И вот еще. Сначала вы думаете – когда я вырасту, я полюблю кого-нибудь, надеюсь у нас все получится, но если не получится, то я полюблю еще кого-нибудь, а если и тут не получится, то полюблю еще кого-нибудь. Вы всегда предполагаете, что эти люди вам попадутся и что они позволят вам любить себя. Вы думаете, что любовь или способность любить всегда наготове, ждет благоприятного момента. Чуть не сказал – ждет с заведенным мотором. Видите как соблазнительно говорить в духе Оливера? Но я не думаю, что в любви и в жизни происходит так. Нельзя заставить себя полюбить кого-то и нельзя, по моему собственному опыту, заставить себя разлюбить кого-то. На самом деле, если надо делить людей в том, что касается любви, я бы предложил сделать это так: некоторым людям повезло или не повезло любить много раз – подряд, или одновременно, тогда как другим повезло или не повезло любить только однажды. Они влюбляются один раз и что бы ни случилось любовь не проходит. Некоторые люди любят только один раз. Я начал понимать, что я один из них.
Все это может оказаться плохой новостью для Джиллиан.
Оливер: Жизнь сначала скучна, потом страшна? Нет, думаю нет, разве что для страдающих эмоциональным запором.
Жизнь сперва комедия, потом трагедия? Нет, жанры перемешиваются как краска в центрифуге.
Жизнь сперва комедия, потом фарс?
Жизнь сперва опьянение, а потом запой и похмелье одновременно?
Жизнь сначала как слабый наркотик, потом как сильный? Мягкое порно, потом жесткое порно? Шоколад с мягкой начинкой, потом твердый?
Жизнь сперва аромат полевых цветов, потом освежитель воздуха?
Поэт[84] пишет, что в жизни есть три события – «рождение, совокупление и смерть»[85], мрачная мудрость, которой я тешился в юности. Позднее я понял, что Старый Опоссум" опустил несколько других основополагающих моментов: первая сигарета, снег на цветущей яблоне, Венеция, радость от покупок, полет во всех смыслах этого слова, фуга во всех смыслах этого слова, мгновение, когда ты переключаешься на последнюю передачу, а драгоценная головка той, что сидит рядом даже не шелохнется на возвышении шеи, risotto nero, трио в третьем акте Rosenkavalier[86], смех ребенка, вторая сигарета, долгожданное лицо, выплывающее из толпы встречающих в аэропорту или на вокзале…
Или, ради аргументации, а не ради декорации – почему поэт называет совокупление, а не любовь? Может Старина О. был куда больший гуляка, чем я полагал – я не любитель копаться в биографии – но представьте себя на смертном одре, размышляющим об отпущенном вам кратком промежутке времени между прибытием в этот мир, чего вы не можете помнить, и уходом из этого мира, по поводу которого вы уже будете не в состоянии что-либо сказать: стали бы вы обманывать себя или сказали бы правду, если бы полагали, что главные события вашей жизни состояли в захватывающем дыхание раскрытии сердца, а не в том, сколько, с кем, и как, даже если счет пошел на mille tre.
В мире полно дурнопахнущих вещей. Согласны? Я имею ввиду не только зловонный освежитель воздуха, который зловонней, чем отхожее место. Позвольте мне процитировать то, что я уже вам как-то цитировал. «Зловоние губит любовь. Как и законы, собственность, денежные затруднения и полицейское государство. Если бы условия были другими, любовь была бы другой». Согласны? Я вовсе не хочу сказать, что добродушный лондонский бобби, приходящий на помощь заблудившемуся туристу, является непосредственной угрозой для l`amore. Но в общем вы согласны? Одно дело любовь в процветающем демократическом пригороде при годовом доходе в шесть цифр, другое дело любовь в сталинском концентрационном лагере.
Любовь и т.д. Это всегда была моя формула, моя теория, моя мудрость. Я знал ее всегда, как ребенок знает улыбку матери, как только что вылупившиеся утята находят воду, как зажженный фитиль подбирается к бомбе. Я всегда это знал. Я знал это раньше, на пол-жизни раньше чем кое-кто, кого я мог бы назвать.
«Денежные затруднения». Да, они опускают на землю, не так ли? Я предоставляю разбираться с этим Джиллиан, но и мне случалось переживать минуты финансового inquietude[87]. Вам не кажется, что полицейское государство, в мягкой форме правления, должно выдавать гранты на любовь? Есть семейное пособие, есть выплаты на похороны, так что почему бы государству не выплачивать содержание влюбленным? Разве государство не для того существует, чтобы помочь в достижении счастья? Что для меня почти так же важно, как жизнь или свобода. Любовь это моя жизнь и моя свобода.
Еще один аргумент, для бюрократов. Счастливые люди здоровее несчастливых. Сделайте людей счастливее и вы уменьшите расходы на здравоохранение. Представьте себе заголовки: Эпидемия счастья! Медсестры распущены по домам с сохранением зарплаты! Да, я знаю, в ряде случаев болезнь поражает и счастливых, и несчастливых. Но не стоит придираться, давайте просто помечтаем.
Вы же не ждете, что я начну приводить примеры? Или точнее пример – Мистер и Мисс Оливер Рассел. Не то чтобы мы были такими. Мистер Оливер Рассел и Мисс Джиллиан Уатт, как видит нас пустулезный почтальон, холеный гостиничный клерк и выколачивающий подати сборщик налогов. Вы же не хотите, чтобы я опустился до detail? Я был бы похож на Стюарта. Кто-то ведь должен копаться в частностях, а кто-то мыслить абстрактно. Кто-то же должен иметь возможность немного воспарить. Стюарт может воспарить лишь в микролите, пыхтя как газонокосильщик, вознесшийся до эмпирея.
Другая причина, по которой я не хочу вдаваться в детали – последние события. Последние открытия. Я действительно стараюсь об этом не думать.
Мадам Уатт: Любовь и брак. Англосаксы всегда считали, что они вступают в брак по любви, тогда как французы вступают в брак ради того чтобы завести детей, ради того чтобы создать семью, укрепить социальное положение, ради бизнеса. Нет, подождите, я лишь повторяю то, что написал один из ваших собственных экспертов. Она – это женщина – жила и в том, и в другом мире, и сначала она просто наблюдала, не вынося никаких суждений, так было в начале. Она утверждает, что для англосаксов брак основан на любви, что нелепо, потому что любовь не признает правил, а страсть не замедлит угаснуть, так что это не может быть здравым основанием для брачного союза. С другой стороны, пишет она, мы, французы, вступаем в брак из разумных, рациональных побуждений семьи, собственности, потому что в отличие от вас мы признаем неумолимый факт, что любовь не является составляющей брака. Поэтому мы стараемся не смешивать любовь и брак. Конечно это тоже не идеально, на самом деле в чем-то это столь же нелепо. Но возможно эта нелепость не лишена рациональности. Ни то, ни другое решение не являются идеальными, и ни то, ни другое решение не могут сделать нас счастливыми. Она мудрая женщина, этот ваш эксперт, а следовательно пессимистка.
Я не знаю почему Стюарт решил рассказать вам десять лет назад, что у меня была связь. Я рассказала ему по секрету, а он поступил как репортер какой-нибудь желтой газетенки в вашей стране. Ладно, ему было непросто, его брак разваливался, так что возможно я прощу ему.
Но так как вы знаете, я расскажу вам немного еще. Он – Алан –был англичанин, он был женат, нам обоим было… нет, этого я вам не скажу. Он был женат уже … ну пусть много лет. Сначала мы встречались ради секса. Вас это шокирует? Это всегда ради секса, чтобы там ни говорили. Ах, да – ради того, чтобы скрасить одиночество, потому что у вас много общего, разговоры, бесконечные разговоры, но на самом деле все ради секса. Он говорил, что занимаясь любовью со своей женой столько лет, это наконец стало похоже на то, когда едешь по знакомому участку шоссе, и заранее знаешь все повороты и дорожные знаки. Мне это сравнение показалось не вполне galant. Но мы договорились – как часто делают любовники, с некоторой высокомерной наивностью – говорить друг другу только правду. В конце концов, приходилось придумывать столько лжи каждый раз, просто для того, чтобы мы могли встретиться. Я начала первой. Я сказала ему, что не собираюсь снова выходить замуж и не хочу жить с другим мужчиной. Это не значило, что я не собираюсь снова влюбиться, но – ладно, я уже об это говорила. Я правда начала влюбляться в него тогда, когда это произошло.
Он приехал на уикэнд. Он жил миль за двадцать от меня. Я была занята всю неделю, так что, когда он приехал, я сказала, что нам придется съездить за покупками. Мы поехали в Уэйтроуз, оставили машину, взяли chariot – тележку – мы поговорили о том, что бы мне приготовить, мы нагрузили тележку, я положила туда и то, что мне было необходимо по хозяйству, я расплатилась картой Уэйтроуз. Когда мы снова вернулись в машину я заметила, что у него вдруг испортилось настроение. Я не стала расспрашивать, сначала не стала, я ждала, что он будет делать – в конце концов это у него испортилось настроение, а не у меня. Он вел себя очень мужественно, потому что он тоже начал влюбляться в меня и тут уместно мужество. Я имею ввиду для того, чтобы преодолеть себя.
Мы провели прекрасный уикэнд вместе и когда он закончился, я спросила его, почему у него внезапно испортилось настроение в супермаркете. Его лицо снова помрачнело и он сказал: «Моя жена тоже расплачивается картой Уэйтроуз». В тот миг я поняла все, и я поняла, что эти отношения безнадежны. Дело конечно не только в карте, дело в парковке, в тележке, в том, чтобы заехать в пятницу вечером за покупками, в том, чтобы осознать ужасный факт, что твоя новая любовница тоже покупает одноразовые полотенца для кухни, как и твоя жена. Он шел по той же дорожке, пусть их и разделяло расстояние в двадцать миль. И возможно это заставило его думать, что очень скоро со мной он снова будет повторять этот хорошо знакомый отрезок трассы.
Я не упрекаю его. Просто у нас разное представление о любви. Я была способна наслаждаться одним днем, одним выходным, неожиданно выпавшим свиданием. Я знала, что любовь хрупкая, недолговечная штука, fugace, не подчиняющаяся правилам, поэтому я отдавала ей все, все, что ей принадлежало. Он знал, или по крайней мере не мог заставить себя не думать об этом, что любовь это не волшебство, или не только волшебство, но скорее начало пути, который рано или поздно приведет к карте Уэйтроуз. Он мог думать лишь так, хотя я и говорила ему, что не захочу жить с кем-то еще или выходить замуж. Так что, в чем-то к счастью, он это обнаружил для себя. Скорее раньше, чем позже.
Он вернулся к своей жене. И – я говорю это не потому, что хочу показаться добродетельной – возможно он стал счастливее после того как вернулся. Он усвоил урок кухонного полотенца. Как вы считаете? В наши дни басни Ла Фонтена разыгрываются в супермаркетах.
Мисс Дайр: Что вам надо? Говорите. Я лейбористка, вы это хотели узнать? Всегда была лейбористкой. Мой муж тоже, пока он был жив. Сорок лет вместе прожили, ни разу не поругались. Я готова соединиться с ним. Вы что – что-то продаете? Мне ничего не надо. Я вас не впущу. Я читала о таких как вы в газете. Поэтому поставила счетчики снаружи. Так что убирайтесь отсюда, что бы вам ни было нужно. Я сейчас закрою дверь. Я лейбористка, если вы это хотели узнать. Но вам придется продать машину, чтобы заполучить мой голос. Да, это мои ноги. Совершенно верно, я закрываю дверь. Что бы там ни было, мне это не надо. Спасибо.
Терри: Вы же знаете, что когда влюбляешься, то все кажется ну совершенно необыкновенным. То, что он говорит, то, как он обнимает тебя в постели, то, как он водит машину. Вы думаете – со мной так никогда никто не разговаривал, или не занимался любовью, или не водил машину так, как он. Что, конечно, скорее всего совсем не так. Разве что вам двенадцать лет или около того. Просто вы никогда раньше не обращали на это внимание, или забыли. И если он делает что-то, чего действительно никогда раньше не случалось, пусть самая мелочь, это кажется, ну, таким потрясающим, что хочется закричать, и это становится частью ваших отношений.
Например у меня были эти часы с Микки Маусом. Я знаю, это звучит … ну не знаю, ну все равно – у меня были такие часы. Я никогда не одевала их на работу, потому что – ну что бы вы подумали, если бы хозяйка французского ресторана носила часы с Микки Маусом? Вы бы решили, что у нас на кухне Плуто готовит желе или еще что-то в этом роде, так? Так что часы я хранила дома, у кровати, и носила их только по воскресеньям, когда ресторан был закрыт. И когда Стюарт переехал ко мне, кое-что из того, что я сразу заметила, было то, что когда он просыпался, он всегда точно знал, какой сегодня день, даже если еще не совсем проснулся. А я знала, что он знает, что сегодня воскресенье потому что когда он начинал шевелиться, он протягивал через меня руку и пошарив на тумбочке спрашивал: «Что говорит Микки – который час?» Я смотрела на часы и отвечала: «Микки говорит, что сейчас двадцать минут девятого» ну или что-то такое.
Вам это кажется странным? У меня до сих пор слезы на глазах, когда я просто вспоминаю об этом. И так как он британец, он использовал всякие обороты и выражения, которых я раньше не слышала, и казалось, ну, как я уже говорила, что так мог сказать только он. Они были частью его. И частью нас с ним. Например он говорил «и все дело в шляпе», или «просто заскочил на огонек», или «чего стоит пудинг можно понять только когда он съеден».
Когда он сказал это в первый раз, я решила, что он говорит о ресторане. О каком-то десерте, который не получился. И если задуматься, то это странная фраза, потому что единственный способ узнать получился десерт или нет – это съесть его, и то же со свежими ребрышками или устрицами. Так что это не просто клише, это так очевидно, что нет смысла об этом говорить. Но к тому времени когда я задумалась над этим, было уже слишком поздно, фраза была тут как тут, стала частью наших отношений, а то, что у нас был ресторан, наполняло ее особенным смыслом. Случалось он шептал мне «пудинг», когда вокруг было полно людей.
Ну что ж, пудинг и тебе, экс-муж, чертов пудинг. Я встречалась с разными мужчинами и сейчас встречаюсь с мужчиной, так что речь не только о тебе, Стюарт Хьюз. Но если ты решишь, что это про тебя, я пойму. Некоторые люди лгут, когда они влюбляются, некоторые люди говорят правду. Некоторые люди делают и то, и другое, говорят честную ложь – это то, что делает большинство нас. «Да, я люблю джаз», – говорим мы, тогда как на самом деле хотим сказать: «Может мне понравится с тобой». Любовь должна изменить твою жизнь – так? Поэтому это честная ложь, когда ты говоришь то, в чем не уверен. Даже когда говоришь «я хочу чтобы у нас были дети».
Как раз так у нас все и было, или нет, Стюарт? Чертов пудинг, мистер Экс. Покажи фотографию, вот что я скажу, покажи фотографию. Бывает, что одна ложь честнее другой.
Элли: Вот что, я не жалуюсь, но если вам и правда интересно, то дело обстоит так.
Мне двадцать три, почти что двадцать четыре и треть своей жизни я была, как это называется в опросах, сексуально активной. Да, да, я знаю. Пятнадцать. Незаконно и все такое. Но также нормально. И если бы я считала – а я не считала – готова поспорить, что у меня было намного больше мужчин, чем у моей мамы, и это тоже нормально. И я жила с одним из них, так что можно сказать, что у меня была любовь. И я встречалась с женатым мужчиной какое-то время, все ОК, хотя разница небольшая, разве что он врал мне больше остальных. И – что еще? – я закончила колледж, и у меня есть работа, и я путешествовала по миру, и я перепробовала все, что пробуют все, и у меня есть право голоса, и я одеваюсь так, как хочу, и люди, которые не видели меня год или больше, говорят: «Слушай, Элли, а ты и правда так повзрослела».
Только я этого не чувствую. Не тогда, когда я вижу тех людей, которые и правда взрослые, таких как Джиллиан, к примеру. Тогда я чувствую себя невероятно маленькой, а если вы правда хотите знать, то фальшивкой, так, словно в любой момент кто-нибудь может ткнуть в меня пальцем и сказать, что я глупа, что я просто выдаю себя за взрослую, что у меня умственное и эмоциональное развитие двенадцатилетнего ребенка и я знаю, что мне нечего будет возразить. Не могу представить даже, что я когда-нибудь смогу сойти за взрослого человека.