Вот почему, когда Ладильщиков привёл медведя домой, мать, Клавдия Никандровна, всполошилась:
— Зачем ты, Коля, привёл этого нахлебника! Он нас совсем объест.
— Ничего, мама, обойдёмся как-нибудь.
— Да как так обойдемся, когда сами еле концы с концами сводим, а тут ещё такая обуза.
— Я, мама, достану ему чего-нибудь. А морковь и свекла у нас на огороде свои.
Каждый день ранним утром Ладильщиков занимался гимнастикой, упражнялся с гантелями, гирями, крутился на перекладине — ломе, укрепленном между двух берез на заднем дворе, и растягивал резиновые шнуры, приобретенные им у одного старого атлета в Петрограде. Шнуры были разной толщины, с кольцами по концам.
Никому не поведал Ладильщиков свою затаённую мысль.
Ладильщиков знал, что, прежде чем начать дрессировку, надо приручить медведя. А чем приручишь? Конечно, сладкой едой и лаской, Медведь, выросший у мельника на вольных харчах, очень любил хлеб, но хлеба Ладильщиков получал мало.
В первый же день своего знакомства с медведем Ладильщиков накрошил в миску свеклы, брюквы, моркови и поставил перед медведем, а тот отошёл в угол и недоверчиво, подозрительно стал следить за каждым движением «опасного» человека.
— Что, Мишук, не нравится? Хлебца хочешь? Ничего, брат, привыкай.
Медведь с угрюмой опаской смотрел на нового хозяина и фыркал. Ладильщиков вышел из амбарушки и, закрыв дверь, притулился к щёлочке. Интересно, будет он всё-таки есть? Мишук подошел к миске и, пугливо озираясь на дверь, стал неторопливо есть крошёнку, выбирая сладковатую морковь,
День за днём медведь привыкал к новому хозяину и стал уже есть и при нём. Обхватив передними лапами, словно руками, миску, сопел и ел, а потом протягивал хозяину пустую посуду, прося добавки. Особенно нравилась медведю морковь. Ладильщиков давал ему морковь из рук, и пока тот жевал лакомую пишу, поглаживал медведя по загривку, чесал за ухом и тихо приговаривал: «Мишук… Мишук…»
— А ты, Коля, угости его журавиной, — сказала мать, — медведи любят ягоды.
И верно, медведь очень любил клюкву. Николай после очередного угощения клюквой взял Мишука за лапу и потряс её, словно поздоровался. А потом, показывая медведю ягоды, говорил: «Мишук, лапу, лапу…» Медведь садился, обхватывал передними лапами руку хозяина и, облизываясь, сильно тряс её. Так дрессировщик научил Мишука здороваться.
Ладильщиков зажимал меж пальцев морковку и, ухватившись за длинные когти медведя, тянул лапу к себе и приговаривал: «Тяни, Мишук, тяни…» Медведь, видя приманку, притягивал руку к своей морде и губами осторожно выхватывал морковку. В медвежьих лапах Ладильщиков почувствовал большую силу, и подумал: «А что если устроить с ним перетяг на палке и потом показать это на представлении?..» Ладильщиков взялся двумя руками за палку и, зажав меж пальцев морковь, сказал: «Мишук, тяни, тяни…» Медведь ухватился передними лапами за палку и притянул её к себе.
Приближалась зима. Мишук привык к новому хозяину и каждый раз встречал его тихим урчаньем. Временами же медведь становился вялым, скучным, ложился на бок и, посасывая лапу, впадал в полудремоту. Нет, нет, нельзя ему позволить впасть в зимнюю спячку! Надо работать, учиться. Ладильщиков шевелил медведя, щекотал и тряс его за загривок. Медведь сердито ворчал и, встав на задние лапы, пытался обхватить хозяина передними лапами. Видно, у него силушка по жилушкам переливалася. Ладильщиков надел ему на челюсти кожаный намордник. Он знал, что медведь по своей природе борец. В диких условиях медведь валит на землю свою жертву, и, обхватив лапами, душит её. При этом стремится когтями скальпировать животное — содрать кожу с головы и ослепить врага.
Ладильщиков натягивал на голову кожаный шлём до самых глаз и одевался в короткую кожаную куртку. Она не связывала движений и предохраняла его от царапин. В борьбе Мишук входил в раж и особенно злился, когда хозяин, сделав подножку, опрокидывал его на спину. Медведь сердито ворчал и, обхватив человека, валил его навзничь. Ладильщиков становился «на мост». Мишук, громко посапывая, дожимал его до пола и, припечатав на обе лопатки, долго не отпускал человека, наслаждаясь своей победой. Ладильщиков потихоньку, незаметным движением руки, доставал из кармана морковь и угощал победителя. Получив подачку, медведь отпускал человека,
— Смотри, сынок, как бы он тебе спину не сломал, — сказала мать.
— Что ты, мама, чай, она у меня не стеклянная.
— Может, Коля, ты на его дружбу надеешься?
— У нас, мама, с Мишуком не дружба, а временный союз. Приходится всё время следить за тем, чтобы он не почувствовал себя сильнее меня.
— А ты, Коля, брось с ним возиться, раз это дело ненадежное. Никогда ведь не угадаешь, что у зверя на уме.
— Не бойся, мама, все равно я покорю его.
Однажды Ладильщиков пригласил к себе домой допризывников, которых он обучал спорту, и показал им борьбу с медведем. Парням очень понравилась борьба, но один из них сказал о медведе:
— Силён чертила, и злой. Того и гляди, хребет переломит.
После борьбы Николай устроил перетяг на палке. Сели они, десять человек, в обхват один за другим, и получилось как в русской сказке: «Дедка за репку, бабка за дедку…»
— Тяни, Мишук! — крикнул Ладильщиков.
Медведь ухватился передними лапами за палку и потянул. В первое мгновение силы как будто уравновесились. Десять сильных парней покраснели от натуги. Почувствовав большое сопротивление, Мишук заворчал и прибавил силы. Толстые мышцы лап сократились, и вся цепочка людей, сидевшая на земле, сдвинулась с места. Парни засмеялись и вскочили с земли, отряхивая брюки.
— Вот это буксир! — воскликнул высокий белокурый парень. — Ему бы только пни выкорчёвывать…
— Или землю орать[1], — заметил другой допризывник, — двухлемешный плуг, небось, потянет.
Вскоре после этого Ладильщиков поехал в губернский город и вернулся оттуда весёлый, оживлённый. Обняв мать, он приподнял её, как пёрышко, и, покружив, бережно поставил на пол.
— Тише ты, сынок… Медведь… — задыхаясь, промолвила Клавдия Никандровна.
— Ну, мама, поздравь меня! Мы с Мишуком едем на гастроли!
— На какие такие гастроли? Да ты, сынок, никак ополоумел…
— На, читай мандат.
— Да где уж мне там разобраться в бумагах. Сам почитай.
Николай прочел матери о том, что ему, инструктору по спорту, Ладильщикову Николаю Павловичу, Губвоенкомат и Губнаробраз разрешают с воспитательной целью проводить в городах и селах Псковской губернии лекции на тему: «Как стать здоровым и сильным человеком». Лекции разрешалось проводить с демонстрацией силы и ловкости.
БАНДИТСКИЙ НАЛЁТ
Снегу в эту зиму нанесло много, и народ радовался. «К урожаю», — говорили старики.
Во дворе, где жил Ладильщиков, стояли широкие сани-розвальни, в которые был запряжён немудрящий конёк Серко. В санях на сене лежал несложный реквизит начинающего артиста: борцовские ботинки, пара двухпудовиков, цепь, верёвка и резиновые шнуры. В поездку Ладильщиков оделся тепло, в полушубок и валенки, а на голове был суконный шлём.
Николай вывел из амбара Мишука, и тот охотно зашагал за хозяином: видно, засиделся на привязи — и рад был размяться. Но когда Николай подвёл медведя к саням и стал понукать его к тому, чтобы тот залез в сани, медведь попятился и зафыркал. А Серко, кося глазом на лохматое чудовище, задрожал, захрипел и рванулся к закрытым воротам.
— Погоди, Коля, — сказала Клавдия Никандровна, — я журавины принесу.
Привязав лошадь к воротам, Клавдия Никандровна пошла в дом и принесла оттуда миску с клюквой.
— Кушай, Мишук, — сказала она, поставив миску с клюквой в передок саней.
Медведь потянулся за любимым лакомством и залез в сани.
Николай пристегнул цепь к передней перекладине, надел рукавицы и, взяв в руки вожжи, сел в сани позади медведя.
— Открывай, мама, ворота! — крикнул он.
— Ты уж там смотри, сынок, остерегайся зверя. Да по ночам не езди, а то ещё не перевелись в лесу злодеи… Они хуже волков. Береги себя, Коля. Помни, ты ведь у меня один.
— Не беспокойся, мама, всё хорошо будет. Клавдия Никандровна открыла ворота и сказала на прощанье:
— Ну, с богом, сынок.
— До встречи, мама!
Николай слегка тронул коня вожжами, и Серко сразу понёсся крупной рысью, пугливо озираясь назад, на медведя. «Ишь, какой добрый конек… Не надо и погонялки…» — подумала Клавдия Никандровна, довольная тем, что её сыну дали в исполкоме такую добрую лошадь.
За околицей дорога пошла неровная, с ухабами, возле которых снег намело волнообразными гребнями. Блестели скользкие, натёртые санями следы. Сани скользили в ухабах и ударялись в снежные стены. В такие минуты Мишук приседал и сердито ворчал. Может быть, ему казалось, что это лошадь мотает их из стороны в сторону. Медведь злился и пытался лапами достать до Серко, но мешала цепь, и хозяин строго покрикивал: «Мишук, на место!»
Вдали виднелся тёмной стеною лес. По обеим сторонам дороги шло жидкое мелколесье; молодые сосенки и елочки, тонкий осинник и кустарник. Там же, где были пустыри заболоченных лугов, из снега торчали рыжие метелки осоковых трав.
Белое как снег небо у горизонта сливалось с землей.
Ладильщиков въехал в густой смешанный лес. Конь устал, вспотел и шёл шагом. Узкая дорожка петляла меж деревьев, и впереди ничего не было видно, кроме серых и белых стволов сосен и берёз. И вдруг Ладильщиков услышал впереди негромкий окрик:
— Стой!
Ладильщиков придержал коня и взглянул вперед, откуда послышался голос. Никого не видно. Он оглянулся но сторонам. Тоже никого нет. В сердце шевельнулась тревога. Если человек честный, то зачем ему прятаться? Придерживая левой рукой вожжи, Ладильщиков схватил правой рукой чугунные гантели. Ими с размаху можно уложить и быка.
— Поосторожнее… Тише, — услышал он сиплый тенорок и увидел впереди невысокого человека в ушанке. Он выглядывал из-за сосны, направив на Ладильщикова короткий ствол обрезанной винтовки, острое лицо его обросло рыжей щетиной.
— Твои штуки против наших не сдюжат… — сказал другой человек хриплым басом,
Ладильщиков оглянулся и за березой увидел долговязого бородатого мужика в полушубке. Ствол его обреза тоже был направлен на Ладильщикова. Оба неизвестных, выйдя из-за укрытий, осторожно приближались к саням, направив оружие на Ладильщикова,
— А-а, никак знакомый комиссар… — проговорил долговязый бородач, — куда путь держишь?..
— По сёлам еду, с медведем.
— Видим, комиссар. Значит, не жирно живешь, коли на народе хочешь подкормиться… Оружие есть?
— Нет.
— А ну, слезай. Да не вздумай гнать лошадь. Пуля-дура все равно догонит.
— Лошадь убежать может.
— Неважно. Ни конь, ни медведь нам не нужны. Нам ты, комиссар, нужен…
Год тому назад Ладильщиков был командиром конного отряда по ликвидации кулацких банд в Псковской губернии. Многие шайки тогда были разгромлены и пойманы, но ещё до сих пор рыскали, как волки, по лесам недобитые бандиты, грабили крестьян и убивали коммунистов.
Надо как-то выиграть время и придумать защиту. Может быть, кто-нибудь из крестьян появится на дороге. Ладильщиков неторопливо стал привязывать вожжи к саням.
— А ну, комиссар, поживее, а то нам ждать некогда, — басовито сказал бандит. — Что у тебя из харчей есть?
— Ничего нет.
— Эх, комиссар, — ехидно проговорил остроносый мужичок, — продразверстку, небось, с нас собирал, а сам впроголодь живешь…
— Ну, ладно, раздевайся, — сказал басовитый, — с комиссара хоть шерсти клок… Отойди от саней. Уж если действовать, так действовать без промаха, наверняка.
— Что, комиссар, вжахнулся[2]? — ехидно спросил тенорок. — Видно, кишка у тебя на расплату тонка…
Ладильщикову не хотелось отходить от саней, с дороги. Здесь под ногами тверже и рядом, в санях, гантели…
— Ну, иди, иди… — пробасил долговязый бородач, тыча стволом в спину Ладильщикову.
Николай отошел от саней назад по дороге и стал медленно расстегивать полушубок, Ладильщиков силился и как будто никак не мог стянуть с себя одежду,
— Нате, тяните за рукава.
— Тяни, Хорёк, справа, а я слева помогу, — сказал долговязый.
Придерживая обрезы одной рукой под мышкой, бандиты другой рукой уцепились за рукава полушубка, чтобы потянуть их на себя, В этот момент Ладильщиков ткнул в глаза Хорьку пальцами так сильно, что тот, ослеплённый резкой болью, упал на снег и закричал: «А-а-а!» В тот же миг левой рукой Ладильщиков схватил долговязого и, дёрнув на себя, с большой силой наотмашь ударил бандита локтем в челюсть. Бандит повалился как сноп, выронив из-под мышки обрез. В это время позади, где барахтался в снегу Хорек, раздался выстрел, и пуля засвистела над деревьями. Ладильщиков подхватил обрез долговязого и, обернувшись, ударил им по голове Хорька.
От выстрела медведь взревел, и лошадь с места понеслась галопом. Оглушив Хорька, Ладильщиков направил обрез на долговязого, который очнулся от удара и, поднимаясь на ноги, сжимал в руке финский нож.
— Руки вверх! — крикнул Ладильщиков. — Твое оружие не сдюжит против моего.
Долговязый сник, а потом вдруг заорал во весь голос:
— Братцы, помоги-и-те-е!..
И где-то недалеко послышался ответ:. — Слы-ы-шу-у!..
«Наверно, не одни они тут!.. — подумал Ладильщиков. Пятясь, он подхватил из снега другой обрез и встал за толстый ствол сосны. — Буду драться до конца…»
Из-за поворота показались сани, в которых сидел моложавый старик, нахлёстывая крупную рыжую лошадь. «Может, подмога…» — подумал Ладильщиков и крикнул:
— Стой! Не подъезжай близко!
Дед вздрогнул и, придержав лошадь, с испугом посмотрел на длинного мужика с финкой в руке, на лежащего в снегу оглушённого щуплого мужичонка и на Ладильщикова с двумя обрезами в руках. Старик растерянно проговорил:
— А-а… землячок… Николай…
Ладильщиков крикнул бандиту: — Брось нож! Руки вверх!
Бандит взмахнул рукой, и нож глубоко нырнул в снег.
— Сдаюсь на милость советской власти, — сказал он, поднимая руки. — Мы не хотели, комиссар, твоей жизни… Нам харчи нужны и одежда…
— Ладно, там разберутся… Давай, дед, верёвку!
Прикрутив морду лошади вожжей к оглобле, старик снял кожаный чересседельник и подошел к бандиту.
— Уж я завяжу морскими узлами, у меня не вырвешься, — сказал старик.
Пока дед увязывал бандита, Ладильщиков держал обрез на взводе. Старик поднял Хорька и поволок его к саням. Бандит очнулся и стал что-то бормотать, ругаться,
— Данила, куда ты меня волокешь?.. Пусти. Я сам…
Глаза у него резало, словно в них был песок, они слезились, и предметы он видел смутно.
— Какой я тебе Данила, — сердито проговорил дед, — Данила твой вон связанный сидит.
Хорек сразу протрезвел, и красные глаза его забегали, заметались.
— Пусти меня, дед, пусти. Я тебе денег много дам. Бога буду молить… Пусти Христа ради…
— Ишь, бога вспомнил, зелёный черт… — выругался дед.
Увидев Ладильщикова с двумя обрезами, Хорек смолк, и хитрые глаза у него перестали метаться, потухли.
Сели в сани, Данилу и Хорька положили рядом лицом вниз.
Моложавый старичок взглянул на Ладильщикова и спросил:
— Что, не признал меня? Ананий я, Петухов. Помнишь, как в Торопце ты медведя-то замордовал…
— Помню, помню, — улыбнулся Ладильщиков, — погоняй скорее, а то беда будет…
— Какая теперь беда? Беда миновала.
— Медведь уехал на моей подводе.
— Да чего ж ты молчал? Э-э! — крикнул Петухов и взмахнул высоко кнутом. — Рыжуха, самый полный вперёд!
Сильная лошадь помчалась широкой рысью, выбрасывая из-под копыт комья снега. Комья летели в сани, били людей, рассыпались и порошили глаза. Но ни Ладильщиков, ни старик не обращали на это внимания. Надо было торопиться.