– Ах-х! – сказал Аббат. – Ну, об этом вам, право же, лучше поговорить с братом Запом. Вот он, наш директор-распорядитель.
– Может, вы оба со мной поговорите? – спросил агент.
Он указал на очевидные факты: мы выращиваем гораздо меньше винограда, чем нужно для выполнения всех заказов, а в настоящее время и вовсе ничего не производим. Потом указал на нечто не столь очевидное:
– То телеинтервью, которое вы дали Диане Сойер. Один из моих ребят – а он в винах разбирается, – внимательно просмотрел ту видеозапись, где она дегустирует ваше вино. Он заметил на пробке слово «Фижак».
– Ах-х-х! – сказал Аббат. – Ну, если и дальше так пойдет, скоро «Кана» будет, наверно, стоить не дешевле «Фижака».
– Дело не в этом, – сказал агент. – Федеральное законодательство запрещает выдавать одно вино за другое.
Аббат гордо выпрямился во весь рост:
– «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу». Законы нашей страны мы уважаем. Между тем советую вам уважать законы Божьи. У нас бедный орден…
К несчастью, Аббатова сентенция была прервана шумом бульдозера, делавшего выемку в грунте для нового винного погреба. Агент отпустил ехидное замечание по поводу большого объема работ, и разговор был скомкан. В заключение Аббат напомнил агенту, что среди американских «налогоплательщиков есть и сто миллионов католиков».
– Интересно, какие чувства они испытают, узнав, что эти налоговые поступления расходуются на преследование Матери-Церкви, – сказал Аббат. – Я уверен, что Диана с удовольствием сделает дополнительный репортаж: «Большой Брат подвергает гонениям братьев малых».
Диана?
Уведя агента подальше от Аббата, я сделал все возможное, чтобы его успокоить. Я пообещал ему, что путем смешивания нашего вина с другими сортами скоро будут выполнены все заказы и что этикетки будут приведены в строгое соответствие со всеми правилами.
Проводив агента БАТО до выхода, я поспешно вернулся к Аббату. Он вновь вежливо заверил меня в том, что чилийское вино было заказано еще «несколько недель тому назад», после чего они с Эллиотом и проектировщиком тематических парков продолжили дискуссию о фальшивой горе.
Я позвонил директору винного завода в долине Майпо и справился, когда прибудет вино. Испанский язык я уже забыл, но все-таки сумел понять, что «cheque»[16] на полтора миллиона долларов, который им прислал Аббат, оказался «mal»[17]. Кроме того, насколько я понял, они уведомили об этом Аббата, а он заверил их, что это просто недоразумение и что будет отправлен новый чек. Однако «cheque» так и не поступил.
Почуяв надвигающуюся катастрофу, я позвонил в банк, чтобы выяснить, сколько денег у нас на счете. Мне ответили, что осталось тридцать шесть тысяч долларов. Неудивительно, что чек на полтора миллиона, отправленный на чилийскую винодельню, не был оплачен. При той скорости, с которой Аббат тратил деньги – на свои апартаменты, на свой винный погреб, а теперь и на эрзац-гору, – их должно было хватить еще примерно на неделю. Но стоило нам промедлить с началом выполнения заказов на вино «Кана», и тот агент БАТО неминуемо появился бы вновь, причем с неприятными правовыми документами.
Уговаривать Аббата сосредоточить мысли на этих чрезвычайных обстоятельствах было бесполезно. Он отделывался от меня, изрекая банальности в духе Чопры: мол, космос найдет какой-нибудь выход. Однако привлечь внимание Филомены мне все-таки удалось. Мы с ней изучили Аббатовы сметы на строительные работы – Эллиотовы счета оказались просто астрономическими, а счета проектировщика тематических парков можно было охарактеризовать как «вызывающие тревогу», – и подсчитали затраты на выполнение заказов на вино. В конце концов мы пришли к выводу, что нам нужно раздобыть пять миллионов долларов, причем как можно скорее.
Я решил воспользоваться нашим счетом на Уолл-стрит. Благодаря конфиденциальной информации о биржевых операциях, которую Господь наш, проявив мудрость и беспредельное великодушие, счел нужным даровать мне посредством моего истолкования текстов требника, Канский фонд весьма значительно пополнился и принес неплохие дивиденды другим Билловым клиентам, вложившим в него деньги. Мало того: Билл сообщил мне, что благодаря прибыльности фонда, а также подтвердившейся информации относительно свиной требухи и компании «Эппл», служащие моей бывшей фирмы стали считать меня кем-то вроде гуру. По его словам, они решили, что у меня есть «связи». Если бы они только знали!
Я позвонил Биллу и спросил, какова наша доля в фонде. «Чуть больше лимона», – сказал он; отнюдь не достаточно, чтобы нас спасти.
В ту ночь я беспокойно ходил взад и вперед по всему монастырю. Вечерним текстом в требнике был знакомый отрывок из Евангелия от Марка (10:25): «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие». Если принять во внимание переплет, в который мы попали, эта сентенция звучала довольно ядовито. Сперва я расценил ее как укоризненную весточку от Бога, напоминание о том, что богатство, ниспосланное монастырю, препятствует нашему духовному развитию. Потом меня осенило: Брокер наш снова позвонил мне, дабы объяснить, как спасти монастырь – а заодно и души нескольких богачей.
Мое появление в фирме, к тому же в монашеской рясе, привлекло всеобщее внимание. Когда я шел через операционный зал к кабинету Билла, все поднимали и поворачивали головы. Старые знакомые подбегали, чтобы пожать мне руку, и даже те, с кем раньше я не особенно ладил, почтительно со мной здоровались.
– Эй, святой отец! – крикнул кто-то. – А где же горячие новости?
– В аду, – ответил я. – И другой информации вы, грешники, сегодня от меня не дождетесь.
Я намеренно прошел мимо стола Джерри. В фирме Джерри прославился тем, что воровал самую свежую конфиденциальную информацию у других брокеров. В былые времена меня он попросту не замечал – моя информация никого не интересовала. Лишь однажды он обратил на меня внимание – когда принялся злобно упрекать за пьянство.
Он наверняка меня увидел. Правда, только слепой не заметил бы монаха в операционном зале биржи на Уолл-стрит. Повысив голос так, чтобы Джерри услышал мои слова, я сказал Биллу:
– Надо поговорить с глазу на глаз!
Я пришел перед самым обеденным перерывом, рассчитывая на то, что Джерри сможет уйти с работы и незаметно последовать за нами. Когда мы спускались на лифте, я даже сделал ему комплимент по поводу его (отвратительного) галстука.
Я заранее попросил Слаттери не занимать две соседние кабинки. Мы с Биллом сели в одной из них. Минуту спустя в соседнюю, «случайно» оказавшуюся свободной, потихоньку прокрался Джерри и сделал вид, будто углубился в чтение «Уолл-стрит джорнал».
И, вновь повысив голос, чтобы меня было слышно, я сказал:
– Билл, тебе известны слова из Библии о том, что легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царствие Божие?
Он недоверчиво посмотрел на меня:
– Надеюсь, ты привел меня сюда не для того, чтобы… ты же не пытаешься завербовать меня в свой орден?
– Тебя до второго пришествия не завербуешь. Нет, ничего подобного. Просто послушай. Что, если тут имеется в виду игла от швейной машинки «Зингер»?
– О чем это ты?
– Верблюд, – подсказал я ему. – Игольное ушко.
– Все равно не понимаю.
– Я о том, что одна корпорация приобретает другую корпорацию.
Недоуменное выражение его лица сменилось на удивленное:
– Ты хочешь сказать… что Эр-Джей-Эр собирается купить «Зингер»?
– Наоборот. Компания «Швейные машинки Зингера» собирается покупать акции Эр-Джей-Эр.
Он сказал, что продать их оказалось проще простого.
– А свои продал? – Я услышал в его голосе нотку неуверенности. – Билл?!
Он пообещал продать.
Наутро Эр-Джей-Эр и «Зингер» заявили, что никакого слияния не планируется – ни по взаимному согласию, ни принудительного. Курс акций Эр-Джей-Эр снова упал до прежней отметки.
Когда я возвращался в Кану, Билл позвонил мне в машину на сотовый и сказал, что Джерри сгорел «синим пламенем». Поначалу я укорял себя за то, что рад это слышать, но потом пришел к выводу, что, превратив земную жизнь Джерри в ад, я в то же время облегчил ему путь в Царствие Божие.
Деньги с нашего счета потекли в Чили, и вскоре из нашего нового оборудования потекло рекой каберне «Долина Майпо». В душистый летний вечер мы собрались, чтобы посмотреть, как монастырское вино «Секрет Аббата» польется в первую бутылку. Перед самой машиной для закупоривания ее поджидал брат Тео. В своей новой должности главного смешивателя он стоял над конвейером с пипеткой, наполненной вином из нашего собственного винограда. В горлышко каждой бутылки, двигавшейся мимо, он выдавливал одну каплю. По мнению Аббата, это ничтожное количество нашего собственного отвратного пойла обеспечивало правомерность надписи «Произведено монахами монастыря Каны» на этикетке. Лично я не стал бы доводить подобную правовую оценку до сведения Бюро алкоголя, табака и огнестрельного оружия.
На глазах у всех Аббат налил первый бокал себе. Он поднес вино к свету, слегка взболтал, понюхал, а потом пригубил. Мне показалось, что от этой дешевой бормотухи он поморщился, как от боли, но, с другой стороны, к тому времени вкус у него, по его собственному выражению, уже «полностью сформировался». Как бы там ни было, он улыбнулся и заявил, что вино «в высшей степени пригодно для питья».
Аббат произнес трогательную речь, похвалив всех монахов за мужество, проявленное в период тяжких испытаний. Потом провозгласил тост в честь «нашей феноменальной Филомены» и ее «чудодейственного вмешательства в дела Каны» – и налил второй бокал ей. Филомена подняла бокал, поблагодарила Аббата, а потом повернулась ко мне.
– Если кому-то и удалось сотворить чудо в Кане, – сказала она, – так это брату Запу.
Она отдала бокал мне.
Филомена не имела ни малейшего понятия о моем былом пристрастии к выпивке. Прошло уже почти три года с того дня, как в баре «У Слаттери» я в последний раз выпил спиртное. Но это был самый неподходящий момент, чтобы пускаться в пространные объяснения. Отказ от одного бокала вина в такой торжественный день мог бы показаться невежливым. К тому же мне было интересно узнать, что за вино нам удалось раздобыть с таким трудом. Каково оно – в конце-то концов – на вкус?
Ответ был таким: в высшей степени пригодно для питья. Мне было бы еще приятнее, если бы наши покупатели платили шесть долларов за бутылку, а не те пятнадцать, которые мы стали требовать. Но зато в этом вине не было ни частиц ржавчины, ни разнообразных оттенков оранжевого цвета. В общем, вино оказалось отменным. Когда начался пир на свежем воздухе, устроенный Аббатом по случаю торжества, я позволил себе еще один бокал.
Так мы еще никогда не пировали. Эллиот нанял обслуживающий персонал из нью-йоркской фирмы. На столах, рядом с каждым прибором, лежало иллюминированное меню в стиле средневековых рукописей, старательно проиллюстрированное монахами. Пока вино согревало мне нутро, я принялся изучать написанный красивым почерком текст:
«ПИР В КАНЕ»
Новейшая интерпретация галилейского свадебного пира
Шеф-повар: Патрик О'Нил
Курган оливок
Ватрушки «Свитки Мертвого моря»
Манна небесная вареная
Свиное филе по-гадарински, начиненное винными ягодами Амаретто
Вареный морской ангел в пергаменте
Падший ангельский бисквит «Магдалина»
Кофе «Лазарь»
Монастырское каберне «Секрет Аббата» в мерных кувшинах
В центре главного стола, за которым сидели Аббат с Филоменой – меня туда почему-то не пригласили, – возвышалось громадное ледяное скульптурное изображение нового комплекса «Гора Кана», куда входил и самый последний плод Аббатова воображения – гигантский Паломнический центр.
– На первом настоящем пиру в Кане, – сказал брат Боб, тыча вилкой в свой кусок свиного филе по-гадарински, – наверняка было нелегко сохранить ледяную скульптуру, когда она начала таять. А может, Богоматерь попросила Иисуса решить и эту проблему?
Меня больше занимало то, что происходило рядом со скульптурой. Аббат, пребывавший в приподнятом настроении, наливал себе и Филомене бокал за бокалом – из бутылки, показавшейся мне знакомой. Несмотря на то, что уже смеркалось, я сумел разобрать на этикетке слово «Фижак». Они были увлечены беседой. Аббат время от времени касался то локтя, то рукава Филомены, дабы придать выразительность высказанной мысли – не иначе, очередной нетленной премудрости из канона Чопры, поклонниками которого были оба. Когда же он протянул руку и на минуту обнял Филомену за плечи, мое терпение лопнуло. Я схватил со стола кувшин «Каны» и удалился в виноградник.
Я взобрался на гору Кана – то есть на первую «гору Кана», холмик над бывшей мусорной свалкой – и прислушался к доносившемуся снизу шуму празднества. За каркасом новой горы Кана взошла луна. Зрелище было просто нелепое: стальные балки, соединенные сваркой в гору высотой с пятнадцатиэтажное здание. Что случилось с нашим монастырем?
И самое главное: что случилось со мной? Ну и ну: сижу на мусорной свалке, пью поддельное вино и терзаюсь ревностью к настоятелю своего монастыря. Несмотря на хмельной туман в голове, я попытался представить себе, какой способ умерщвления плоти прописал бы против этого душевного состояния святой Тад. Валяться в колючих кустах тут наверняка было бы бесполезно. Я осушил кувшин и швырнул его в новую гору Кана. Потом откинулся назад и испытал полузабытое ощущение – опьянение до потери сознания.
Следующее, что всплывает у меня в памяти, это голос:
– Зап! Что с вами?
Это была Филомена! Она стояла надо мной, и луна сияла над ней, как нимб. Точнее, два нимба. Я прищурился, чтобы не двоилось в глазах.
– Святая Филомена, – пробормотал я.
– Брат Боб сказал мне, что вы потопали прочь с бутылкой. Простите, – сказала она. – Если бы я знала о вашем… я не предложила бы вам тот бокал вина.
– Я жалею лишь о том, что это было не «Фижак», – сказал я. – Но его вы, наверно, приберегаете, чтобы выпить в минуты близости с моим духовным наставником.
– Не будь вы так пьяны, – сказала она, – я бы обиделась.
Я презрительно фыркнул.
– Зап! Если вы подозреваете Аббата в грязных помыслах, это ваше дело. Но могу вас заверить, что у меня они ответного чувства не вызывают.
– Ну, тогда это, наверно, просто духовная близость между двумя фанатами Чопры.
– Чопры? О чем это вы?
– Вы же познакомились на съезде фанатов Чопры, не правда ли?
Она саркастически рассмеялась:
– Да. Фирма послала меня туда для привлечения клиентуры. Неужели вы думаете, что я принимаю эти книжки всерьез? Меня восхищает предприимчивость этого парня, но читать его книжки бесплатно я бы не стала.
Так вот, значит, в чем дело! Я тут же проникся безграничным уважением к Филомене. Пригладив росистую траву рядом с собой, я сказал:
– Посидите немного.
Она села.
– Ну что ж, – сказал я, – выходит, в Дипака вы не верите. Не верите и в продажу вина с правдивыми надписями на этикетке. Во что же вы тогда верите?
– Возможно, вы будете потрясены, – сказала она, – но я верю в католические ценности.
– В католические ценности?! – сказал я. – Кажется, в сто первом церковном догмате нет упоминания о чем-либо подобном. А входит ли в число «католических ценностей» использование Священного Писания в целях создания лживой рекламы? Неужели, по вашему мнению, Богу и вправду угодно, чтобы мы быстро разбогатели благодаря Его чуду? Вы сами-то верите, что Он сотворил чудо в Кане?
– Да будет вам известно, ваше преосвященство, – ответила она, – что я прочла кое-какую литературу по этому вопросу. Я всегда основательно готовлюсь к съемкам рекламных роликов. И вот что я усвоила для себя насчет Каны: может, Он сотворил чудо, а может, и нет. Этот эпизод описан только в Евангелии от Иоанна, а богословы считают, что из всех четверых Иоанн заслуживает доверия в наименьшей степени. Остальные трое вообще не упоминают об этом чуде. Вывод? Возможно, не имеет значения, сотворил Он чудо или нет. Важно лишь то, что люди в это верят.