
— Они старые друзья?
— Как-то Калугин упомянул, что многим обязан Алексею Фомичу. А тот фигура странная. Вроде бы пострадал, претерпел, не смог войти в колею, остался на мели.
— Любопытно, однако неопределенно. Оставим пока. Следующий — Олег.
— Его ты знаешь не меньше моего.
— Почему он живет у Калугина?
— Тот принимал всех, кто ни появится в Дагезане.
— Итак, личность случайная, а ограбление исключено. Но есть в нем что-то замкнутое, скрытное. И решительное одновременно.
— Психология?
— Увы. Одна психология. Кто на очереди?
— Матвей. Человек наверняка решительный. С Калугиным отношения неровные. Тот возмущался браконьерством, но охотно покупал у Филипенко мясо и шкуры. Ему привозил патроны.
— Заметим. Галя? Согласен, что она меньше всех похожа на убийцу, но не вес убийства совершаются в одиночку.
— Чушь! Вычеркни учительницу!
— Номер пять?
— Вот это номер, прости, каламбур. Сын. Сам видел, каков. Но в отцеубийство верить не хочется.
— Мне тоже. Однако где он был весь вечер?
— Когда мы пришли, Валерий откупоривал бутылки.
— Ножом?
— Тем самым?
— Похожим. Придется проверить. — Мазин посмотрел на часы. — Время бежит. Положеньице… Природа заключила двух сыщиков в старый добрый мир Шерлока Холмса. Даже отпечатки пальцев для нас практически не существуют. Одни умозаключения. А мы избалованы техникой, умными экспертами, энергичными оперативниками…
Закончить ему не пришлось. Без стука вошел Филипенко.
— Вижу — огонь. Решил зайти сказать. — Он показал пальцем в потолок. — Марина Викторовна там? С Михайлычем? Как ему?
— Не хуже, чем было. Ты что сказать собрался?
— Если не хуже, тогда хорошо. Помощи-то ждать долго. Связи не будет, столбы посносило. И мост тоже.
Сообщил он это обычно. Видно было, что здесь, в горах, событие такое не относилось к числу экстраординарных.
— Откуда вы знаете про мост? — спросил Мазин.
— Да сбегал. Я как стал звонить, молчит, зараза. Факт, столбы понесло. Значит, и мосту не устоять. Я ремонтникам двадцать раз говорил: на соплях держится. Все ж, думаю, нужно сбегать. Пошел — точно.
— Трудно было идти?
— Мне-то? Какой тут ход! По дороге километров десять.
— Выпей, Матвей, согрейся, — предложил Сосновский.
Егерь посмотрел на бутылку, причмокнул губами.
— Охота, конечно, но жинке зарок дал. На месяц.
— Хорошее дело — крепкая воля, — сказал Мазин. — Сейчас мы еще раз проверим вашу выдержку. Давайте поднимемся к Калугину.
— Не потревожим? — заколебался Филипенко.
— Не беспокойтесь.
В мастерской Мазин поднял свечу к лицу Матвея. Егерь прищурился и наклонился над тахтой.
— Шестнадцатый калибр, не иначе, — пояснил он профессионально. — Да и ножик еще. Ножик зря. По мертвому резали, крови-то нет. Эх, жисть человеческая, сегодня жив, завтра нету! Кто убил, нужно понимать, не знаете, раз меня испытываете…
Возразить было нечего.
— Сам-то что скажешь?
— Ничего не скажу. Неожиданное дело. Милиция нужна.
— Связи нет.
— Ну сбегаю. Местечко знаю. Там пихта над скалой сломанная. Если петлю закинуть капроновую, можно на тот бок перескочить. Только по светлу.
— Хорошо, Матвей. Отдыхай пока.
Филипенко повернулся было, но остановился и еще раз оглядел мертвого Калугина.
— Ножик интересный. Валерий таким бутылку открывал. Но не один же он такой на свете.
— Не один, — согласился Мазин. — Нож вынуть придется, Борис.
Сосновский достал носовой платок и извлек нож из раны.
— Нож побывал у Валерия. Что предпримем?
— Самое простое — спросим у самого Валерия. Как тебе показался Филипенко?
— Хаотичный человек. На каком он счету в заповеднике?
— Выгнать хотят за браконьерство. Ну, идем к Валерию?
— Сначала к хозяйке.
Марина Калугина не спала. Она сидела на кровати в спальне и вязала, механически перебирая спицами.
— Заснуть невозможно. Пытаюсь забыться, занять хоть руки. Чувствую себя ужасно. — Она мельком взглянула в зеркало. — Борис Михайлович, скажите скорее, пригодилось то, что вы сделали?
— Отчасти. Вашего мужа пытались убить еще раз. Вот этим ножом.