"В вашем французском я слышу отзвуки двух географически противоположных диалектов, пиренейского и льежского. Что касается площадок и бастионов, о которых вы говорите, то ни о чем подобном я не имею ни малейшего представления, так же как и о способе вашего проникновения на территорию имения без всякого на то права или разрешения". "Способе! - вскричал Август.Так вот же ведущие сюда ступеньки, которыми завершается подъем от Нижней Площадки!" - "Где эти ступеньки, мсье?"
Август застыл с вытянутой рукой. Никакого входа на площадку он не увидел. Была сплошная стена, а за ней два обращенных к площадке торцами дома, между задними стенами которых - в этом он был совершенно уверен - шли ступеньки, приведшие его сюда.
"Заметьте, мсье,- бесстрастно продолжал грузный человек,- КАК вы сюда проникли - прошли по дну Оредо ныром, пролетели над ущельем или прокрались подземным ходом,- меня нисколько не интересует. Скорее могло бы представлять некоторый интерес, как вы будете отсюда выбираться, если, конечно, вас это заботит". "Пока нет,- сказал Август,- пока я бы хотел чашечку кофе, если мне будет позволено просить о такой любезности, но только если это никак не потревожит владельцев имения, на территорию которого я столь неосмотрительно вторгся". "Владельцы имения давно спят в своих гробах",- сказал грузный человек, игнорируя вопрос о кофе. "Давно? Как давно? До или после уничтожения керов ледами? Кстати, как ВЫ думаете, каким именно образом леды убили керов? Вы случайно не видели это своими глазами?" "Что касается кофе,- продолжал грузный человек, игнорируя вопрос об уничтожении керов,- то, я полагаю, нам его не придется долго ждать". И, резко повернувшись, он вошел в дом, оставив дверь открытой.
Теперь грузный человек сидел в низком резном кресле с изогнутой спинкой и подлокотниками. Август стоял перед ним с чашкой в руке, выставив вперед левую ногу, как боец перед началом схватки. Немного поодаль, на низкой софе, покрытой клетчатым пледом, сидела, подобрав ноги, темноволосая молодая женщина, которую грузный человек представил как Александру Юнг из Цюриха. Августа он ей вообще никак не представил, как не представился сам ему. Август говорил по-английски тоном, решительно исключающим, что его перебьют или зададут вопрос.
"Нет,- говорил он,- нет нужды изображать всю ситуацию, как если бы она была кем-то для меня специально подстроена, например, вами, Вебстер. Но также не вижу никакой необходимости относить ее целиком за счет моей нетерпеливости или опрометчивости. Я постараюсь держаться средней линии. Меня не интересует причинность событий или ситуаций, только их последовательность. Оттого я почти сразу сообразил, кто вы. А это уже - половина истории. И если вы не захотите отвечать на мои прямые вопросы об истории Города, ради ответов на которые я сюда приехал по вашему же приглашению, то у меня есть другие. Точнее, один вопрос, относящийся к факту, перед значимостью которого бледнеет история ледов и керов да и вся история вообще. Я говорю..."
Не дожидаясь конца его фразы, Вебстер вышел из комнаты.
"Садитесь, пожалуйста,- сказала Александра, принимая от него чашку.- Я вам налью еще кофе". Она склонилась над кофейным столиком, и упавшие волосы почти закрыли лицо. Он с удовольствием смотрел, как одним коротким движением она наполнила чашку темно-шоколадным мокко, бросила туда комок желтого сахара, брызнула полрюмки рома на маслянистую поверхность утреннего напитка, придвинула столик к Августу, села с ним рядом и зажгла неизвестно как появившуюся у нее в губах сигарету. "Вы долго этому учились?" - спросил он. "Чему?" - "А вот так, все делать тремя жестами в три секунды". "Нет,- она засмеялась,- я просто ненавижу тратить время на подготовку к получению удовольствия". - "Какое же удовольствие вы так спешите получить в настоящий момент?" - "Просто сидеть с вами, вас видеть и слышать". "Я удивлен скромности ваших желаний.- Он улыбнулся.- Последняя женщина, любовником которой я был, говорила, что много бы дала, чтобы меня не видеть и не слышать".
Александра встала, чтобы налить себе кофе, но, словно неожиданно передумав, наклонилась к Августу и сильно поцеловала его в губы. Потом, резко выпрямившись, глубоко затянулась сигаретой и уже занялась кофейником, когда появившийся совсем не из той двери, за которой он только что исчез, Вебстер, широко разведя руками в золотых перстнях, сказал, что, видимо, его Александра (так он выразился) не пребывала в праздном безделии даже то короткое время, когда он отсутствовал.
"Скорость, с которой фрейлейн Александра живет и движется, не оставляет никакой надежды ее когда-либо догнать, по крайней мере у такого пожилого и склонного к рефлексии одиночки, как я",- отпарировал Август. "Ни у кого не оставляет,- мрачно заметил Вебстер.- Она - спринтер, обгоняющий звук стартового пистолета. Но что при этом она делает? - спросил он как бы у самого себя.- Спит, соблазняет мужчин и читает. Больше ничего, если не говорить о редких "приступах возбуждения", когда она ходит по Городу часами, иногда сутками. Ну, пора! - грубо оборвал он себя.- Пошли, я вас выведу с другой стороны".
"Надеюсь, что фрейлейн Александра разрешит мне сопутствовать ей хотя бы в одном из перечисленных выше занятий",- сказал Август, раскланиваясь.
Вебстер повел его по низкому широкому коридору. Он не помнил, сколько они шли, пока коридор не закончился белой стеной с маленькой, едва выделявшейся на ее фоне дверцей. Вебстер вставил ключ в микроскопический черный глазок замочной скважины, сильно пригнул голову Августу, чтобы тот мог кое-как пройти под очень низкой притолокой (дверца открывалась наружу), и Август оказался... на широкой улице. Такой широкой, каких он, пожалуй, не видел. Мимо, со свистом разрезая воздух, неслись автомашины. "Осторожнее! - крикнул Вебстер, стоя по ту сторону порога.- Здесь нет ограничения скорости.
И нет переходов. Да они вам и не понадобятся. Идите налево по тротуару до первого спуска, и через десять минут вы - в Южном Городе". "Что? - изумился Август.- Он же гораздо дальше и с другой стороны? Этого не может быть!" "Может. Буду у вас в "Таверне" завтра в десять утра".
Что это? Южный Город был непохож на остальные части Города больше, чем тот на другие города или даже страны; он казался чужее уже знакомому ему Привокзалью, чем Лима Москве или Гамбург Цюриху. Александра - из Цюриха. Почему она не предложила поводить его по Южному Городу? Он остановился перед огромной витриной ресторана с французским названием "On y mange" ("Здесь едят") и вывеской на французском же: "Здесь едят, кто как хочет, сколько хочет и за сколько хочет. Цена обеда - от десяти городских франков до бесконечности. Время обеда - круглые сутки. Продолжительность обеда - от десяти минут до бесконечности. Не разрешается спать, петь, заниматься любовью и курить трубку, чируты и самокрутки". Надо же наконец поесть! Самое время для позднего завтрака - ведь сейчас вряд ли меньше одиннадцати. Он не пошел дальше первой из бесконечной анфилады зал, сел за единственный свободный маленький круглый столик, у которого стоял уже ждавший его официант, и заказал яйца, овсянку с грибами и минеральную воду. "Вы здесь впервые, мсье,- поклонился официант,поэтому я позволю себе вас предупредить. Здесь всё - обед, мсье, даже если время - четыре утра. Таким образом, имело бы смысл дополнить ваш заказ стаканом предвечернего бреро. И это будет как раз десять франков, наш минимум с персоны, мсье. Чаевых здесь не берут".
Август поднял глаза на псевдобарочные позолоченные часы на противоположной стене - половина шестого. Что?! Что он делал десять часов? Черт, его часы остались в отеле.
"Вы уверены, что на этих часах правильное время?" - "Вне всякого сомнения, мсье, но взгляните на ваши".
Часы, которые он всю жизнь носил на левой руке, неожиданно оказались на правой. Ну, конечно же, он столько раз смотрел на них во время своего утреннего подъема на "Площадку Вебстера" - так он теперь ее прозвал. "Тогда я изменяю заказ. Рыбный суп, бифштекс "Тартар", какие-нибудь фрукты. Да, минеральную воду и немного водки, пожалуйста".
О непонятно куда исчезнувших десяти часах он решил пока не думать. Ну в конце концов если Валька считает, что история возможна без времени, то его собственная маленькая история еще одного бестолкового дня - и подавно. Но все же. А эта Александра, которая сейчас, по-видимому, спит с Вебстером или читает, хотя время - самое неподходящее. А почему, собственно, его кто-то должен обманывать? Ну хорошо, допустим, что сегодняшняя история - "урок выключения времени". Но какой же это урок, если он просто "попал" в не-время? Нельзя же назвать случай, когда человек попадает под машину, "уроком попадания под машину"? Если Валька прав и история возможна только при взгляде на нее из НЕ-ИСТОРИИ, то надо найти такую внеисторическую точку такого вневременного человека наконец, который и ОКАЖЕТСЯ Валькиным Древним Человеком... Хорошо бы удержать мысль о нем... ей так легко потеряться... А значит, надо скорее, сейчас же, снова пойти к Вебстеру другой, короткой дорогой, не дожидаясь его завтрашнего прихода.
Он положил на стол тридцать франков, допил водку и быстро вышел на улицу. Теперь, конечно, это заняло немного больше времени - путь опять шел круто вверх,- и когда он свернул направо, то понял, что страшно, гнетуще устал. Опять свист проносящихся машин. Дом Вебстера смотрел на них невидящими зеницами слепых окон заднего фасада. Вот здесь - дверь. Никакой двери не было. Ну, конечно же, она открывалась наружу, и не было бы безумием предположить, что служила только для выхода, а вход был с площадки. Он провел пальцами по стене, стараясь нащупать очертания проема. Ничего не было. Скорее поймать такси и вернуться в "Таверну"!
Превозмогая страстное желание усесться тут же, в холле "Таверны", в одно из глубоких мягких кресел и остаться там навсегда, он все-таки добрался до лифта. Последним усилием сознания вспомнил, что ему еще надо вставить ключ в замочную скважину, повернуть его четыре раза. В номере, сбросив одежду на пол, он забрался под одеяло и застыл в бездумной сладостной мечте о полной остановке ВСЕГО, в себе и вокруг.
Ему захотелось курить, но он не решился, боясь, что заснет с зажженной сигаретой, и уже снова стал погружаться в божественное безмыслие, когда кто-то громко постучал в дверь. Господи, что это еще!
"Тысяча извинений, сэр,- это был портье,- вам срочная электрограмма с пометкой: вручить лично и немедленно".
Боже! Кто опять хочет найти его, чтобы опять запугать или прельстить новой кабалой свободы и страха? Или это опять Валька со своими последними соображениями и уточнениями? Он вскрыл хрустящий конверт с эмблемой отеля и прочел: "Доктор Андрей фон Потапофф имеет честь пригласить Вас на открытие первой в Городе (и в мире!) выставки поздней византийской миниатюры. Ваша супруга Виктория только что звонила из Нью-Йорка в отчаянии, что не успеет прилететь к открытию, и буквально умоляла разыскать Вас и послать Вам приглашение. Вы, разумеется, окажетесь в чрезвычайно узком кругу тех из
бранных, которые примут участие в банкете после открытия..."
Он слабо застонал, бросил электрограмму в корзину, сел на край постели и закурил. Виктория никогда не была его женой и умерла семнадцать лет назад в Филадельфии от скоротечной чахотки. Это был редкий случай, и о нем писали в газетах. Ей было тогда двадцать пять лет. Он пытался учить ее испанскому. Но Виктория тянула за собой еще что-то. Что - он не мог вспомнить. Оно цеплялось снизу за поверхность памяти, но не могло продраться сквозь пленку забвения или рассеянности. Чье-то имя, наверное...
Нет, он уже не хочет спать. Надо принять душ, переодеться и, может быть, даже прогуляться немного вокруг отеля, размышляя, на этот раз без всяких мистических или эротических отвлечений, о когда-то живших здесь керах и их наследниках псевдокерах, не знающих или скрывающих, что они - леды. Накануне историк-бармен дал ему ключ от бокового выхода из отеля, так что можно будет выскользнуть, не проходя через холл. Было без четверти одиннадцать вечера. Он кончил одеваться, закурил и уже искал глазами шляпу, когда в дверь снова постучали. Ладно, он все равно уходит. Перед ним стояла Александра.