— А где же все? — спросил Ваня.
— Каждый нашёл своё место и занялся своим делом, — ответил Никита Васильевич.
И Ваня понял как следует, в первый раз в своей жизни, как огромен завод, если тысячи людей сразу нашли тут своё место.
— Бабушка, а где работал твой папа? — спросил Ваня.
— Нет теперь этого цеха, — ответила бабушка. — Ничего тут и не осталось от царского времени. Всё перестроилось, всё помолодело.
Снова засвистел маленький паровозик и повёз через двор колёса. Но какие! Зазубренные, грязные, покрытые чёрной землёй. Всякому с первого взгляда было понятно, что на таких колёсах далеко не уедешь.
— Ой, какие колёса! — сказал Ваня. — Они никуда не годятся. Верно?
— А вот и неверно! — ответил Никита Васильевич. — Просто они только что родились на свет. Видишь, сколько зданий кругом заводского двора? Они называются так: цеха. Эти колёса родились в заготовительном цехе, в литейном. А паровозик повёз эти колёса в обрабатывающие цеха. Там рабочие обточат их на своих станках, отшлифуют, и станут колёса такими красавцами, что залюбуешься. Пойдём посмотрим на это дело своими глазами.
4
И вот все трое отправились в удивительное путешествие, полное чудес и приключений.
Сначала все трое вошли в литейный цех, огромный как амбар, высокий и пустой.
Пол в цехе был земляной. И Ваня вдруг увидел, что рабочие цеха вытащили из земляного пола деревянное колесо.
— Гляди! — сказал Никита Васильевич.
Деревянное колесо оставило глубокий след в земле, как босая нога оставляет след в мягкой глине. Рабочие маленькими лопатками старательно подравнивали и подправляли этот след, а потом прикрыли его крышкой — земляным ящиком с маленьким отверстием в углу.
— Что это они сделали? — спросил Ваня.
— Они сделали форму — такую, как бывают формы для песка, — ответил Никита Васильевич. — Только эти формы не жестяные, а земляные; не маленькие, а огромные; не для песка, а для железа. Через отверстие нальют в форму железо, и получится настоящее колесо.
— Разве железо можно наливать? — удивился Ваня.
— Гляди сюда! — опять сказал Никита Васильевич.
И Ваня увидел в другом конце цеха, как рабочие вели огромный ковш, подвешенный на цепях, который покорно плыл над землёю. Ковш был полон железом, но не тем твёрдым и холодным, которое так хорошо знакомо всем, а жидким, светящимся, похожим на огонь и страшно горячим.
Ваня узнал от Никиты Васильевича, что это железо только что расплавили в печи, нагревали его там до тех пор, пока железо не стало жидким, и налили в ковш. Рабочие бесстрашно шли возле этого жидкого пламени и наклоняли ковш к отверстиям над земляными формами. И железо, разбрасывая искры, медленно, как масло, текло из ковша в формы.
— Когда железо остынет и снова станет твёрдым и холодным, — объяснял Никита Васильевич, — крышку поднимут и достанут из земли точно такое колесо, как те, что вёз на своих платформах маленький паровозик.
Ваня слушал, глядел и удивлялся на рабочих, которые шли возле ковша с расплавленным железом. Ваня стоял далеко от ковша — и то ему было жарко. А от рабочих валил даже пар. Железо стреляло огненными искрами. Но они работали не суетясь, спокойно, ловко, внимательно.
5
Из литейного цеха Ваня, бабушка и Никита Васильевич прошли в кузнечный, и тут Ваня увидел своего дедушку. Ваня сначала обрадовался, хотел подбежать к нему, но остановился.
Дедушка был тут не такой, как дома. Глядел он строго и внимательно. Он быстро поворачивал клещами раскалённый брус железа.
— Укладывает железо на наковальню. Сейчас ковать будет, — сказал Никита Васильевич.
— А молот где же? — спросил Ваня.
— Сейчас увидишь.
А дедушка прищурил один глаз, будто прицеливаясь, и повернул какую-то рукоятку. И вдруг на наковальню рухнула какая-то металлическая громадина. Раздался такой грохот, что, казалось, стены затряслись.
— Вот тебе и молот! — сказал Никита Васильевич. — Хорош?
А тысячепудовый молот взлетел послушно вверх и снова грянул всей своей тяжестью по железу. И опять взлетел и опять ударил. И раскалённый железный брус с каждым ударом становился всё тоньше и тоньше. Железо было послушным и мягким, как воск, под ударами дедушкиного молота.
Так дедушка ковал себе да ковал, столько, сколько было нужно, гремел тысячепудовым молотом по наковальне, как будто сказочный великан. Потом он остановил свой молот, и сразу в цехе стало тихо.
Тут дедушка заметил Ваню, и тотчас же его лицо стало домашним, добрым.
— Ну-ну, поди-ка сюда! — позвал он. — Для тебя не пожалею стекла на часах.
И с этими словами дедушка достал свои карманные часы и положил их на наковальню стеклом кверху.
— Сейчас покажу тебе чудо. Гляди, как молот меня слушается!
Дедушка повернул рукоятку.
Молот слетел вниз. И потом снова поднялся вверх.
— Гляди! — сказал дед, показывая Ване часы. Стекло на часах всё было раздроблено, а сами часы продолжали тикать попрежнему.
Вот как слушался молот дедушку!
— А я захватил с собою орехи, — сказал Никита Васильевич. — Давай-ка их расколем.
Он достал из кармана горсть грецких орехов. И молот послушно расколол их один за другим, разбивая только скорлупку, а ядрышка не трогая.
Но тут дедушке привезли новый раскалённый брус, и снова молот ударил по железу так, что стены задрожали.
6
Из кузнечного цеха все трое прошли в механический.
Здесь длинными рядами стояли станки. Сотни станков. Между станками можно было бродить, как по улице с переулками, чуть не целый час. И на каждом станке была укреплена какая-нибудь часть или частица паровоза. И каждый станок обрабатывал её по-своему. Их тут обтачивали, сверлили, строгали.
И Никита Васильевич показал Ване колёса, которые привёз сюда из литейного цеха маленький паровозик.
Шершавое чёрное колесо медленно вертелось, зажатое в станке, и острый упрямый резец снимал с него стружку за стружкой. И колесо становилось гладким, блестящим, всё больше и больше похожим на настоящее паровозное колесо.
Рабочий, стоящий у станка, следил за резцом внимательно-внимательно — казалось, что, кроме своей работы, он ничего не видит и не замечает.
И вдруг среди множества рабочих механического цеха Ваня увидел свою маму.
Она тоже была совсем не такая, как дома. И она пристально глядела на свой станок, работала и знать никого не хотела.
Ваня не посмел подойти к ней. Он стоял в проходе между машинами и поглядывал робко на свою маму.
Вдруг она подняла глаза и увидела Ваню. Ваня засмеялся и бросился к ней, будто они очень давно не виделись. И он рассказал маме, где был и что видел. Про формы из песка, про жидкое железо, про дедушкин великанский молот.
— Да, — сказала мама, — наш дедушка куёт огромные шатуны, которые будут двигать колёса, а я делаю нарезку на маленький кран для машины. И ни мне, ни дедушке нельзя ни на волосок ошибиться. Две с половиной тысячи частей и частиц нужно изготовить, для того чтобы собрать один паровоз, и все эти части и частицы должны быть пригнаны друг к другу точнее точного.
— Да, уж это тебе не из кубиков картинку составлять! — сказала бабушка.
И тут Ваня понял, отчего у всех на заводе такие внимательные лица.
7
Из механического цеха все трое перешли в сборочный.
— Ого! — сказал Ваня.
И в самом деле, тут было чему удивляться. Это был самый огромный из всех цехов. Настоящая площадь, только под крышей. Казалось, что он был построен для великанов, чтобы им было где побегать и поиграть в плохую погоду.
В этом великанском цехе даже паровозы казались маленькими. Только когда люди подходили к ним вплотную, становилось понятно, что это за паровозы. Колёса их были выше человека.
Со всех концов завода сюда свозили готовые части, из которых собирали целые паровозы.
Никита Васильевич показал Ване шатуны, выкованные дедушкой; колёса, отлитые в литейной и обработанные в механическом. Потом оба не сразу отыскали маленький кран, над которым трудилась мама.
В сборочном стояли не готовые ещё паровозы.
Один паровоз только-только начинали собирать. Рабочие скрепляли толстые длинные железные полосы между собой — получалась рама. На другом на паровозной раме, как на фундаменте, уже стоял огромный котёл, и под раму подкатывали колёса. Третий паровоз, казалось, был почти готов, нехватало только трубы.
И вдруг случилось чудо.
К Ваниному удивлению, один из паровозов, у которого не было ещё колёс, дрогнул и поплыл по сборочному цеху.
— Как же он едет? — удивился Ваня.
— Его везут, — ответил Никита Васильевич. — У нас есть особая такая тележка для паровозов, которые ещё не могут сами ходить.
И тут Ваня неожиданно увидел папу. Он мелькнул далеко-далеко, в другом конце великанского цеха. Ваня крикнул: «Папа!» Но тот не услышал.
И вдруг загудел гудок. Здесь он был куда слышнее, чем дома. Ване даже захотелось заткнуть уши. Но, оглянувшись, он заметил, что никто этого не делает, и решил тоже потерпеть до конца.
И тут Ваня увидел, что Никита Васильевич говорит, шевелит губами, но не услышал ни звука.
— Что? — спросил Ваня.
Ване было только видно, что Никита Васильевич старается говорить громко.
Но Ваня снова ничего не разобрал.
— Что? — спросил он опять.
Никита Васильевич набрал дыхания, заорал во всю мочь, и тут гудок вдруг оборвался.
— Обеденный переры-ы-ы-в! — прокричал Никита Васильевич на весь цех в полной тишине.
— Совершенно верно! — откликнулся из другого угла цеха папа. — Эй, гости, идите-ка сюда! Я сейчас вымоюсь и переоденусь.
Ваня и Никита Васильевич проводили папу в душевую комнату. Папа фыркал за дверью, мылся, разговаривал с гостями, шутил. Один раз даже брызнул на Ваню водой, а Ваня рассмеялся и ещё сильнее почувствовал, какой сегодня необыкновенный, весёлый, счастливый день, и ещё больше обрадовался.
Когда папа вышел из душевой, на собрание уже толпою валил народ.
И вдруг среди гостей наконец-то Ваня увидел знакомые лица. Детский сад номер один пробирался среди взрослых в сборочный цех.
— Ну, беги к своим! — сказал папа.
Ваня очень обрадовался и побежал к детям. И они тоже обрадовались, когда увидели Ваню. Он поздоровался с Лидией Николаевной и во второй раз за сегодняшний день вошёл в сборочный цех.
Цех уже наполнился народом и гудел весело и празднично. Всюду был народ. Люди сидели на паровозах, и на подоконниках, и на столбах, поддерживающих крышу, и на кранах под крышей, а новые толпы людей всё входили и входили в цех.
Откуда-то успели принести и установить просторную деревянную трибуну. Её покрыли коврами. Стол, покрытый красной скатертью, поставили на ковры. А на стол поставили цветы.
Позади трибуны медленно поднялся на стальных тросах портрет товарища Сталина. Цех задрожал от аплодисментов.
Детский сад пропустили к самой трибуне и посадили в первый ряд.
Скоро на трибуну вошёл высокий весёлый человек.
— Это секретарь партийной организации завода, — объяснила Лидия Николаевна.
Высокий человек объявил торжественное заседание открытым. В руках он держал маленькую бумажку, и руки у него чуть дрожали.
— Волнуется Тихон Андреевич! — сказала Лидия Николаевна сочувственно.
— Я очень волнуюсь, товарищи! — сказал Тихон Андреевич. — Не знаю, может быть я нарушаю порядок, может быть сначала надо было бы избрать президиум и тому подобное, но наш завод — мы все получили такую телеграмму, которую хочется как можно скорее прочитать вам.
И Тихон Андреевич развернул телеграмму.
Такая тишина наступила в цехе, что Ваня слышал, как Тихон Андреевич дышит.
И Тихон Андреевич прочёл поздравительную телеграмму от товарища Сталина. Товарищ Сталин поздравил завод с днём рождения и всех рабочих с праздником и хорошей работой.
И в ответ все так захлопали в ладоши, так закричали, что стены затряслись, земля заходила под ногами.
И Ваня тоже хлопал в ладоши и кричал вместе со всеми.
Телеграмму товарища Сталина заводское радио передало всему заводу. И все паровозы, которые были под парами, тоже обрадовались и загудели.
От этого стало ещё веселее, ещё шумнее.
Как выбирали президиум, что говорил докладчик, Ваня вначале не слышал.
Но вот он пришёл в себя и стал слушать седого человека, который говорил сейчас с трибуны.
Он говорил негромко и просто, и Ваня понимал каждое его слово.
Вот он сказал о том, как трудно жилось рабочим при царе, и Ваня вспомнил бабушкин рассказ.
Вот он заговорил о том, как рабочие отстояли свою Советскую республику во время гражданской войны, как снова отстояли они свою Родину в борьбе с фашистами, и Ваня вспомнил, что рассказывали ему недавно дедушка и папа.
Вот он заговорил о том, как много сделала партия и советская власть для рабочих, и Ваня вспомнил прежний тёмный город, дедушку, который слушал музыку, прячась под чужими окнами, и нынешний город, сияющий вечерами за окнами их квартиры.
— Нашему заводу сто лет! — сказал седой человек. — А он всё молод и работает во-всю. Как богатырь! И мы, старики, охотно передаём весь свой опыт, все свои знания молодым. Мы, деды, работаем спокойнее и увереннее, когда знаем, что молодые, в случае чего, нас заменят. Верно я говорю, внуки?
— Верно! — ответили молодые рабочие дружно.
И Ваня сказал вместе с ними:
— Верно!
8
Так начался заводской праздник.
А вечером он продолжался во Дворце культуры, где выступали и свои и гости, приехавшие на завод со всей страны. Гости поздравляли наш завод и обещали работать теперь у себя ещё лучше.
А потом Ваня увидел грузинские пляски, услышал украинские песни, полюбовался на постановку, которую подготовили к празднику участники самодеятельности. Они читали стихи о заводе, потом пели и играли на разных инструментах и плясали так, что стёкла звенели в окнах.
А потом вдруг погас свет и громко заиграла музыка. И на сцене появился настоящий паровоз. Он медленно двигался вперёд, прямо на зрителей, и его яркие прожекторы осветили сидящих в зале красным светом. На груди у паровоза был прикреплён орден Ленина. Завод наградили в день его рождения.
Все сразу захлопали в ладоши, а сильнее всех — Ваня. Он продолжал хлопать и тогда, когда закрылся занавес. Но и на этом не кончился праздник.
Для детей города были устроены утренники, и Ваня не пропустил ни одного из них.
А потом Ваня пошёл с бабушкой в кино. Там показывали картину, посвященную заводскому празднику.
В этой картине Ваня снова увидел завод, увидел дедушку у кузнечного молота. Дедушка работал внимательно, строго, прищурив один глаз, будто прицеливаясь. Он и внимания не обращал на то, что весь переполненный зал глядит на него.
Но и на этом не кончился для Вани праздник.
Вскоре дедушка поехал в Москву, чтобы рассказать студентам, будущим паровозостроителям, как он работает, и взял Ваню с собой.
И вот Ваня первый раз в жизни поехал в Москву.
9
Дедушка и разговаривал с соседями, и пил чай, и читал, и дремал, а Ваня всё стоял в коридоре вагона и глядел не отрываясь в широкое окно.
Вот дедушка подошёл к внуку и спросил:
— Ты на что любуешься?
— На паровозы, — ответил Ваня. — Когда рельсы идут дугой, то мне виден наш паровоз. Встречные, правда, я рассмотреть не успеваю. Ш-ш-ш-ш! — и уже промчится. Но на станциях, когда они стоят, я их успеваю разглядеть.
— Мало ты их видел, что ли?